Запретная страсть - Маккол Дина - Страница 27

• Предыдущая
• 27/65
• Следующая

Вниз он спускался куда медленнее, чем поднимался. Мускулы ныли, все еще налитые тяжестью. Джексон вошел в свою комнату, и вдруг из окна хлынул свет автомобильных фар, на миг ослепив его. Джексон машинально запер дверь и повернул выключатель. Несколько минут он постоял у порога, не в силах забыть отвратительную сцену. Как ужасно было сознавать, что жестокость к детям, словно болезнь, передается из поколения в поколение… «Ничего такого, чего мой старикан не делал со мной».

Эти слова жгли душу. Неужели каждый истязаемый ребенок превращается потом в родителя-садиста? Из груди Джексона вырвался стон. Если это так, тогда чего же, черт подери, можно ожидать от него самого?

Джексона трясло от омерзения, и ему вдруг страстно захотелось смыть всю эту грязь — если не с души, то хотя бы с тела. Он направился в темную ванную. Оказавшись в полумраке, Джексон вдруг замер: в зеркале над умывальником появилась темная мужская фигура. Сердце на миг замерло, а потом бешено заколотилось.

— Стэнтон!

Джексон не сразу сообразил, что это вовсе не призрак, а его собственное отражение. В страхе включив свет, он наклонился над раковиной и в упор посмотрел на человека в зеркале. Конечно, Джексон и раньше знал, что очень похож на отца, но сейчас, когда его лицо было искажено яростью и злобой, сходство стало поразительным! Он был точной копией Стэнтона Рула, его двойником.

— О Боже! — простонал он и рванулся к унитазу: его тошнило, как и пьяницу с верхнего этажа. Джексон тоже был напуган, только куда сильнее.

Джексон не стал выключать свет в комнате и долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Он боялся закрыть глаза, чтобы не увидеть снова лицо Стэнтона — а точнее, самого себя — свою истинную сущность. В эти минуты он понял, что не имеет права заводить семью.

Лучше умереть, чем родить ребенка, а потом обречь его на муки, вымещать на нем свои детские страдания. Взять хотя бы беднягу Фредди… Этот пьяница изливал на него накопившуюся боль и злобу, а когда-то отец Джексона делал то же самое со своими детьми.

Наконец, уже глубокой ночью, он уснул. Наутро воспоминания о минувшем вечере по-прежнему бередили его душу. Чтобы лишний раз не смотреть на свое отражение, Джексон решил обойтись без бритья: его ужасала перспектива очередной встречи со Стэнтоном Рулом. Может, потом станет легче?

Джексон приехал в оранжерею почти на час раньше положенного и присел под дубом. Над головой весело пели птицы, наполняя душу покоем. Тишина и уединение пошли ему на пользу. И к тому времени когда к оранжерее свернул пикап Ребекки, Джексон уже совладал с собой и со своими страхами.

Глаза Ребекки воспалились от бессонной ночи. Она не успела сменить вчерашнюю одежду, так как, не желая оставлять Пита в больнице одного, до утра просидела в кресле в «предбаннике» отделения интенсивной терапии, время от времени погружаясь в дремоту. При малейшей возможности Ребекка тихонько пробиралась в палату, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своего старого друга.

Ребекка смогла уехать только час назад, когда в больнице появился ее отец. Яркое утреннее солнце жгло глаза, в животе урчало, — то ли от голода, то ли от бессонной ночи, а может, от того и другого вместе. К тому же Ребекка понимала, что скорее всего опоздает на работу. Чувствуя себя совершенно разбитой, она села в машину и покатила к дому. Но так уж вышло, что вместо этого она попала в оранжерею: Ребекка даже не заметила, как машинально свернула с шоссе и остановила свой пикап. Когда у дверцы машины возник Джексон, она не удивилась. Каким-то таинственным образом он всегда появлялся именно в тот момент, когда был ей необходим.

С первого же взгляда заметив все: и ее бледное, утомленное лицо, и темные круги под глазами, вчерашнюю футболку с пятном и порванные джинсы, — Джексон рывком распахнул дверцу. Страх за Ребекку сменился гневом.

— Черт, Ребекка, ты же могла попасть в аварию!

— Я прекрасно себя чувствую, — ответила она, хотя дрожавший подбородок говорил совсем о другом. — Мне только нужно заехать домой и привести себя в порядок. Я знала, что ты сам сможешь открыть оранжерею, ведь у тебя ключи… Правда, сумка с деньгами так и осталась у меня в машине. В банк-то я не смогла попасть. Что, если я…

Джексон подхватил сумку с пола пикапа и повел Ребекку к конторе.

— Тихо, — пробормотал он. — Молчи и иди со мной.

Ребекка покорно повиновалась.

В помещении стоял затхлый запах, но Джексон сразу же включил кондиционеры и приволок Ребекку в комнатку, служившую и местом отдыха, и кабинетом. Там Джексон одним движением смахнул со старенькой кушетки две стопки книг по садоводству и ткнул в освободившееся место пальцем.

— Какое-то время я вполне смогу управиться с делами и сам. А ты ложись, пока совсем не свалилась с ног.

Она хотела возразить, но разве можно было отказаться от такого заманчивого предложения?

— Я вся грязная… — пробормотала Ребекка.

Джексон сердито взглянул на нее: жаль, что нельзя заткнуть ей рот поцелуем. Огорченно вздохнув, он сказал:

— Кушетка ничем не чище, так что ложись.

Он легонько подтолкнул ее, и Ребекка рухнула на спину. Джексон не сводил с нее глаз, а она со вздохом перекатилась на бок и почти мгновенно уснула.

Джексон взял маленькую сумочку, в которой Ребекка держала деньги для повседневных расходов. А большую, предназначенную для банка, бросил в нижний ящик ее письменного стола и запихнул поглубже.

Ребекка тихонько застонала. Привлеченный этим звуком — не говоря уже о том, как его тянуло к самой Ребекке, — Джексон опустился на корточки, и их лица оказались совсем рядом. Пять крохотных веснушек резко выделялись на бледной коже, а кудряшки были растрепаны еще больше, чем обычно. Но больше всего его манили этот изгиб щеки и нежный, чуть подрагивающий подбородок. Джексон склонялся все ниже и ниже, и остановиться ему было так же трудно, как и запретить себе желать ее.

Его губы слегка коснулись щеки Ребекки и осторожно подобрались к уголку рта. Мягко, почти не дыша, Джексон вкусил райскую нежность ее губ. Глаза его закрылись сами собой.

Ребекка дернулась, немного напряглась, и он резко встал. Очередная ссора была совершенно ни к чему им обоим.

— Спи спокойно, детка, — прошептал он, бережно убирая с ее щеки прядку волос. А потом вышел, оставив дверь в темную комнату слегка приоткрытой.

Вскоре работа закипела. Джексон подрезал ветки, подстригал кусты, поливал… Ключ от кассы лежал в кармане, переносной телефон тоже был под рукой. Клиенты приезжали и уезжали, а Ребекка по-прежнему спала, не слыша их веселых голосов в соседней комнате. Откуда ей было знать, что, пока она отдыхает, ее ангел-хранитель парит совсем рядом, готовый в любой миг откликнуться на ее зов.

Даниел Хилл вел машину, внимательно следя за потоком движения, но мысли его были далеко. Он видел, в каком состоянии Ребекка уехала из больницы, и надеялся, что у нее хватит ума отправиться домой и отдохнуть. Преподобный Хилл полагал, что оранжерея вполне может подождать денек-другой. Отчего не закрыть ее, хоть ненадолго? Это было бы разумным решением в сложившейся ситуации. Проверив, как дела у Пита, а заодно и навестив больных прихожан, Даниел решил лично убедиться, поехала ли дочь домой.

Увидев, что ее пикап припаркован у оранжереи, преподобный забеспокоился.

— Что за упрямая девчонка! — буркнул он и ловко свернул с шоссе к автостоянке.

И тут он заметил рядом с пикапом мотоцикл. У преподобного перехватило дыхание: ему совершенно не хотелось снова сталкиваться с этим типом. Тяжкое обвинение, брошенное им в лицо Джексону Рулу, все еще мучило его, словно воспаленная рана. Но сколько ни старался Даниел, он не находил в себе сил извиниться: преподобный Хилл по-прежнему верил в правоту своих слов.

Припарковав машину, он не без трепета направился к конторе. В саду было тихо… даже чересчур тихо, и хотя пикап и мотоцикл стояли на месте, ни Ребекки, ни Джексона нигде не было видно.

• Предыдущая
• 27/65
• Следующая