Внучка бабы Яги - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/63
• Следующая

— Найти!

Остальные жрицы кинулись с поляны, как свора охотничьих собак, послушных слову хозяина.

— Ну ничего… Приведут их сестры, — бормотала бабушка, обессиленно опускаясь на землю возле почти остывшего кострища.

Скупой пасс руками, и вот уже веселые язычки пламени разгоняют ночной сумрак.

— Как же они лешего поймают в его-то владениях? — присела я рядышком.

— Это, девонька, еще неизвестно, чьи тут угодья…

— Одного не понимаю, — поворошила я угольки длинной веткой, — чего ты не разрешила ему ребеночка оставить? И зачем обряд нужен был? Разродилась бы баба тихонько, а там бы уж решали.

— А чего решать? Знаешь, какие из таких полукровок берендеи-перевертыши получаются? Парня обучить надо, к сильной волшбе подготовить. А насчет обряда… Без Матушкиной помощи — никак, обоих могли потерять — и мать и дитя.

Тут меня осенило.

— Получается, что ты свою часть договора так и не исполнила? Что ж теперь будет?

До меня только начал доходить весь ужас положения. Но пострадать вволю не получилось. На поляну ввалился Зигфрид, дрожа от возбуждения и дико поводя глазами. Его раскаленные ладони роняли на землю голубоватые искры. Огневик явно готовился к драке.

— Я опять все интересное пропустил?

— Охолонь, — примирительно сказала бабушка, приглашающе похлопав по траве рядом с собой. — Садись, рассвета ждать будем.

Студент обвел взглядом поляну — идола, алтарный камень, нашу теплую компанию — и устроился неподалеку, потешно свернув ноги калачиком. От остывающих рук шел пар.

— А кровь откуда? — Круглый, с ямочкой, подбородок указал в сторону валуна.

— Матрена рожала, — скупо пояснила я. — Мальчика родила.

— Ну это понятно. — Зигфрид почесал в затылке. — А откуда кровь?

Ёжкин кот! Это в каких университетах таких недалеких студентов держат? Он что, дурак? Меня так и подмывало какую-нибудь похабщину вымолвить.

— Да мужик он, просто мужик, — ответила Яга на мой молчаливый вопрос. — Не перемайся, много будешь знать — скоро состаришься… — Это уже студенту. — Лучше расскажи, зачем тебя ко мне послали? Кто там у вас за главного — мэтр Пеньяте небось?

— Вижу, мои наставники недаром говорили о вашем недюжинном уме, фрау Ягг. — Студент ухватился за пояс, щелкнула пряжка, из-под кованой накладки появился мутный кристалл, больше всего похожий на неровный кусок соли.

С поклоном протянул вещицу бабушке:

— Ректор просил передать вам послание.

Ведьма хитро улыбнулась и без замаха бросила друзу в огонь. Когда дым рассеялся, на месте кострища оказался невысокий сухонький старичок. Его полупрозрачная фигура была закутана в бордовую мантию. А всклокоченная пегая копна волос в сочетании с крючковатым носом и ехидными темными глазами указывала, что перед нами настоящий коренной элориец.

— Варвара! — взволнованно вскричал дедок. — Mi mejor amigo!

И затарахтел, выплевывая звуки, как сухие горошины. Этого языка я не знала. Но, судя по довольному лицу бабушки, послание было не лишено приятности.

— Он нас видит? — проговорила я тихонько, обращаясь к Зигфриду.

— Нет, — так же шепотом ответил он. — Односторонняя связь, типа — звуковое письмо.

— Это твой наставник?

— Ага. Мощный маг огня, одним взглядом может…

Ведьма на нас цыкнула, и мы замолкли. А далекий элориец тем временем выхватил откуда-то чудные гусли с длинной деревянной пластиной сбоку. Пристроил на коленях, пробежался пальцами по серебряным струнам. Гулко разнесся первый аккорд, чеканная мелодия выстраивалась подобно кружеву, зазвучала песня. У дедка оказался глубокий приятный голос. Я не понимала ни словечка, но пел он о любви, да так, что сердце мое замирало в предвкушении, а на глаза наворачивались слезы. И представилось, как крепкие, надежные руки обнимают мои плечи, нежно шепчут губы, а синие как омуты глаза… Брр! Чего-то меня не туда заносит! Я тряхнула головой, разгоняя наваждение. Бабушка хлопнула в ладоши — на поляну опустилась тишина.

— Фольклорная практика, значит… — задумчиво пожевала губами ведьма. — Ну-ну…

— Что мне передать мэтру? — подобрался барон.

— Передай, что ежели его из университета выпрут, сможет скоморошить по дорогам, — отрезала Яга.

Потом милостиво добавила:

— Думу думать буду, тебе решение сообщу. Тут семь раз отмерить надо… Ты пока делом занимайся — пословицы там, поговорки… Тосты опять же. Не все ж тебе полезных в хозяйстве муравьедов потрошить.

Тут бабушка гнусно захихикала, я поняла, что дело пахнет пригорелым. Студенту в ближайшее время здоровьем озаботиться придется, особенно если под каждую здравицу чарку опрокидывать.

