Цирк - Маклин Алистер - Страница 21

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая

На столе стоял включенный магнитофон. Записанный голос произнес: «... вот и все, что мы имеем на текущий момент». Модес подался вперед и выключил магнитофон.

— И этого предостаточно. Вся информация, что нам необходима. Четыре различных голоса. Я уверен, дорогой Модес, что если вы один встретите обладателей этих голосов, то сразу их распознаете, не так ли? осведомился полковник.

— Без сомнения, господин полковник.

— А ты, Анжело?

— Разумеется, господин полковник.

— Теперь, капитан, займитесь, пожалуйста, подготовкой наших обычных номеров в столичном отеле — три дня нас и еще три дня для фотографа.

Вы его уже подобрали, Модес?

— Я думаю о молодом Николасе, господин полковник. У него великолепные данные и способности.

— Выбирать вам, — беззубый рот полковника раздвинулся на четверть дюйма. Это означало, что он улыбается. — Я не был в уютном цирке вот уже тридцать Ведь он очаровал весь мир. О нем так много говорят... Между прочим, Анжело, там есть один участник, которого, я уверен, ты хотел бы, если не встретить, то увидеть.

— Мне нет дела ни до каких американских циркачей, господин полковник.

— Ладно, ладно, Анжело, нельзя же быть таким шовинистом.

— Шовинистом, господин полковник?

Сергиус начало было объяснять, но понял тщетность своих попыток.

Острый ум не входил в число достоинств Анжело.

— В цирке нет национальностей, Анжело, только артисты. Для зрителей не имеет значения откуда родом парень на трапеции — из России или Судана.

Человека, о котором я говорю, зовут Кан Дах, и утверждают, что он даже крупнее тебя. Он разрекламирован, как сильнейший в мире.

Анжело ничего не ответил, а лишь расправил свою огромную грудь и самодовольно ухмыльнулся со злым недоверием.

Прошли три дня небывалого успеха в Вене. Оттуда поезд двинулся на север и после единственной остановки прибыл в город, куда для встречи с ним приехали Сергиус и его подчиненные.

На вечернее представление эта четверка получила лучшие места: шестой ряд напротив центральной арены. Все четверо были в гражданской одежде, но в них безошибочно можно было признать военных, переодетых в штатское, в этом нельзя было ошибиться. Один из них сразу же достал дорогую кинокамеру с большим объективом. Вид этой кинокамеры немедленно вызвал появление полицейского офицера. Фотографирование было запрещено. В цирковом поезде все кинокамеры были при въезде в стану изъяты, и их обещали возвратить только после выезда из страны.

— Вашу камеру и документы, пожалуйста, — попросил полицейский.

— Офицер...

Полицейский повернулся к Сергиусу и уставился на него холодным взглядом. Он смотрел на полковника несколько секунд, затем сглотнул образовавшийся в горле комок, шагнул к нему и мягко проговорил:

— Извините, господин полковник, меня не предупредили.

— Ваше руководство было информировано. Найдите виновного и накажите...

— Извините за...

— Не мешайте мне смотреть!

А на арене, конечно, было на что посмотреть. Без сомнения, тот факт, что на них смотрели знатоки, большие энтузиасты цирка, и возраставшая день ото дня слава вокруг их выступлений, заставляли артистов совершенствовать свое мастерство, доводить его до небывалых величин. Даже Сергиус, чье обычное состояние напоминало замороженный компьютер, полностью отдался очарованию цирка. Только Николас, молодой и весьма способный фотограф, деловито выполнял свою задачу: непрерывно снимал всех основных участников представления. Но даже и он, и его спутники забыли о кинокамере, когда «Слепые орлы» начали свой самоубийственный воздушный номер.

Вскоре после завершения их выступления к Сергиусу подошел неприятный тип и прошептал:

— Двумя рядами ниже и десятью креслами левее...

Сергиус корректным кивком поблагодарил и показал, что понял.

Завершал представление Кан Дах. Он работал с железными брусками и тяжелыми штангами. Словно играючи, он завязывал бруски в узел и поднимал четырехсотфутовые штанги, предварительно показав, что они сделаны из железа. На прощание Кан Дах обошел вокруг центральной арены с тяжелым брусом, лежащим на его плечах. На каждой стороне этого бруса сидело по пять девушек. Даже если он чувствовал этот вес, заметно этого не было. Он непринужденно остановился, чтобы почесать левую икру пальцами правой ноги.

Сергиус перегнулся через Модеса и сказал Анжело, который наблюдал за представлением с самым непринужденным видом.

— Крупный парень, а, Анжело?

— Это все показуха. Одутловат. Как-то в Афинах я видел одного деда лет семидесяти и весом не более 50 кг, так тот пронес по улице большое пианино. Приятели должны были поставить его ему на спину, но ему нельзя было согнуть ноги. Если бы он их согнул, то рухнул бы.

Пока он произносил эту тираду, Кан Дах начал карабкаться по массивной лестнице, стоявшей посреди арены. На вершине лестницы была платформа в три квадратных фута. Кан без видимых усилий забрался на лестницу, встал на вращающуюся площадку и, перебирая ногами, привел платформу в движение.

Скорость вращения все увеличивалась, и вскоре девушки, сидевшие на концах бруса, замелькали подобно стеклам в калейдоскопе.

Наконец, движение замедлилось, гигант остановился, сошел с лестницы, опустился на колени и наклонил плечи, чтобы ноги девушек коснулись арены.

Сергиус вновь перегнулся к Анжело.

— А твой старикан из Афин мог бы проделать такое со своим пианино? Анжело не ответил. — Ты знаешь, говорят, что он может проделать то же самое и с четырнадцатью девицами, но администрация не позволяет ему. Анжело снова промолчал.

Представление закончилось и раздалась обычная овация, длившаяся несколько минут. Когда ревущая публика начала расходиться, Сергиус осмотрелся, заметил Ринфилда и направился в его сторону, чтобы перехватить его в проходе.

— Мистер Ринфилд? — спросил он.

— Да, но я вас что-то не припомню.

— Мы не встречались, — Сергиус взглянул в фото на программке, которая было у него в руках. — Сходство, вы должны согласиться, безошибочное. Меня зовут полковник Сергиус. — Они обменялись рукопожатием. — Изумительно, мистер Ринфилд! Невероятно! Если бы мне сказали, что такое можно увидеть, я бы такого человека назвал лжецом.

Ринфилд приветливо улыбнулся. Девятая симфония Бетховена оставляла его равнодушным, а эта музыка растапливала сердце.

— Я с детства преклоняюсь перед цирком, — Сергиус врал как по-написанному и даже еще лучше. — Но в жизни я не видел ничего подобного.

Ринфилд снова улыбнулся.

— Вы очень любезны, полковник.

Тот печально покачал головой.

— Передайте мою благодарность вашим великолепным артистам. Но это не единственная причина, по которой я вам представился. Следующая ваша остановка, насколько я знаю, Крау, — он протянул свою визитку. — Я начальник тамошней полиции. — У него были с собой различные варианты визиток. — Все, что смогу, я готов для вас сделать. Только скажите, и я сделаю это для вас с большим удовольствием. Если, конечно, не буду отсутствовать. Я собираюсь присутствовать на всех ваших представлениях, так как другого случая увидеть такое чудо, боясь, мне не представится. Во время вашего визита в Крау все преступления будут оставаться безнаказанными.

— Премного вам благодарен. Надеюсь, вы будете моим персональным и постоянным гостем в цирке. Сочту за честь... — он умолк и посмотрел на трех мужчин, не выказывающих намерения приблизиться. — Они с вами?

— Совсем вылетело из головы. Боюсь, что слишком увлекся.

Сергиус представил своих спутников, а Ринфилд представил стоявшего рядышком Харпера.

— Как я говорил, полковник, — продолжил Ринфилд, — сочту за честь, если вы и ваши люди посетите мой кабинет и мы разопьем по стаканчику вашего национального напитка.

Сергиус ответил, что он почтет это за честь.

Все прошло весьма сердечно.

В кабинете за первым стаканчиком последовал второй, потом третий.

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая