Румо и чудеса в темноте. Книга II - Моэрс Вальтер - Страница 21

• Предыдущая
• 21/69
• Следующая

– А вы знаете, что существуют подземные грибы, обладающие свойствами насекомоядных растений? А осьминоги, которые могут жить без воды и обитают под обломками скал? Щупальца этих чудовищ двести метров длиной, а в их присосках можно жить!

– Знаю! – ответил Гринцольд. – А слышал про минерамелеона? Он может принимать форму и цвет любого минерала и бывает длинной до двенадцати метров. Ты можешь сидеть на нём и не знать этого!

– Ну, это ерунда, – сказал Львиный зев, – А вы знаете, что существуют подземные комары, такие маленькие, что могут влететь через ноздри прямо в ваш мозг? А там они откладывают яйца, которые вырастают до размера арбуза.

Это случилось с моим коллегой по работе. Идём мы просто так по тоннелю, и вдруг его голова начинает раздуваться, как тыква, а потом – бум! – лопается прямо на моих глазах и миллион маленьких комариков….

– Паучий потоп! – мрачно прервал его Гринцольд.

– О, да! Паучий потоп – это вещь! Неожиданно все тоннели наполняются шерстяными пауками с кулак величиной. Можешь, конечно, попытаться дышать и при этом не заглотнуть ни одного паука, но это невозможно. Клянусь!

Румо застонал. Уже даже без болтовни Гринцольда и Львиного зева дорога было достаточно тяжёлой. Какое-то время он уже шёл, согнувшись, так как с потолка свисали острые камни и не давали ему возможность идти, выпрямившись в полный рост. Вокруг ползало огромное количество жирных слизней, оставлявших за собой фиолетовый светящийся липкий след.

Румо заметил, что почва под ногами начала меняться. Всё чаще он наступал на мягкую поверхность из песка и гальки.

– Здесь почти нет скал, – сказал Румо.

– Это означает, что мы поднимаемся вверх, – ответил Львиный зев. – Мы находимся ближе к поверхности земли, где пласты мягче.

Румо снова почуял знакомые запахи – земля, компост, смола. И у него возникло странное чувство, будто он уже был однажды в этой местности. Но, конечно же, это было невозможно.

– Пахнет лесом, – сказал он.

Земля становилась всё мягче и влажнее. При каждом его шаге раздавалось хлюпанье, как будто он шёл по мокрому мху. Тысячи слизней ползали вокруг, висели, приклеившись, на стенах, на потолке и оставляли за собой фиолетовые, светящиеся линии. До этого всё вокруг было твёрдым, холодным и остроконечным, теперь же всё было мягким, тёплым и влажным. Румо подошёл к луже.

Он присел на корточки, наклонился к жидкости и пощупал её пальцами. Она была густой и липкой и напоминала что-то знакомое.

– И? – спросил Львиный зев. – Это можно пить?

– Нет, – ответил Румо. – Это кровь.

Медная дева была готова, изысканный инструмент смерти, наконец, получил свою душу. Прекрасная вольпертингерша идеально заполнила внутренности смертельной машины, будто она была специально для неё создана.

Сразу же после того, как генерал Тиктак увидел Ралу, он приказал своей гвардии охранять её и никого к ней не подпускать. Затем он поспешил в свою башню, чтобы подготовить медную деву. Он заполнил сосуды жидкостями, отполировал машину и трубки медным платком и приказал прислуге зажечь в комнате свечи. В конце он приказал доставить вольпертингершу в свою башню.

Её звали Рала, как стало ему известно к этому времени. К радости Тиктака она всё ещё была без сознания, что позволило ему незаметно для Ралы уложить её в машину и ввести в её тело иглы.

Теперь можно начинать. Генерал Тиктак впрыснул для начала немного кофеина смешанного с белладонной. Немного растворённого в дистиллированной воде сахара для мозга? А почему бы и нет! Невеста должна проснуться свежей и отдохнувшей, в ясном сознании. Весёлое бульканье заполнило трубки. Медная дева блестела в свете свечей. Никогда ещё не предвкушал он столько радости – радости за ещё не совершённые дела, как будто он только что получил дорогие подарки.

Издалека в камеру пыток доносились приглушённые звуки Театра красивых смертей. Скоро на арену для сражения выпустят первого вольпертингера. Жители Гела будто сорвались с цепи, слухи о сенсационном урожае разошлись с невероятной скоростью, каждый хотел увидеть сражающихся вольпертингеров.

Но это было не интересно генералу Тиктаку. Ни капельки. Дурацкие драки в театре показались ему скучными с самого начала. Что он пропустит? Парочку смехотворных сражений, барахтанье на арене, кровь, пьяных зрителей? Нет, у него были более важные дела. Он готовился к совершенно особенной свадьбе: осаде, завладению и уничтожению тела Ралы. Это должно стать самой долгой, мучительной и красивой смертью на свете.

Ушан де Люкка вышел на арену через северные ворота. Публика к этому времени совершенно распоясалась – зрители кричали, смеялись, шумели, бросались хлебом и фруктами и не обращали на новичков Театра красивых смертей никакого внимания.

Ушан был в своём лучшем настроении: легко шагая, он улыбался и махал рукой публике. Его в качестве пленника привели в этот город кровожадных чертей, он вместе со всеми своими друзьями стал рабом и сейчас он должен быть убит в сражении, но, несмотря на это, настроение Ушана было великолепным. Так как в подземном мире не было никакой погоды.

Здесь не было дождей, солнечного света и низкого давления, а значит, не было головных болей, звона в ушах и депрессий. Когда он впервые проснулся в Геле, он почувствовал себя так, как будто с его плеч свалился тяжелейший груз, как будто он всю жизнь носил свинцовые доспехи, которые, наконец, снял. Здесь, внизу, в качестве пленника этого кошмарного мира, он чувствовал себя первый раз в жизни свободным.

Он остановился, повернулся на месте и послал публике несколько воздушных поцелуев. Какой чудесный день!

Раздался громкий гонг, и публика мгновенно стихла.

Пол в середине арены раздвинулся и открыл проход примерно четыре метра длинной и два метра шириной.

– Нагельфар! Нагельфар! – тихо скандировала толпа. – Нагельфар!

Ушан стоял на месте и с любопытством следил за происходящим. Наверняка это был известный ритуал.

Раздался второй гонг, и из прохода вверх поднялась лодка, остроносый челн, в котором стоял огромный богатырь с тёмно-красной кожей, на три головы выше Ушана, и в доспехах из разнообразных материалов: наплечники из кожи, жилет из бронзы, наколенники из серебра. На голове у него был золотой шлем в форме черепа с серебряным лезвием на макушке, на бёдрах – повязка из костей. Обеими руками он опирался на огромный меч. Лодка остановилась, и воин шагнул на арену.

Раздались бешеные аплодисменты:

– Нагельфар-паромщик! Нагельфар-паромщик! – каждый раз всё громче и громче скандировали зрители.

Воин поднял меч двумя руками и указал им на публику. Лодка исчезла под ареной и проход снова закрылся.

Зрители застучали ногами.

Ушан понял, что этот Нагельфар здесь любимчик номер один.

Нагельфар был озиром – одним из последних представителей рода богатырей с севера Замонии. Все звали его Нагельфар-паромщик, так как он отправлял по кровавым рекам в царство смерти каждого своего противника. Аплодисменты он любил так же, как и сражения, и поэтому для себя он решил, что каждая его победа будет сопровождаться необычной смертью. Он никогда не делал это быстро, он долго и терпеливо играл со своими противниками, он наносил им лёгкие ранения, заставлял их страдать и мучительно умирать. Он позволял себе дурачества на арене, поскольку ему, как признанному деятелю искусств, всегда поставляли более слабых противников.

Нагельфар не мог проиграть – это было известно даже публике. Во время сражения Нагельфара главным была не интрига, а ритуал, не то, кто выиграет, а то, как на этот раз Нагельфар убьёт своего противника. И когда он, наконец, это делал, то не одним ударом меча, а двумя, тремя, четырьмя, пятью или десятью. И с последним ударом голова противника падала на песок. Нагельфар не сражался, он пытал. Он не убивал свои жертвы, он забивал их, как скот.

• Предыдущая
• 21/69
• Следующая