Из предрассветных теней бесшумно появлялись сестры. Судя по всему, погоня успехом не увенчалась. Я с удивлением заметила, что все жрицы были гораздо моложе моей бабули. И если Данута по возрасту годилась мне в тетки, то остальные были чуть старше меня. Не бабы — девицы. Студент держался гоголем — плечи расправил, поплотнее запахнул сюртук и поправил очки на переносье. Ведьмы едва удостоили его внимания. Молча рассаживались вокруг костра. Одежда жриц, кроме одинаковых головных уборов, отличалась разнообразием. Данута щеголяла подбитой мехом кацавейкой, накинутой поверх длинной вышитой рубахи. Курносые и голубоглазые, похожие друг на друга, как горошины в стручке, рутенки кутались в богатые беличьи шубки. А еще две барышни, чье происхождение вот так с наскоку не определялось, были в диковинных нарядах, плотно облегающих грудь и широко расходящихся от талии. В памяти всплыло непростое слово «кринолин».

— Они по наведенной тропе ушли, — проговорила ледзянка, повинно наклонив голову. — Совсем…

— Не казнись, — ответила бабуля. — Моя в том вина, забыла я о великой силе материнской любви. Передумала Матрена, ради ребенка за Ляксеем пошла.

Затем продолжила, обращаясь уже ко всем присутствующим:

— Благодарствую, сестры, что по первому зову ко мне на помощь прилетели. Больше нет у меня права вас созывать — ведьмину клятву я нарушила. Теперь вот Данута пусть промеж вас главной будет, пока Макошь свою волю не явит.

И, отметая возражения, пружинно поднялась с земли:

— Лутоня, хватай студента.

— Пусть твоя внучка останется, — проговорила ледзянка, задорно мне подмигнув.

— Не наша она, — сомневалась родственница. — Не успела я в младенчестве ее обратить, а потом уже поздно было…

— Она — женщина, значит, наша. Дай девчонке немножко свободы, чай, не заблудится, дорогу найдет.

— Уболтала, — сварливо согласилась бабушка. — Но чтоб до полудня дома была.

— А я? — начал притихший было Зигфрид.

— А ты, барон, как человек благородный, проводишь пожилую женщину. — Яга картинно схватилась за поясницу. — И забудешь обо всем, что видел сегодняшней ночью.

— О, фрау, забыть о вокальных упражнениях начальства, боюсь, будет выше моих сил. — Студент вскочил и галантно поклонился.

Рука об руку они покинули поляну. А как только их спины скрылись за деревьями, до нас донеслась исполняемая в два голоса песня, в припеве которой повторялось «эль амор».

— Нареченный твой? — брезгливо кривя рот, спросила одна из кринолиновых девиц.

— Друг, — ответила я как могла твердо.

— Глупые вопросы, Тереза, — вступилась за меня ледзянка. — Ночь на исходе. За дело, сестры! Ведьмин круг!

Все взялись за руки. Мою левую ладонь холодила рука высокомерной Терезы, а правая досталась круглолицей и круглобокой рутенке. Не совсем понимая, чего от меня хотят, я исподтишка осматривалась. Закрытые глаза, сосредоточенные лица, напряженные рты. Я тоже зажмурилась. А потом я почувствовала себя так, будто в мое темечко попала молния. Ослепительная вспышка света сменилась угольной чернотой, из которой стали вырисовываться разноцветные ломаные линии. Они бежали, переплетались, путались, сбивались в колтуны. И я понимала, что обязана расчесать, выпрямить эту волшебную кудель, распутать все нити судьбы. Своим новым внутренним зрением я видела каждую из сестер, причем как снаружи — до последней веснушки, до каждой крохотной реснички, так и изнутри — с их чаяниями, обидами, мечтами. Тереза была романской княжной, и самым большим ее желанием было выйти замуж за двоюродного брата. Как я поняла, близкородственные браки в их краях были запрещены, и девушка страдала. Близняшки Дарья и Марья были дочерьми стольноградского купчика, и в миру их заботило только то, что батюшка на новый сарафан денежку не отсыпал. Данута обреталась под Вавелем, занимаясь ведовством в небольшой деревеньке. А пятая сестра — Йохана, оказалась наперсницей Терезы. Причем про себя она думала противным словом «приживалка». И несмотря на то, что все они были разными, та крошечная капелька крови племени ягг, которая текла в их жилах, позволяла им объединенными силами продолжать традицию — служить Матушке. И еще я понимала, что мне в действе отводилась скромная роль источника силы — всех сестер здорово потрепала погоня. И видела, какой смешной чумазой деревенщиной выгляжу в их глазах. И ничуточки, ничуточки не обижалась. Мне было так невероятно хорошо, что я хотела всю себя отдать на служение, выдавить, выплеснуть до донышка, чтоб пустой оболочкой лечь под ноги богине. И она отвечала мне благодарной лучистой улыбкой, в которой я растворялась, как соль в кипятке.

• Предыдущая
• 12/63
• Следующая