Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод) - Рэнд Айн - Страница 19

• Предыдущая
• 19/137
• Следующая

— …и своих клиентов, мисс Таггерт, я выбирал неторопливо, по одному. Чтобы не сомневаться в их репутации и пользе для общества будущего. В моем списке реституций ваша фамилия стоит одной из первых.

Дагни усилием воли сохранила непроницаемое выражение лица и ответила только:

— Ясно.

— Правда, ваш счет не самый большой, хотя за последние двенадцать лет у вас силой отняли огромные суммы. Вы увидите — как указано на копиях квитанций возврата взысканных подоходных налогов, которые передаст вам Маллиган, — что я возмещаю вам лишь те налоги, которые вы платили с жалованья вице-президента компании, а те, что с доходов по акциям «Таггерт Трансконтинентал», — нет. Вы заработали каждый цент, вложенный в эти акции, и во времена вашего отца я вернул бы вам всю вашу прибыль до цента, но под управлением вашего брата «Таггерт Трансконтинентал» получила свою долю награбленного — компания выколачивала доходы силой, с помощью правительственных протекций, субсидий, мораториев, директив. Вы за это не в ответе, вы, по сути, первая жертва этой политики, но я возвращаю лишь заработанные деньги, а не те, которые являются частью награбленного.

— Ясно.

Завтрак подошел к концу. Даннескъёлд закурил сигарету и посмотрел на Дагни сквозь первую струйку дыма, словно следя за напряженной борьбой ее сознания с услышанным, потом улыбнулся Голту и встал.

— Побегу, — сказал он. — Жена ждет.

— Что?! — задохнулась Дагни.

— Жена ждет, — весело повторил он, словно не понимая причины ее потрясения.

— Кто она?

— Кэй Ладлоу.

На Дагни нахлынуло столько мыслей, что она не могла в них разобраться.

— Когда… когда вы поженились?

— Четыре года назад.

— Как вы могли показаться где-то в публичном месте во время бракосочетания?

— Нас сочетал судья Наррангасетт здесь, в этой долине.

— Как… — Дагни попыталась сдержаться, но слова невольно вырвались в беспомощном, негодующем протесте — против него, судьбы или внешнего мира, она не знала. — Как она может жить здесь одна одиннадцать месяцев в году, постоянно думая, что вы в любую минуту можете.

Она не договорила.

Даннескъёлд улыбался, но Дагни отлично видела, что он правильно понял ее, иначе она никогда бы не заслужила права на такую улыбку.

— Она может жить так, мисс Таггерт, потому что мы не считаем, что земля — это юдоль скорби, где человек обречен на гибель. Мы не считаем, что трагедия — наша неизбежная участь, и не живем в постоянном страхе перед несчастьем. Не ожидаем беды, пока нет видимых причин ожидать ее, и когда сталкиваемся с ней, способны ей противостоять. Неестественными мы считаем страдания, а не счастье. Не успех, а поражение считаем ненормальным исключением в человеческой жизни.

Голт проводил его до двери, вернулся, сел за стол и неторопливо протянул руку к кофейнику.

Дагни быстро встала на ноги, словно подброшенная мощной струей сжатого пара, сорвавшего предохранительный клапан.

— Думаете, я приму его деньги? — вскричала она.

Голт подождал, чтобы дымящаяся струя из кофейника наполнила его чашечку, потом, подняв взгляд на Дагни, ответил:

— Да, думаю, примете.

— Нет! Я не позволю ему рисковать ради этого жизнью!

— Тут вы бессильны что-либо поделать.

— Я могу никогда не потребовать этих денег!

— Да, можете.

— Тогда они пролежат в банке до Судного дня!

— Нет, не пролежат. Если вы не потребуете этих денег, часть их — очень малая — будет передана мне от вашего имени.

— От моего? Почему?

— В оплату за жилье и стол.

Дагни уставилась на него, гнев на ее лице сменило недоумение, и она медленно опустилась на стул.

Голт улыбнулся:

— Как долго, по-вашему, вы пробудете здесь, мисс Таггерт? — в ее глазах стояли испуг и беспомощность. — Не думали об этом? А я думал. Вы проживете здесь месяц. Месяц отпуска, как и все мы. Я не спрашиваю вашего согласия — вы же не спрашивали нашего, когда появились здесь. Вы нарушили наши правила и должны примириться с последствиями. В течение этого месяца долину не покинет никто. Я, конечно, мог бы отпустить вас, но не отпущу. Закона, требующего, чтобы я удерживал вас, не существует, но, ворвавшись сюда, вы дали мне право действовать по своему усмотрению — и я воспользуюсь этим, так как хочу, чтобы вы были здесь. Если в конце месяца вы примете решение вернуться, у вас будет такая возможность. Но не раньше.

Дагни сидела прямо; напряжение покинуло ее лицо, но губы чуть растянулись в жесткой, решительной улыбке, не сулящей противнику ничего хорошего; глаза холодно блестели, хотя и затаили какую-то странную мягкость, словно глаза врага, который твердо намерен сражаться, но совсем не расстроится, если окажется побежден.

— Прекрасно, — сказала она.

— Я буду взимать с вас плату за жилье и стол — наши правила запрещают содержать человека даром. Кое у кого есть жены и дети, но тут существуют взаимный обмен и взаимная плата такого рода, — он выразительно взглянул на нее, — какую я не имею права получать. Поэтому буду брать с вас по пятьдесят центов в день, и вы расплатитесь со мной, когда вступите во владение счетом, открытым на ваше имя в банке Маллигана. Если откажетесь от счета, Маллиган снимет с него ваш долг и отдаст мне деньги по первому требованию.

— Я принимаю ваши условия, — ответила Дагни; в голосе ее была расчетливая, осторожная медлительность торговца. — Но не позволю покрывать из этих денег мои долги.

— Как же еще вы собираетесь платить?

— Буду отрабатывать жилье и стол.

— Каким образом?

— В качестве кухарки и прислуги.

Дагни впервые увидела его потрясенным — до глубины души и с такой силой, что предвидеть этого, конечно же, не могла. Голт разразился смехом — но смеялся так, словно получил удар, откуда совершенно не ждал, словно уловил в ее словах нечто гораздо большее, чем они значили в действительности; она поняла, что невольно задела его прошлое, пробудив какие-то воспоминания и чувства, знать которых не могла. Он смеялся так, словно увидел вдруг какой-то далекий образ и хохотал ему в лицо, словно победил, наконец, и мстил за что-то давнее, ей неведомое.

— Если возьмете меня на работу, — невозмутимо продолжила Дагни, лицо ее было официально вежливым, голос отчетливым и строгим, — я буду стряпать, убирать в доме, стирать и выполнять прочие подобные обязанности, которые требуются от прислуги, в счет оплаты жилья, стола и тех денег, какие потребуются мне на кое-какую одежду. Возможно, ближайшие несколько дней травмы будут мне слегка мешать, но они пройдут, и я смогу работать в полную силу.

— Вы действительно этого хотите? — спросил Голт.

— Хочу, — ответила Дагни и умолкла, пока с губ не сорвались заветные слова: «больше всего на свете».

Голт все еще улыбался; улыбка была веселой, но, казалось, это веселье может в любой момент перерасти в некое ликующее торжество.

— Хорошо, мисс Таггерт, — сказал он, — я беру вас на работу.

Она сухо кивнула со сдержанной благодарностью.

— Спасибо.

— В дополнение к жилью и столу будут платить вам десять долларов в месяц.

— Прекрасно.

— Буду первым человеком в долине, нанявшим прислугу, — Голт встал, полез в карман и выложил на стол золотую пятидолларовую монету. — Это аванс.

Потянувшись к монете, Дагни с удивлением обнаружила, что испытывает пылкую, отчаянную, робкую надежду девушки, впервые принятой на работу: надежду, что окажется достойной этой платы.

— Да, сэр, — сказала она, потупясь.

На третий день ее пребывания в долине прилетел Оуэн Келлог. Дагни не могла понять, что его поразило больше: она, стоявшая на краю летного поля, когда он спускался по трапу, ее одежда: тонкая, прозрачная блузка, сшитая в самом дорогом ателье Нью-Йорка, и широкая юбка из набивного ситца, купленная в долине за шестьдесят центов, трость, бинты или висевшая на руке корзинка с продуктами. Келлог спускался вместе с группой мужчин; увидев ее, он остановился, потом побежал к ней, словно влекомый столь сильным чувством, что оно, каким бы ни было, больше походило на ужас.

• Предыдущая
• 19/137
• Следующая