Цветок камалейника - Громыко Ольга Николаевна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/80
• Следующая

Он и подумать не мог, что через каких-то три часа с этим справится крадущийся по половику корлисс.

— Тишш? — сонно окликнул горец, сам не понимая, на кой он цепляется к кису — в случае опасности тот бы зашипел или вообще завыл, перебудив весь дом. А если кошаку приспичило уделать какой-нибудь угол, так не свое — не жалко…

Вместо ответа корлисс прыгнул, передними лапами так крепко припечатав хозяина к полу, что горцу послышался скрип складывающихся ребер. Ни заорать, ни хотя бы захрипеть не удалось — воздух с хлопком вылетел из легких, и хорошо, что только через рот.

Так вот что не понравилось недреманному подсознанию!

Кошак впервые охотился на своего хозяина. Причем не в шутку, а по всем правилам.

У ЭрТара мелькнула страшная мысль, что это другой корлисс, а Тишша успели пристрелить или отравить, но свесившийся перед носом намордник, знакомо воняющий очистками, быстро его разубедил. Горец попытался согнуть колено и пнуть сдуревшего кошака в живот, но тот непривычно злобно заворчал и выпустил когти.

Надежда, что это всего лишь страшный сон, таяла с каждой секундой. Боль от впившихся в грудь когтей была самой что ни есть реальной. К тому же окно, тщательно закрытое ЭрТаром перед омовением, сейчас снова трепетало занавесями, между которыми возник и спрыгнул на пол черный силуэт в мантии йера. Створки тут же сами захлопнулись, ставни тоже, а когда тьму проколол коготок свечи, ночной гость уже нависал над изголовьем обережника, одной рукой вцепившись парню в волосы, а второй подпирая ему кадык острием ножа.

Похоже, у белобрысого пробуждение тоже вышло не из веселеньких.

— Не дергайся. — Голос был хрипловатый и бесцветный, вроде и не запинающийся, но производящий впечатление, будто пришелец не то подбирает, не то вспоминает нужные слова. — И ты тоже.

Корлисс усилил нажим. ЭрТар частенько дурачился с Тишшем, валяяся по земле, борясь и перетягивая палку, но, оказывается, понятия не имел об истинной силе корлисса. На горца словно поставили чугунную скамью с обтянутыми мехом ножками. А еще он внезапно заметил, какие у кошака длинные, острые клыки…

— Как вы попали в святилище?

Из-под капюшона Джаю были видны только губы и подбородок. Для опознания маловато — хотя какая разница, кто проводит тебя к Темному? Если среди Внимающих еще попадались вменяемые парнишки, то все йеры одинаковы: коль Иггр им что-то приказал, только он отменить и может.

— А почему я должен тебе отвечать? — не слишком убедительно возмутился обережник.

Острие ножа лаконично пробило кожу, и Джай ощутил, как по шее медленно заскользила капля крови.

— Молчи, он все равно тебя потом прирежет! — встрял мерзкий горец. Ему-то что, его-то ножом в шею не тычут! — Хоть умрешь мужчиной!

— А ты умрешь кошачьим обедом! — не выдержав, огрызнулся Джай. Мужества, как ни странно, действительно прибавилось. — Не буду я тебе ничего говорить, йер драный!

Нож дрогнул, царапнув кожу.

— Я не йер.

— А кто?

— Жрец.

Горец протяжно свистнул, обережнику же захотелось взвыть. Думал, хуже быть не может? Нате вам — угодил в лапы к фанатику-сектанту, сдвинутому на возвращении поганого тварьего бога!

— Ну от этого пощады точно не жди! — уверенно подтвердил «сорока». — Сейчас он тебя еще и в жертву принесет…

— А может, тебя для начала?! Я за ноги придержу, если надо!

— Не принесу, — неожиданно возразил тваребожец. На сей раз голос звучал устало и чуть более человечно. Нож перестал колоться, но далеко не отодвинулся.

— Но убить-то убьешь? — слегка разочарованно уточнил горец. — Его хотя бы?

— Не знаю.

По крайней мере, честно. Если бы сектант начал убеждать Джая, что погладит его по голове за честность и отпустит на все четыре стороны, обережник насмерть бы сцепил зубы назло врагу. Но если есть надежда договориться миром…

— Убери нож, — как можно спокойнее попросил он, вспоминая, каким тоном его напарник уговаривал самоубийцу, вскарабкавшегося на городскую стену. Поскольку тот все-таки прыгнул, Джай изо всех сил старался не повторять чужих ошибок. — Давай сядем и все спокойно обсудим, я самойлики заварю…

Лезвие наискось чиркнуло обережника по шее, затем на Джая рухнуло что-то черное и тяжелое, и свет померк.

