И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене - Коллектив авторов - Страница 7

Подавив собственные страдания, во имя Высшей Любви, она продолжает ухаживать за раненым врагом всю ночь. Утром пришёл врач. Больной был вне опасности, но голова девушки стала совершенно седой.

Так вот она, война! Вот она, жизнь!

Мужество, отказ от себя, любовь к врагам!

Я не заметила, что это случайно прочитанное мною стихотворение стало для меня первой проповедью христианства.

В 5 классе к нам поступил новый учитель. Сергей Николаевич должен был быть нашим классным наставником и преподавать русский и латинский языки. Два года пробыл у нас Сергей Николаевич. Я не могу вспоминать о нём без чувства самой глубокой благодарности.

Трудные были годы. В общественной жизни: затянувшаяся война, государственные неурядицы, две революции… В личной — сложный и мучительный переход от отрочества к юности.

Сергей Николаевич чем‑то резко выделялся из среды наших учителей: в нём не было свойственной всем интеллигентам того времени сложности, которая при всём большом культурном богатстве, оставляла чувство неопределённости, неуверенности. В Сергее Николаевиче поражала цельность, глубокая внутренняя честность и принципиальность, основанная на незыблемом твёрдом фундаменте, которого мы не чувствовали у других педагогов, «колеблемых ветром учения». И это именно здоровое ядро его личности, «высокий строй души», ясность взгляда на жизнь, уверенность и простота во всём — так благотворно и целительно влияли на неокрепшие ещё, мятущиеся души подростков. Даже сама манера держаться, исходившая изнутри его личности, имела большое значение. До сих пор помню, как С. Н. входил в класс, здоровался, доставал книги и начинал урок.

При воспоминании об этом я всегда представляю себе ясное зимнее утро, залитый солнцем класс, нерастаявшие снежинки на усах и бороде С. Н. Он вселял какую‑то бодрость, спокойствие, желание работать; каждому делу он отдавался целиком со всей свойственной ему искренностью и честностью, в его присутствии всё делалось осмысленным и интересным. Чем бы мы ни занимались на уроке, были ли это памятники древней русской словесности, стихи Овидия или латинские склонения, — всё становилось интересным, понятным и необходимым. С. Н. учил нас работать.

Сочинение по русскому языку всегда задавалось за месяц вперёд, но начинать работать над ним мы должны были в тот же день, когда оно было задано. СН. просматривал план каждого сочинения, черновики, те части работы, которые были сделаны в течение недели. Он как бы хотел видеть и чувствовать самый ход мысли каждого. Как это помогало упорядочить не только свою работу, но и свой внутренний мир!

Каждый предмет приобретал в руках С. Н. такой несомненный смысл, что уроки его нельзя было забыть. Сейчас, когда прошло уже больше 40 лет с тех пор, и многое забылось, исторические или художественные образы, данные С. Н., остались в памяти на всю жизнь: Владимир Мономах, Юлания Лазаревская, Ниобея, Филимон и Бавкида и многие другие.

Бесчисленные вопросы вознйкали у каждого из нас в связи со всем, что приходилось видеть и переживать. На переменках все обступали С. Н., и каждый что‑то горячо доказывал. Раз в неделю собирались по вечерам. С. Н. внимательно выслушивал всех, никому не навязывая своих убеждений. Однажды С. Н. спросили, как относится он к учению Л. Н. Толстого. «Ещё студентом, — рассказывал С. Н., — я ездил в Ясную Поляну. Лев Николаевич долго со мной беседовал, но он не мог убедить меня в истинности своего учения». В другой раз кто‑то спросил С. Н. о марксизме, С. Н. кратко отвечал: «Изучайте марксизм. И я изучал, но не принял».

Некоторые учащиеся считали себя сторонниками той или иной политической партии. С. Н. говорил: «Не так важно, будете ли вы эсерами, большевиками или монархистами, важнее всего, чтобы вы были честными эсерами, монархистами или большевиками».

