Неисповедимый путь - Маккаммон Роберт Рик - Страница 35
- Предыдущая
- 35/102
- Следующая
Сделай все для того, чтобы я смог вернуть обратно всех своих рабочих. И я уверяю, что все они до последнего узнают, что помог им ты…
Даже если на самом деле ты будешь и ни причем. Улавливаешь?
Билли кивнул. Его внутренности дрожали. Когда он сказал, что поможет мистеру Четему, то отец посмотрел на него как на прокаженного. Но мистер Четем сказал, что заплатит пятьдесят долларов, разве это плохо, подумал Билли, если он поможет семье в меру своих возможностей? Однако он не знал точно, что ему предстоит сделать; он захватил с собой приносящий счастье кусочек угля, но понимал, что то, что ему нужно совершить, придет изнутри его самого, и что он будет предоставлен сам себе. До того, как они уехали, мама позвала его в дом и дала ему наставления, говоря, что пришло его время и что он должен сделать все, что сможет. О, говорила она ему, она могла бы поехать вместе с ним, но это полностью его работа; на лесопилке может быть и вообще ничего нет, но если есть, то это наверняка часть Линка Паттерсона, оказавшаяся неспособной найти правильную дорогу. Привлеки ее доверием и помни, чему тебя учила бабушка. Самое важное: изгони из себя страх, если сможешь, и дай найти тебя. Он ищет помощи, и он потянется к тебе, как к одинокой свечке в темноте.
Когда Билли садился в белый фургон, Рамона вышла на террасу и сказала:
— Помни, сынок: нет страха. Я люблю тебя.
Свет медленно угасал. Билли понюхал самогон и сделал глоток. Его горло словно обожгло лавой, которая медленно стекала по кричащим внутренностям в желудок; жидкость напоминала ему то, что бабуля заставила его выпить, чтобы прочистить желудок перед тем как идти в коптильню.
Иногда по ночам, засыпая, он заново переживал все это странное приключение. Он оставался в душной коптильне три дня, завернутый в тяжелое одеяло, без еды, а в качестве питья у него были только самодельные «лекарства». Убаюканный страшной жарой, он плыл в темноте, потеряв ощущение времени и пространства; он чувствовал, что тело обременяет его, оказываясь чем-то вроде скорлупы, в которую заключена его реальная личность. Сквозь сон он ощущал, что за ним наблюдали мама и бабушка, время от времени садившиеся рядом с ним: он чувствовал разницу в ритмах их дыхания, аромате их тел и звуках, издаваемых ими при движении. Треск горящих поленьев превратился во что-то вроде музыки, находящейся между тихой гармонией и грубой какофонией. Дым под потолком шелестел как шелковая рубашка на ветру.
Когда он наконец проснулся и ему позволили выйти из коптильни, утренний солнечный свет иголками заколол его кожу, а шелест листвы казался ему ужасным шумом. Прошло несколько дней прежде чем его чувства притупились настолько, что он снова почувствовал себя более-менее сносно. Тем не менее он оставался фантастически чувствителен к цветам, запахам и звукам; из-за этого ему было очень больно, когда по их возвращению домой отец ударил Рамону по лицу тыльной стороной ладони, а затем обхаживал Билли ремнем. Затем дом наполнился голосом отца, разрывающимся между вымаливанием для них прощения и громким чтением Библии.
Билли поглядел на золотистые потоки облаков, бегущих по небу, и представил, как будет выглядеть декорации в гимнастическом зале файетской средней школы в Майскую Ночь. Он очень хотел пойти на этот бал вместе со всеми; он знал, что это его последний шанс. Если он скажет сейчас «нет» мистеру Четему, если он даст понять всем, что он просто напуганный парнишка, ничего не знающий о приведениях или духах, то может быть он сможет пригласить Мелиссу Петтус, и может быть она пойдет с ним на Майскую Ночь, и он устроится механиком в Файете, и все будет прекрасно до конца жизни. Кроме того, он едва знал Линка Паттерсона, поэтому что ему здесь делать?
— Я хотел бы покончить с этим до наступления темноты, — нервно произнес Четем. — Хорошо?
Плечи Билли медленно подались вперед, и он вылез из фургона.
Они молча поднялись по деревянным ступеням ко входу в лесопилку. Четем повозился со связкой ключей и отпер дверь; перед тем, как войти внутрь, он поднял руку и включил несколько рядов тускло сияющих ламп, которые свисали с потолочных балок.
Густо смазанные машины блестели в смеси электрического света и последних оранжевых лучей заходящего солнца, просачивающихся сквозь ряды высоких узких окон. Воздух был наполнен пылью, запахом щепок и машинного масла, и в нем стоял туман из опилок. Четем закрыл дверь и двинулся в дальний конец помещения.
— Это случилось здесь. Я покажу тебе, — гулко прозвучал в тишине его голос.
Четем остановился в десяти футах от пилы и указал на нее пальцем. Билли подошел, поднимая башмаками облачка пыли, и осторожно коснулся больших изогнутых зубьев.
— Он должен был быть в защитных очках, — сказал Четем. — Это не моя вина. Гнилые деревья попадаются регулярно, такова жизнь. Он…
Он умер примерно там, где ты стоишь.
Билли посмотрел на пол. На опилках виднелось огромное коричневое пятно; ему на память сразу пришел запятнанный пол в доме Букеров, отвратительные знаки смерти, прикрытые газетами. Зубья пилы холодили его руку; если он должен был почувствовать что-то, то ничего не случилось: ни электрического разряда, ни неожиданного просветления в мозгах, ничего.
— Я собираюсь включить ее, — тихо сказал Четем. — Тебе лучше отойти.
Билли отступил на несколько шагов и засунул руки в карманы, сжав в правой кусочек угля. Четем открыл красную коробочку, прикрепленную к стене: внутри находился ряд красных кнопок и красный рычаг. Он медленно потянул рычаг вниз, и Билли услышал, как включился генератор. Свет стал ярче.
Звякнула приводная цепь, и двигатель запыхтел, набирая мощность. Циркулярная пила начала вращаться поначалу медленно, а затем быстро набирая скорость, пока не превратилась в серебряно-голубое сияние. Она жужжала — машинный звук, подумал Билли; совсем не похож на человеческий. Он чувствовал, что мистер Четем наблюдает за ним. Он хотел было одурачить его, притворившись, что что-то слышит, поскольку, похоже, мистер Четем ожидал этого. Но нет, нет, это было нехорошо. Он оглянулся через плечо и повысил голос, чтобы перекрыть шум машин.
— Я не слышу никакого…
Голос пилы внезапно изменился; она издала пронзительный звук, похожий на испуганный крик боли, а затем что-то похожее на резкое удивленное ворчание. Шум зажурчал и стих, и снова зазвучал обычный машинный стрекот. Билли с отвисшей челюстью уставился на агрегат. Он не был уверен в том, что слышал; теперь пила снова работала тихо, вращаясь почти бесшумно, если не считать лязганья приводной цепи. Он отступил на несколько шагов и услышал резкое дыхание Четема.
И тут раздался высокий ужасный крик — дикая смесь человеческого голоса и звука вращающейся пилы — разнесшийся эхом по лесопилке.
Крик утихал и снова нарастал, возвращаясь назад более сильным, более неистовым и мучительным. От третьего раската крика в рамах зазвенели стекла. Билли прошиб холодный пот, желание бежать прочь от этого места грызло ему шею. Он повернулся и увидел белое как мел лицо Четема, и его глаза, в которых сквозил ужас; мужчина протянул руку к рукоятке выключения оборудования.
Крик превратился в безнадежно умоляющий; он повторялся и повторялся все той же последовательностью нот. Билли принял решение: что бы это ни было, он не должен от него бежать.
— Нет! — крикнул он. Четем замер. — Не выключайте!
Каждый крик теперь казался громче предыдущего и вызывал все больший холод у Билли в спине. Он хотел выйти и все обдумать, он хотел решить, что предпринять, он больше не мог выносить этот звук, его голоса, казалось, вот-вот расколется от него…
Билли повернулся и, прижав ладони к ушам, направился к двери. Это просто шум станков, говорил он себе. И не больше…
И не больше…
И не…
Тон звука неожиданно изменился. Сквозь крик прорезался приглушенный металлический шепот, пригвоздивший Билли к полу.
— Бииииллиииии…
— Иисус Христос! — выдавил Четем. Он привалился к стене, и его лицо блестело от пота. — Оно…
- Предыдущая
- 35/102
- Следующая
