Сто Тысяч Королевств - Джемисин Нора Кейта - Страница 20

• Предыдущая
• 20/87
• Следующая

Когда я вошла, Теврил раздавал указания прислуге. Я остановилась на пороге — дверь оставалась открытой — и из праздного любопытства прислушалась к разговору. Мне не хотелось его прерывать и обнаруживать свое присутствие. Теврил сказал молодой женщине:

— Нет. Предупреждение — только одно, второго не будет. Когда прозвучит сигнал, у вас будет только один шанс. И горе вам, если он пойдет, а вы все еще будете находиться около шахты…

Тут он красноречиво замолчал, и никто не решился прервать эту мрачную тишину. Собственно, подавленное настроение и необычная неразговорчивость людей и привлекли мое внимание. Странные какие-то указания — совсем не похожие на обычные инструкции по уборке комнат или доставке обедов. Я подошла поближе, чтобы слышать лучше, и тут слуга заметил меня. И видимо, подал Теврилу знак, потому что тот сразу посмотрел в мою сторону. Смотрел он недолго, а потом быстро сказал:

— Спасибо за внимание, все свободны.

Я отошла, чтобы пропустить людей — они поспешили вниз по коридору. Причем разошлись с весьма деловым видом и молча — и меня это не удивило. Теврил прекрасно справлялся с обязанностями капитана этой сплоченной команды. Когда в комнате не осталось ни души, Теврил поклонился и жестом пригласил меня войти, а потом закрыл за мной дверь — наверное, из уважения к моему рангу.

— Чем могу быть полезен, кузина? — спросил он.

Я хотела, конечно, полюбопытствовать насчет шахты — что за шахта такая, кстати? — и сигнала — тоже непонятно, что еще за сигнал? — а заодно узнать, почему слуги выглядели так, словно он только что пригласил всех на казнь. Однако я понимала, что Теврил не расположен обсуждать эту тему. Он как-то слишком напряженно двигался, пока вел меня к столу, пододвигал кресло и наливал вина. Рука, когда он наполнял бокал, дрожала, а потом он заметил, что я это заметила, и поставил графин на стол.

Он спас мне жизнь, так что я решила быть предельно вежливой с ним. И просто спросила:

— Как думаешь, где сейчас может находиться лорд Релад?

Он собрался было ответить, но нахмурился и задумался. Судя по сменяющимся выражениям на лице, Теврил сначала хотел меня разубедить, а потом передумал. И все-таки ответил:

— Скорее всего, в зимнем саду. Когда ему нечего делать, он наведывается туда.

Теврил показал мне это место вчера, когда водил по дворцу. Верхние уровни Неба выходили на открытые террасы с воздушными, невесомо выглядевшими шпилями, в которых располагались покои и места отдыха чистокровных. Зимний сад как раз относился к последним: он представлял собой огромную залу со стеклянным потолком, оплетенную тропическими растениями. Среди листвы и ветвей расставили кушетки, устроили гроты, бассейны для купания и… ну, в общем, для всяких других занятий. Теврил не стал заходить туда далеко, но я приметила шевеление среди буйствующей зелени и услышала весьма характерный вскрик — кто-то дал волю страсти. Мне сразу расхотелось заходить в этот зимний сад, но теперь, похоже, другого выбора не оставалось.

— Спасибо, — проговорила я и встала.

— Подожди, — вдруг сказал он и подошел к столу.

Теврил долго рылся в выдвижных ящиках, потом выпрямился, и я увидела, что в руке у него маленький, премило расписанный керамический флакон. Управляющий протянул его мне.

— Возможно, это поможет вам найти общий язык, — вздохнул он. — Конечно, Релад может позволить себе покупать такое ведрами, но ему нравится брать взятки.

Я положила флакон в карман и запомнила сказанное. Но этот жест и эти слова вызвали у меня новый вопрос:

— Теврил, а почему ты мне помогаешь?

— Сам не знаю, — снова вздохнул он — и в голосе почувствовалась застарелая усталость. — Для меня это ничем хорошим точно не кончится. К тому же флакончик обошелся мне в месячное жалованье. Я хранил его на случай, если понадобится попросить Релада об услуге.

Что ж, теперь я богата. И я взяла себе на заметку: не забыть послать Теврилу три таких флакона — нельзя же его оставлять без столь ценной вещи.

— И все же… почему?

