Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Маккормак Эрик - Страница 14

• Предыдущая
• 14/51
• Следующая

Однако судьба попугая волновала меня столько же, сколько и участь его хозяйки. Я спросил Гарри, что сталось с Дэйзи.

– Само собой, с тех пор я брал Дэйзи в каждый рейс. Хизер давно умерла, а Дэйзи все окликала меня ее голосом: «Здравствуй» – «До свидания». Но как-то раз мы шли вдоль побережья Бразилии, и тут моя птичка улетела и уже не вернулась. Наверное, дом свой почуяла. – Гарри неожиданно рассмеялся. – Честно сказать, по ней я горевал больше, чем по Хизер.

Мы долго простояли на палубе; ночь была темной и теплой.

– Так-то, Энди, – подытожил он. – Единственная моя попытка стать женатым человеком. Я тебе рассказывал, что говорит старина Иоанн Моролог? Дескать, даже в любви есть своя математика. Послушать его, выходит, что мы с Хизер – параллельные прямые. Можем быть рядом и двигаться бок о бок, но встретиться нам не дано. – Тут Гарри вздохнул. – Ах, женская любовь… Великая вещь… но ты еще слишком юн и понять не можешь – много тут всего.

Совсем стемнело, и я был рад, что мое лицо скрывала тьма.

– Добиться у женщины любви нетрудно, – продолжал Гарри. – Надо попросту заговорить с ней. Так сказано во французской книге, которую я как-то читал. Автор утверждает, что слова – это любовный сок мозга. Дескать, о чем бы мужчина ни говорил с женщиной, он все равно занимается с ней любовью. – Гарри засмеялся, но снова напустил на себя серьезность. – Больше я не женился. Не мог отказаться от путешествий и книг, а какая женщина стала бы с этим мириться?

Он с силой ударил рукой по леерам.

– Канат господень! – воскликнул он. – Знаешь ли, Энди, мой мальчик, я ведь впервые кому-то рассказываю про свою жену. Сумел ты меня разговорить.

Как будто он нуждался в поощрении, подумал я. В темноте Гарри протянул руку и крепко ухватил меня за плечо.

– Коли так, я тебе еще кое-что скажу. У нас с тобой больше общего, чем ты думаешь. Тот дом в Стровене, про который ты рассказывал, – ну, тот, в котором ты родился, – знаешь, кто его построил? Отец Хизер. Он жил там, когда вышел на пенсию после ее смерти. – Гарри понизил голос, как обычно, если поверял мне что-то важное. – Однажды я ездил туда повидаться с ним. Так-то, Энди. Я побывал в доме, где ты родился и рос.

Судя по тону, Гарри это казалось невероятным. Взрослых, как правило, совпадения изумляют. Но мне в ту пору казалось, что этот мир полон самых удивительных возможностей. Лишь бы только сделать так, чтобы эти возможности не обернулись каким-нибудь ужасом.

Мы продвигались на юг и приближались к экватору. Воздух отяжелел, часто шел теплый дождь. Однажды вечером перед закатом я стоял на палубе, когда у меня за спиной раздались чьи-то шаги. Я обернулся, ожидая увидеть Гарри Грина.

Это был капитан Стиллар. Он остановился рядом и тоже облокотился на леера. С самого начала рейса он не обмолвился со мной и словом. Мы часто встречались на палубе, но капитан как будто не замечал меня. И мне теперь было неловко стоять с ним бок о бок, отыскивая взглядом невидимую линию между морем и вечерним небом.

– Видишь, как все пропитывается серым, – сказал он.

Этот низкий голос был мне знаком по отелю «Блуд». Взмахом короткопалой, измазанной красками руки капитан Стиллар указал на серый туман.

– Таким, должно быть, видится мир дальтонику. – Голубые глаза, казавшиеся прежде далекими и задумчивыми, сейчас ожили.

Капитан помолчал, а потом заговорил снова, почти мне на ухо:

– Хочу тебя предостеречь, – сказал н. – Не полагайся чересчур на россказни моряков. Жизнь на берегу ускользает от них, потому что она стоит на месте.

Я не понял толком, о чем он, однако решил, что капитан имеет в виду Гарри.

– Отпечаток моряка на земле – что след птицы на песке, – продолжал капитан. Пальцы в пятнах от краски изобразили на леере шаги, подтверждая его мысль. И все таким же тихим голосом капитан спросил:

– Ты видел мои картины?

– Да, – ответил я.

– Хорошо, – сказал он и снова уставился на горизонт. Тяжело вздохнул. – Когда она умирала, – заговорил он, – никто этого не замечал: татуировка на ее теле оставалась все такой же яркой.

Он повернулся и поглядел мне в глаза.

– Однажды она повторила мне пословицу, которую сложили на ее острове: «Когда разбитое сердце исцелится, оно станет крепче прежнего». Хотелось бы мне верить в это.

И он ушел, не промолвив больше ни слова, – спустился по ближайшему трапу.

Почему ему вздумалось заговорить со мной в тот раз, понятия не имею. Весь остаток рейса, сколько бы я ни попадался ему на глаза, он проходил мимо, как прежде, не глядя в мою сторону, и никогда больше не говорил со мной.

Посреди той же ночи меня разбудили склянки, и я никак не мог уснуть снова. Когда же уснул, то, как мне показалось, вернулся к родным вересковым холмам, хотя не мог в точности узнать место. Было сумрачно, я лежал в расщелине скалы, вздымавшейся над окрестным пейзажем. Совсем близко я видел океан, слышал грохот волн; значит, то было не возле Стровена.

Поверх края расщелины я увидел, как они приближаются: вереница закутанных в черное созданий двигалась по каменистой тропе мимо моего убежища. Я слышал громкий гул – то ли жалобу их, то ли заклинание.

Вскоре процессия достигла моего поста и разделилась надвое. Одни обошли меня слева, другие справа, и ряды их воссоединились. Теперь я отчетливо разглядел этих существ: хотя лица были скрыты капюшонами, под черными одеждами отчетливо проступали женские груди. Их руки висели плетьми, а ногти были выкрашены алым. Выделялась одна фигура в самом конце процессии. Высокая, горделивая, она несла перед собой длинный деревянный жезл с шелковым знаменем.

Сердце у меня забилось сильнее – то ли от страха, то ли от восторга.

– Мама! Мама! – закричал я, когда она проходила подо мной. Я встал на краю скалы и простер к ней руки. Мать не подняла головы. Каждый ее шаг звенел железом по камням тропинки.

Невыносимо – она так близко и даже не знает, что я ее вижу.

– Мама! Мама! – снова крикнул я и уже было решился соскочить к ней со скалы. Я подобрался для прыжка – и тут она обратила ко мне взгляд. Черный капюшон соскользнул с головы, я увидел голубой лик ящерицы, полуприкрытые глаза рептилии. Точки зрачков, спрятанные под многослойными веками, сверкали холодом.

В тот же миг налетел порыв холодного ветра, флаг у нее в руках раздулся, и я успел прочесть мерцавшие на нем слова: «Чудовищный строй женщин».

Проходили дни, теплые, угрюмые; я надеялся, что у путешествия моего не будет конца. Но однажды утром, когда я в одиночестве расправлялся в кают-компании со своим завтраком, Гарри приоткрыл дверь и просунул в щель голову.

– Энди! – позвал он. – Земля на горизонте. К ночи ты уже будешь в своем новом доме. – Брови его щетинились, но говорил он вполне бодро.

Я поднялся и вышел на палубу. Небо посерело. Гарри смотрел на юго-запад.

– Там! – Он махнул рукой вперед, по правому борту. – Во-он там.

Сперва я не различал ничего необычного. Но постепенно вдали проступило пятно, чуть более насыщенно серого цвета, нежели серость океана и неба.

Утро перетекало в день, а серое пятно обретало все большую плотность, стало черным, а потом превратилось в остров. Мой новый дом – остров Святого Иуды.

• Предыдущая
• 14/51
• Следующая