Служба - Воронов Владимир - Страница 15

Странно, но отчего-то вовсе не героичными вышли герои советской разведки в мемуарах полковника. Их хочется пожалеть: впустую прожитая жизнь, отданная ложным идеалам и совсем не любимой стране, так и не востребованный в полной мере блистательный интеллект… Впрочем, многие считают, что разведчика, шпиона, агента в наши дни неправильно называть героем (речь не о тех, кто добывал информацию с риском для жизни во время войны). Шпионаж, даже в благих целях, развращает душу человека. И профессия эта аморальна по определению. Шпион всегда кого-нибудь, но предает — друзей, любимых, родных, страну. Разведчик, шпион — прежде всего охотник на человека. Англичане считают «кембриджских друзей» предателями. Но не полковник Модин: «Все они, а Гай Берджес в особенности, питали глубокую и страстную любовь к Англии…Ни один из них не собирался принести вред своей стране». Однако же принесли и еще какой (впрочем, сие их дело, об ущербе судить-рядить)! И в разговоре со мной Юрий Модин нехотя признал это, хотя и заметил, что не стал бы кричать об этом на каждом перекрестке. Юрий Иванович считает, что если разведчики аморальны, то во сколько раз безнравственнее боссы и политические лидеры, посылающие их выполнять свою тяжелую миссию в интересах государства? И с этим трудно не согласиться. Была ли нам реальная польза от ведомых нашим героем агентов? Да кто там разберет! Один из блестящих исследователей мира секретных служб Филипп Найтли считает, что «по существу, в шпионаже вообще нет необходимости». Естественно, в СВР думают иначе, как и в ЦРУ, в СИС — мир шпионажа и шпионов живет по своим законам и для себя (за наш счет). А что думает по сему поводу Юрий Модин?

— Сейчас нет опасности какого-то столкновения, какого-то конфликта с тяжелыми последствиями, нет такой опасности. И, в общем-то, острой необходимости ведения разведывательной работы, получения секретов — тоже нет…

Но как будет уныл и скучен мир без этих веселых искрометных шпионских забав и интриг!

О Лаврентии Берии вновь вспомнили спустя почти полвека после его краха. Вспомнили, по совпадению, случайному или не очень, но именно тогда, когда Кремль по-хозяйски стал осваивать еще один выходец с Лубянки. Что это, тревожный симптом? Да и как вообще могла прийти в голову мысль подумать о реабилитации палача? Об этом и шла беседа с Никитой Петровым — исследователем «Мемориала», автором нескольких книг по истории советских органов госбезопасности и экспертом Конституционного суда по делу КПСС. Никита Петров интересен еще и тем, что один из немногих, кто действительно знаком с материалами пресловутого «Дела Берии».

— Никита, на твой взгляд попытка реабилитации Берия и его подручных (прошу прощения за лексикон, но иного термина не смог подобрать) — это симптоматичное явление или нет?

— Нет, если честно, его не стоит увязывать с изменением политической ситуации: попытка реабилитации — сама по себе. По той простой причине, что уже были обращения родственников — и по поводу Абакумова, и по поводу Ежова. Их дела рассматривала также Военная коллегия Верховного суда, и были и отказы, и пересмотр — например, дела Абакумова. Родственники имеют право подавать на пересмотр дела, на реабилитацию — это их право. В любом случае, когда суд рассматривает подобные дела, он при этом руководствуется законом.

В случае с Абакумовым так и произошло: статья «Измена родине» была заменена на статью «Служебные злоупотребления». Поначалу приговор был оставлен в силе — высшая мера наказания, но потом выяснилось: в 1954 году, когда судили Абакумова, по той статье — 193-й — уже нельзя было дать высшей меры. И новым решением суда ему дали 25 лет.

Конечно, можно смеяться, когда расстрелянному давным-давно человеку дают 25 лет, но родственники, по всей видимости, были удовлетворены, потому что в таких случаях также снимается и решение о конфискации имущества — оно, как известно, привязано только к определенным статьям УК. Следовательно, какие-то выгоды для родственников от этого есть.

То же самое пытались сделать и потомки осужденных по делу Берии: самого Берии, Меркулова, Кобулова, Мешика, Гоглидзе, Деканозова и Влодзимирского — все эти фигуранты расстреляны в декабре 1953 года. И статьи обвинения им были как раз за измену родине — вариации известной ст. 58, хотя в обвинительное заключение самому Берии добавили еще и статьи за изнасилование.

Вполне понятно, что ни Берия, ни его сообщники не были шпионами и не выдавали никому военной или государственной тайны, не переходили на сторону врага и, тем более, не готовили бегства или перелет за границу. Ну, не подходят тут чисто юридические строгие дефиниции, поэтому их дети, вчитываясь в обвинения своих отцов, понимали: на реабилитацию подать можно — хотя бы исходя из буквы закона.

Суд в данном случае поступил половинчато: для трех человек принял во внимание эту букву закона, а для Берии, Меркулова, Кобулова и Гоглидзе почему-то посчитал невозможным изменять меру, хотя обвинения против них выглядят точно так же абсурдно. Но даже если говорить о букве законов, то Берия и его люди не подпадают под Закон о реабилитации. Поэтому пересмотр дела Берии, как и его осуждение, тоже могут подвергаться критике.

Дело действительно нужно пересматривать и менять статьи обвинения. Но вместо механического анализа того, что есть в следственном деле, необходимо проводить полное изучение обстоятельств деятельности Берии и его подручных, вообще деятельности Советской власти, компартии и органов государственной безопасности против собственного народа. Преступления Советской власти не заключаются только в преступлениях Берии, все гораздо шире. Берия и его сообщников обвиняли в проведении репрессий 1937–38 гг. и, вне всякого сомнения, в материалах дела это есть, в этом он повинен — в репрессиях на территории Грузии. Но других секретарей обкомов и республик не обвиняли, и Берия в данном случае отвечал как за свои собственные преступления, так и вообще за преступления Советской власти в целом.

Чего не сделала Военная коллегия? Она не потрудилась выявить новые обстоятельства, для того, чтобы понять, какие же собственно преступления реально совершил Берия и его люди. И вот это-то и есть симптом нынешнего времени — то, как они отнеслись к делу Берия: поверхностно, формально, чтобы только закрыть вопрос. На самом деле они не закрыли вопрос, а поставили его!

Дело Берии до сих пор недоступно, закрыто и никто не в состоянии с ним ознакомиться. Это тоже симптоматично, это и есть знамение нашего времени: начиная с середины 1990-х годов говорить о преступлениях советского режима стало немодным — не запрещено, но непопулярно. Власть, в частности, препятствует в доступе к архивам, которые содержат сведения об этих преступлениях.

— В чем это выражается?

— В том, что приостановлен процесс рассекречивания документов связанных с репрессиями. И это вопреки указу Ельцина, принятому еще в 1992 году — о рассекречивании всех материалов, связанных с массовыми репрессиями. Указ есть, но не выполняют! Это находится в противоречии с законом о государственной тайне, где содержатся точно такие же интенции: рассекречивать все, что связано с нарушением прав человека, все, что связано с совершенными преступлениями. Нарушаются и хронологические рамки, которые устанавливают законы для рассекречивания — тридцатилетний срок хранения секретных документов. Ничего не делается! Увы, к сожалению, и историческая общественность, и общество в целом с этим мирятся.

Но вернемся к героям нашего повествования: Мешик, Влодзимирский и Деканозов — в данном случае их потомки — оказались счастливее — в их отношении были сняты все эти 58-е статьи и заменены на статью 193-ю — злоупотребления властью… В 1953 году не могла применяться и высшая мера, отсюда исходит и логика суда, которая дала Мешику, Влодзимирскому и Деканозову 25 лет, но уже без конфискации имущества. Так что потомки могут торжествовать, у них есть шанс вернуть нажитое — вот вопрос, честным ли трудом?