Несколько секунд парень пытался сообразить, долетел он уже до Иггра или еще в дороге, потом осторожно спихнул с себя обмякшее тело и сел. Тваребожец остался навзничь лежать на кровати верхней половиной туловища и свисать с нее нижней. Из-под мантии диковато выглядывали босые пятки, дочерна выпачканные грязью.

Корлисс виновато мявкнул, убрал лапы и как ни в чем не бывало потерся носом о щеку ЭрТара. Сочная горская ругань и пинок в бок изрядно его озадачили и даже напугали. Кис шарахнулся в сторону, вскочил на стол, а увидев злобную рожу надвигающегося на него хозяина, попытался найти спасение на посудной полке. Крепостью горного уступа та не обладала, хорошо хоть стояло на ней всего пару тарелок да сковородка.

— Тихо ты! — рявкнул Джай, когда оглушительный в ночи грохот ужался до звона раскатывающихся по комнате черепков. — Помог бы лучше!

ЭрТар показал вероломному кису кулак, намекая, что разговор еще не закончен, и подошел к кровати.

— Как это ты умудрился, э?

— Да он сам, — растерянно отозвался обережник, полностью втягивая тваребожца на кровать и переворачивая на спину. — Сидел-сидел, и вдруг…

— Уснул под твои сказочки?

— Придурок! — разозлился Джай. — Скорей уж под твои шуточки идиотские!

— У нас в горах принято умирать со смехом! — подбоченившись, нахально заявил «сорока».

— Я слышал — но считал, что с презрительным, а не дурацким! — Обережник раздраженным рывком откинул капюшон и охнул. Горец тоже ошеломленно заткнулся.

Перед ними, закатив глаза до белых полосок между веками, лежал седовласый мужчина, прошлой ночью убитый и развеянный по святилищу.

— Может, это морун? — Джай отпрянул от кровати, но потом сообразил, что беречься уже поздно, и с обреченным вздохом вернулся на прежнее место. В последнее время моруны стали настоящим бедствием, месяцами вызревая в безвестных степных могилах, чтобы одной прекрасной ночкой отправиться в посмертное странствие. На людей они нападали редко, но разносили заразу, против которой были бессильны даже ирны, а посему кара за оставшийся без огненного погребения труп перевешивала таковую за собственно убийство. Одно хорошо — смертность среди одиноких путников резко пошла на убыль. Грабители предпочитали оставить свидетеля в живых, чем возиться с отдачей последнего долга, выдавая себя столбом черного вонючего дыма, — попросту оттащить покойника с дороги и забросать хворостом уже не получалось. Мертвецы соглашались спокойно лежать только в кладбищенской земле, регулярно осеняемой ирной, но большинство людей все равно предпочитало огненное погребение, ибо откопавшийся морун чаще всего плелся домой к себе или обидчику.

Более рисковый ЭрТар тут же прижался ухом к груди тваребожца.

— Сердце бьется, — ободряюще сообщил он.

— А у моруна ты его слушал?

— Нет, я в него только стрелял, — пожал плечами горец.

— Ну и как?

— Еле пошатнулся. Но кровь из него уж точно не текла. — ЭрТар кивнул на где-то оцарапанный и еще кровящий висок жреца.

Обережник немного успокоился. Тем не менее предстояло решать, что делать с неожиданной добычей, причем как можно быстрее.

Зато горец уже придумал. И подобрал выроненный жрецом нож.

— Стой! — в последний момент спохватился Джай. — Пленных нельзя убивать!

— Предлагаешь побрызгать на него водичкой, предъявить свою наколку и отвести в застенок, э? — ехидно поинтересовался горец. — А не боишься снова шейку поцарапать?

— Эй, — опомнился обережник, — да ты отлично по-нашему говоришь!

— Конечно, — невозмутимо подтвердил ЭрТар. — Я ж до семи лет на равнине жил.

— Так какого Иггра ты мне мозги пудрил?!

— Двуединого. А у вас их много? — заинтересовался горец. — Ты б на себя со стороны посмотрел, еще бы не так кривлялся!

• Предыдущая
• 24/80
• Следующая