Он долго смотрел на меня, видимо, не знал, что сказать в ответ. А потом — уже в который раз — вздохнул:

— Потому что мне не нравится, как они с тобой обошлись и обходятся. Потому что ты похожа на меня. Но вообще — я сам не знаю почему.

«Ты похожа на меня». Кто же я? Чужой среди своих? Он вырос здесь, с Главной Семьей его, как и меня, связывали теснейшие узы — и тем не менее Декарта никогда не будет считать его настоящим Арамери. А может, он имел в виду, что я, как и он, единственный честный и порядочный человек в этом мерзком дворце? Если, конечно, Теврил честный и порядочный человек…

— А ты знал мою мать? — вдруг спросила я.

Он искренне удивился:

— Леди Киннет? Вообще-то, когда она уехала с твоим отцом, я был еще ребенком. Я не очень-то хорошо ее помню.

— А что ты помнишь?

Он прислонился к краю стола, сложил руки на груди и задумался. В свете, который испускала непонятная гадость, облицовывавшая стены, его волосы сияли как начищенная медь — надо же, а ведь совсем недавно такой цвет мне показался бы крайне неестественным. Но теперь я жила среди Арамери и водила дружбу с богами. Мои представления о неестественном претерпели значительные изменения.

— Она была очень красивая, — наконец решился он. — На самом деле все члены Главной Семьи очень красивые — если природа обделяет их дарами, они восполняют их недостаток магией. Но в ней было еще что-то такое…

Он задумчиво нахмурился, пытаясь подыскать правильные слова.

— Она всегда казалась мне немного печальной. Не знаю почему. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась.

А я помнила улыбку матери. Конечно, когда отец был жив, матушка улыбалась чаще, но иногда она и ко мне обращала веселое лицо. Я почувствовала в горле тугой комок и сглотнула. И покашляла, чтобы он провалился — не хватало еще слезу пустить.

— Думаю, она была с тобой ласкова. Ей нравилось возиться с детьми.

— Нет.

Лицо Теврила вдруг посуровело. Если он и заметил мою слабость, то оказался достаточно хорошим дипломатом, чтобы не подать виду.

— Она, конечно, всегда вела себя вежливо, но я в ее глазах был полукровкой, которого растили слуги. Было бы странно, если бы она относилась к таким, как я, ласково. Или даже с интересом.

Я нахмурилась — опять не сдержалась, опять у меня все на лице написано… Но… все равно странно. В Дарре матушка лично заботилась о том, чтобы дети прислуги получали подарки на день рождения и церемонии посвящения свету. Удушливым и жарким даррским летом она позволяла слугам отдыхать в нашем саду — там веяло прохладой. Она относилась к экономке как к члену семьи.

— Я был тогда еще ребенок, — вдруг добавил Теврил. — Если хочешь узнать больше, расспроси старых слуг.

— А кого? Не подскажешь?

— Да с тобой каждый охотно поболтает. А вот кто лучше всех помнит твою матушку — тут даже не знаю, что сказать.

И он красноречиво пожал плечами.

М-да, я надеялась вызнать побольше, но и так ничего получилось. Надо будет поразмыслить позже над его предложением.

— Спасибо тебе, Теврил, — сказала я и отправилась на поиски Релада.

В глазах любого ребенка мать — богиня. Она может быть милостивой и гневной, восхитительной или ужасной, но так или иначе — непременно любимой. Я уверена, что любовь к матери — самая великая сила во вселенной.

Моя мать. Нет. Не сейчас.

В зимнем саду дышалось тяжело — из-за влажности, и жары, и плывущих в воздухе густых ароматов цветущих деревьев. Над их вершинами уходил в небо шпиль — центральный и самый высокий. Вход в него терялся в лабиринте троп. В отличие от прочих башен, эта истончалась до нескольких футов в диаметре почти у самого основания, так что там не могли разместить ни апартаментов, ни покоев. Наверное, шпиль был чисто декоративным.

Если прикрыть глаза, можно не смотреть на дурацкое архитектурное излишество и представить, что ты в Дарре. Правда, деревья здесь неправильные — слишком тонкие и высокие и слишком далеко отстоящие друг от друга. В моих краях леса — густые, влажные и темные, как семейные тайны. Стволы оплетают лианы, а в листве и в траве кишат странные и пугливые существа. Однако звуки и запахи весьма похожи. Я стояла, вдыхала и вслушивалась, пытаясь унять тоску по дому. Но тут рядом со мной зазвучали голоса, и наваждение рассеялось.

• Предыдущая
• 20/87
• Следующая