Каждое слово, сказанное С. Н., исходило из глубокого внутреннего убеждения и потому было действенным и незабываемым.

По пятницам мы собирались после уроков, чтобы катать бинты в помощь фронту. Накануне экзамена по географии большинство не явилось для участия в этой работе. На следующий день, поздравляя всех со сдачей экзамена, С. Н. особенно горячо поздравил тех, кто даже перед экзаменом нашёл возможным участвовать в помощи раненым. «Помните, — сказал он, — что общественное дело всегда должно быть на первом месте, а личное — на втором».

Однажды нам задано было сочинение на тему о войне. Все написали в обычном патриотическом духе, и только Катя Г. (дочь толстовца) и Слава Д. (сын большевика) написали нечто совершенно противоположное. Возвращая тетради, С. Н. обратился к ним и сказал: «Я не согласен с вами обоими, но я рад за вас, что вы решились высказать свои убеждения против всех. Так всегда должен поступать честный человек».

При ясном сознании общественного долга С. Н. не способен был ни на какие компромиссы или сделки с совестью. Он говорил: «Я могу бороться против какого‑либо предложения, которое кажется мне нецелесообразным, но как только оно стало законом, я обязан ему подчиниться. Я обязан подчиняться обществу и государству во всём, исключая то, что противоречит моим нравственным или религиозным убеждениям. Здесь я не подчинюсь никакой человеческой власти».

Сколько раз вспоминались слова С. Н.!

С. Н. сумел вызвать у девочек и мальчиков такое доверие, что они охотно рассказывали ему о своих личных делах и первых увлечениях. С. Н. необычайно чутко и бережно относился к этим детским переживаниям и никому не позволял говорить о них в шутливом тоне. Однажды С. Н. и сам рассказал нам о своей первой любви, а уезжая на фронт, оставил на память нашему классу «Мадонну» итальянского художника, которую подарила ему коща‑то любимая девушка.

Неизгладимо запечатлелась в памяти наша беседа о смысле жизни, которой было посвящено одно из наших вечерних собраний. Каждый спешил высказать всё, что было у него на душе. Чего только не наговорили мы в этот вечер! С. Н. внимательно и терпеливо выслушивал всех и не возражал никому. И лишь после того, как все высказались и попросили его изложить свои мысли, он спокойно ответил: «Вы можете считать меня глупым или отсталым, как вам угодно, но для меня весь смысл жизни заключён в словах Евангелия: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершенен».

Во время весенних каникул (Страстная и Пасхальная недели) мы были много заняты общественной работой (разборка писем на почтамте и т. п.). С. Н. мы видели редко. Мы знали, что эти дни он проводит в церкви.

С. Н. уехал добровольцем на фронт. Его отъезд не был для нас совсем неожиданным. Мы знали, как страдает его чуткая совесть оттого, что в то время, как его братья проливают свою кровь, он остаётся в безопасности, не разделяет их страданий. Так долго не могло продолжаться.

После отъезда С. Н. наш класс разделился на 2 части. Одни перешли в гимназию С., где больше занимались политикой и играли в парламент. Мы же (человек 15) остались в своей гимназии и ещё ревностней принялись за изучение наук, преподавание которых велось у нас тогда отчасти по университетскому типу. Незадолго до окончания курса мы получили долгожданное письмо от С. Н. Фронт тогда принимал уже своеобразный характер — начиналась гражданская война. С. Н. находился в то время в ужасных условиях и тяжело переживал все происходящее.

«Единственное, что поддерживает меня, — писал он, — это религия. Дай Бог каждому из вас такую же твёрдость и твёрдую опору в жизни».

Это были последние слова, с которыми обратился к нам С. Н. Больше мы ничего о нём не слышали, а вскоре и сами покинули навсегда любимую школу.

* * *

ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ «КАТАКОМБЫ XX ВЕКА»[2]