Нелегалы 1. Операция «Enormous» - Чиков Владимир - Страница 48

— А Персей разве не допущен к испытаниям?

— Но он мог и не быть на полигоне…

— Да, без этих данных мне лучше не возвращаться домой: Павел может растереть меня в порошок. Он уже давно грозится посадить меня в подвал… А в этом случае у него будут все основания превратить меня в лагерную пыль…

— Не беспокойтесь, Леонид Романович, привезете вы ему необходимые данные. Полмесяца назад я случайно встретился на одной из улиц с Арно и предупредил его, чтобы он все материалы, полученные от Чарльза, переписал самым простым средством — молоком — на газету, затем завернул в нее грязное белье и привез это мне, в Нью-Йорк…

— Мудер ты, Анатолий! Нет, не зря мы оставляем тебя здесь за главного! — похвалил его резидент. — Ну, ладно, поживем — увидим, чем обернется эта встреча для нас обоих…

Фукс — один из тех немногих ученых Лос-Аламоса, кто имел собственный автомобиль. На нем он иногда выезжал развлечься в близлежащие городки Альбукерке и Санта-Фе, под этим предлогом там и встречались с ним без помех представители советской разведки. Контакт с ним осуществлялся только через связника Раймонда. Свои функции он выполнял профессионально, не вдаваясь ни в какие подробности, не вступая ни в какие разговоры. Это была чисто механическая работа — получить, привезти, передать.

19 сентября, как было обусловлено, на окраине Санта-Фе Раймонд сел в машину ученого, и они выехали в горы. Фукс, как никогда ранее, выглядел встревоженным и озабоченным: он был потрясен тем, что произошло при атомной бомбардировке японских городов. Тогда же он высказал предположение, что США, монопольно владея теперь ядерным оружием, не остановятся ни перед чем в достижении мирового господства.

— Уже сейчас суммарная производительность американских обогатительных установок и промышленных реакторов составляет в месяц почти сто килограммов урана и двадцать — плутония, — пояснил он Раймонду. — Зная же критические массы, легко рассчитать, сколько атомных бомб можно начинить месячным запасом взрывчатки.

Затем он подробно рассказал связнику о результатах увиденного им экспериментального взрыва в Аламогордо и о тех ощущениях, которые испытал сам. Он передал также в своем письменном отчете сведения о возможности использования галлия в качестве компонента сплава для оболочки бомбы, о тех поправках, которые необходимо внести в ее конструкцию для большей эффективности, и о готовящемся в США новом заряде смешанного типа, в котором в качестве ядерной взрывчатки будут применяться и плутоний, и уран-235.

Перед тем как расстаться, Клаус Фукс поставил в известность связника о том, что это была последняя в их жизни встреча, что где-то через месяц он должен уже покинуть США и выехать с оставшейся в Лос-Аламосе группой британской миссии обратно в Лондон. Проинструктированный Яцковым на все случаи жизни Раймонд подробно сообщил Чарльзу условия возможной связи на территории Англии…

По заданию заместителя начальника разведки генерала Овакимяна бывший сотрудник нью-йоркской резидентуры подполковник Семен Семенов (Твен) быстро сделал перевод и обработку подлинников агентурных сообщений Чарльза, Персея и Калибра о конструкции американской атомной бомбы, и подготовленные 18 октября материалы были доложены Меркулову, а затем по его указанию их послали куратору атомного проекта:

На документе красными чернилами наложена резолюция:

Ознакомившись с обобщенной справкой о конструкции атомной бомбы, Курчатов сделал необходимые ему выписки и поспешил проинформировать об этом главного конструктора изделия[114] Юлия Харитона. Тот, в который уже раз, был поражен невероятной интуицией Бороды. Впрочем, не только Харитон: когда Курчатов высказывал какие-то фантастические идеи или готовые решения, а в некоторых случаях даже точно «предсказывал» и окончательные результаты того или иного эксперимента без предварительной его постановки, ученые делали большие глаза, удивляясь, что из него так и прут гениальные догадки.

Курчатов был, действительно, тонким физиком, обладающим необычайно развитым аппаратом логического мышления, что помогало ему при решении исключительно сложных, многокомпонентных научных задач, особенно при выборе оптимального пути в начале исследований. И как руководитель атомного проекта — этого гигантского мероприятия — он обязан был входить во все отрасли знания — и в радиохимию, и в металлургию, и в механику, и в технологию взрывных процессов, и во многое другое, что должно было быть увязано в одной его голове. Ученые-атомщики, специалисты, которых Курчатов заражал своими идеями, энтузиазмом и верой в успех дела, и ведать не ведали о природе его некоторых гениальных догадок и готовых решений по различным направлениям проблемы. Находясь в обстановке сверхсекретности, они, конечно, не могли знать, что часть поступающего к ним готового исследовательского материала и высказываемые руководителем проекта невероятно захватывающие мысли и предлагаемые в некоторых случаях решения без проведения опытов являлись переложением всего того огромного запаса знаний, которые содержались в материалах, переданных ему разведкой. Она сделала его самым информированным физиком-ядерщиком, посвященным с самого начала в результаты урановых исследований в Англии и США.

Но сколько бы ни была потенциально полезной разведывательная информация с ее блистательными идеями, необычайными расчетами и ориентирами, в каком научном направлении следует идти, сама по себе она была мертва. Мертва до тех пор, пока не находились требуемые самим Курчатовым доказательства, подтверждающие, что разведывательный «улов» не есть ошибка или дезинформация. Находя же ошибки в предлагавшихся для проверки расчетах, ученые грешили на своих неведомых советских коллег, дублировавших их по заданию Берии в какой-нибудь другой лаборатории — № 1 или № 3, не подозревая о том, что поправляли-то они, а иногда и отвергали решения заокеанских светил. А ошибаться было нельзя. И больше, чем кто-либо другой, понимал это Курчатов. Спокойный, сосредоточенный на людях, он становился в лаборатории при проведении опытов прежним пытливым исследователем, подвергающим сомнению каждый шаг.

Не было дня, чтобы он сам не проводил или не участвовал в постановке важнейших экспериментов. Будучи человеком чистым, добрым, обаятельным и в то же время необыкновенно ответственным, твердым и требовательным, он весь риск в исследованиях и практических разработках брал на себя, при неудачах никогда никого не ставил под удар. Сам строил уран-графитовый котел, разрабатывал методы диффузионного и электромагнитного разделения изотопов урана, экспериментировал в полутораметровом циклотроне. И в то же время вместе со своим заместителем В. В. Гончаровым налаживал связи с промышленностью, сам привлекал специалистов и научные силы из других институтов, проектных организаций и конструкторских бюро, способных помогать решению атомной проблемы, создавал новые институты по металлургии урана и плутония, высшие и средние технические заведения, мобилизовывал и создавал трудовые коллективы для выполнения срочных и сверхсрочных заказов. И люди охотно помогали бородатому академику Бородину. Он привлекал к тому или иному проекту всех тех, кто умел достичь результата малыми силами. Сам впрягался именно туда, где отставали, где он был абсолютно необходим. Одних он воодушевлял неистощимой энергией, честным, бескорыстным отношением к делу, вдохновлял грандиозностью поставленной задачи, других убеждал, что «атомная бомба должна быть сделана как можно скорее, чтобы продемонстрировать американцам, что она у нас тоже имеется, а если же на немного опоздаем с ее созданием, то можем «попробовать» ее на себе».