Цирк - Маклин Алистер - Страница 17

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая

— А что это?

— Устройство для обнаружения подслушивающих устройств. Здесь все очень подозрительно.

— При нашем окружении это неудивительно.

— Что еще?

— В бумажнике было полторы тысячи долларов десятками.

— Об этом я не знал. Пользованные?

— Нет, новенькие, и номера по порядку.

— Какая беспечность!

— Действительно, — Макуэло протянул Бруно бумажку. — Я записал номера первой и последней банкнот.

— Чудесно. А они настоящие?

— Да. Я показал одну Росбаку и он это подтвердил.

— Больше ничего?

— Несколько адресованных ему писем. Не от частных лиц, а от почтовых ведомств различных городов, в основном, Лондон и Нью-Йорк.

— На каком языке? Английском?

— Нет. Язык мне не знаком. Штемпель в Гданьске. Это, кажется, в Польше?

— Наверное. Дальше мы оставили все как было, заперли двери, а ключи вернули отключившемуся мистеру Картеру.

Бруно поблагодарил Макуэло, вернулся в свою каюту, взглянул на цифры, написанные на клочке бумаги и спустил его в унитаз.

Никто не удивился, что грабителя так и не нашли.

Вечером, за день до прибытия в Геную, Харпер зашел в каюту Бруно. И сразу же взбодрил себя виски из почти нетронутой бутылки.

— Появились какие-нибудь мысли насчет проникновения в Лабиан? Боюсь, что нам это не удастся.

— Возможно, это и к лучшему, особенно для моего здоровья, если я там завязну, — ответил Бруно.

Харпер сел в кресло и поджал губы.

— Так есть у вас идеи?

— Не знаю. Что-то мелькает. Для меня есть новая информация? Или ничего нет? Тогда поговорим о западном здании и как пробраться на девятый этаж. Ну, прежде всего крыша. Там есть какие-нибудь отдушины, что-то вроде вентиляционных шахт и люков?

— Честно говоря, не в курсе.

— Думаю, о вентиляционных шахтах можно забыть. В таком весьма любопытном месте, как это, воздух циркулирует, вероятно, внутри стен, и у них скорее всего узкие отверстия. А вот люки, я полагаю, есть. Иначе как же часовые поднимаются на свои вышки, или электрики, когда случаются неполадки с оборудованием? Трудно представить, что они карабкаются по лестнице, привинченной к стене. Вы не знаете, там есть лифты?

— Это я знаю. В каждом здании имеются лестницы и по две лифтовые шахты по обеим сторонам.

— Вероятно, они обслуживают в числе прочих и девятый этаж. Это означает, что головка лифта должна выступать над крышей. А это может быть путем в здание.

— Это может оказаться и отличным путем быть раздавленным, если вы спуститесь в шахту, когда лифт будет подниматься. Такие случаи бывали.

— Риск, безусловно, есть. А прогулка по обледенелому кабелю, находящемуся под высоким напряжением, да еще при ветре, это не риск? Что находится на восьмом этаже? Лаборатория?

— Как ни странно, нет. Этот этаж относится скорее к восточному зданию. Там спит вся тюремная верхушка, может быть, не желают слышать криков, а может, не хотят оказаться в здании тюрьмы, когда враги государства попытаются вырваться на свободу. Все служащие там. Кроме комнат охраны и столовой, все остальное на этаже занимают камеры. Плюс к этому в подвале расположены несколько чудненьких местечек, которые благозвучно называются центрами допроса.

Бруно вопросительно взглянул на Харпера.

— Позволительно ли мне будет спросить, откуда у вас такая подробная информация? Думаю, что посторонних вряд ли туда пропустят, а охранники не осмелятся болтать.

— Не совсем так. В Крау у нас, как говорится, есть свой человек. Не американец, а местный. Он был осужден на 15 лет по какому-то пустяковому политическому делу, прошел, назовем это очищением, в течение нескольких лет, и его выпустили из здания. К режиму, центру и к тем, кто там работает, он воспылал глубокой ненавистью. Он упал в наши руки, как спелое яблочко с дерева. Он все еще выпивает со стражниками Лабиана и имеет возможность держать нас в курсе дела. Прошло уже четыре года, как его освободили, но стражники все еще помнят и уважают его. Они свободно болтают при нем, особенно когда он угощает их выпивкой. Деньгами мы его обеспечиваем.

— Хорошее занятие.

— Как и весь шпионаж и контршпионаж. Здесь не до романтики.

— Проблема все еще остается. Может удастся найти приемлемое решение, не знаю. Вы разговаривали об этом с Марией?

— Нет. Времени еще достаточно. Чем меньше людей знает...

— Я хотел бы поговорить с ней сегодня вечером, не возражаете?

— Три головы лучше двух. Не очень-то приятный для вас комплимент.

— Да, это так. Я не могу позволить, чтобы вы слишком явно были вовлечены во все, что делаю. Вы координатор, единственный человек, который знает, что в действительности происходит — я все еще не верю в то, что вы сообщили мне все, что я обязан знать, но теперь это не кажется мне столь важным. Кроме того, я ведь усиленно ухаживаю за молоденькой девушкой — и хотя это было предписано мне инструкцией, я не нахожу эту задачу слишком неприятной — люди привыкли видеть нас вместе.

Харпер беззлобно улыбнулся.

— Они также привыкли видеть крутящегося вокруг нее Генри.

— Я вызову его на дуэль где-нибудь в Европе. А от Марии мне нужна активная помощь, но об этом — потом. Нет смысла обсуждать с вами, пока у меня ничего нет.

— Понятно. Когда?

— После обеда.

— Где? Здесь?

— Нет. Мой доктор может зайти и осмотреть меня, но ее могут засечь. а мне бы этого не хотелось.

— Тогда я предлагаю ее каюту.

Бруно подумал и согласился:

— Хорошо.

Перед обедом Бруно зашел в буфет и нашел там Марию. Подсев к ней, он заказал стакан сока.

— Это невероятно. Мария Хопкинс сидит одна!

— А кто в этом виноват? — сурово спросила она.

— Конечно, не я.

— Здесь полно мужчин, горящих желанием угостить меня и немного поболтать. Но, увы, я чумная. В любой момент может войти великий Бруно, она немного подумала и добавила:

— Или Генри, что еще хуже, и не только потому, что он свет и радость сердца своего дядюшки — неплохо вспомнить, что его дядюшка большой босс — он также умеет пугающе жмуриться.

Единственный, кто не обращает на это внимания — ваш громадный друг. Вы знаете, что он называет меня вашей любимой?

— А это так? Как говорится, вопрос ребром, — она молча прореагировала на его реплику. — А где же мой соперник на руку любимой сейчас? Я совсем недавно разговаривал о нем с доктором Харпером. Генри и я будем драться на дуэли, как только доберемся до Карпат. Приглашаю вас посмотреть. В конце концов, из-за вас же!

— О, успокойтесь, — она долго смотрела на него, затем широко улыбнулась и непроизвольно положила свою руку на его ладонь. — А какой мужской эквивалент слова «возлюбленная»?

— Его нет, а если бы и был, не думаю, что мне его было бы приятно услышать. Так где Генри?

— Следит, — она как-то инстинктивно понизила голос. — Я думаю, что он наблюдает кое за кем. Последние два дня он тратит массу времени, следя за кем-то, кто, как он считает, следит за мной.

— Удивительно, но Бруно это не позабавило.

— Почему вы не сообщили мне об этом раньше?

— Не сочла это важным, не приняла всерьез.

— Не приняли? А сейчас?

— Не совсем уверена.

— А почему кто-то должен за вами следить?

— Этого я не знаю.

— Доктору Харперу не говорили?

— Нет, потому что нечего сказать. Я не желаю, чтобы надо мной смеялись. Думаю, что доктор все-таки оберегает меня. Мне бы не хотелось, чтобы он считал меня большей простофилей, чем я есть.

— Кто же все-таки за вами следит?

— Барри. Каютный стюард. Невысокий мужчина, узколицый, очень бледный, узкие глазки и маленькие черные усики.

— Я его видел. Это ваш Стюард?

— Мистера Ринфилда.

Бруно на мгновение задумался, а потом как-то потерял интерес к теме.

Он поднял стакан и произнес:

— Хотелось бы видеть вас после обеда в вашей каюте, если не возражаете.

Она подняла свой бокал и улыбнулась.

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая