Круги на Земле - Аренев Владимир - Страница 28
- Предыдущая
- 28/51
- Следующая
А играть в снежки и возводить стены лучше всего было на границе деревни и леса — большой участок, цветущий и колосившийся летом, зимой превращался в идеальную площадку для забав. Что же до одинокого дома, который «бацьки» строго-настрого велели обходить стороной — так и бес с ним, с домом! Хотя, конечно, любопытно, что в нем такого особенного… Ну живет какой-то дядька, Юрась даже видел его пару раз, когда с отцом проезжал мимо: стоял себе мужик во дворе, чего-то мастерил. Конечно, не совсем обычно, чтобы жить одному, да еще на отшибе, вдали от всех — но мало ли как бывает. Кстати, и живет-то мужик не один, а со стареньким отцом (так ребята рассказывали — они же, ребята, строили самые разные догадки насчет того, почему родители так относятся к отшельникам: представляли последних уголовниками, обрусевшими фашистами, американскими шпионами…) Но ничего такого уж завлекательного в одиноком доме мальчишки не находили. Особенно после того, как Михай Грышчук грозился пробраться на подворье отшельников — а день спустя выполнил обещанку, но вернулся домой странно притихший и неделю на уроках предпочитал стоять. Насевшие со всех сторон пацаны добились только одного — гордо продемонстрированных голеней, которые оказались жестоко обожженны крапивой. По всей видимости, крапива же погуляла по Михаю и значительно выше коленок.
К изумлению мальчишек, Грышчукова мамаша, баба бойкая и цепкая, не побежала жаловаться на отшельников властям и сама никаких карательных мер не приняла (пострадавший Михай не в счет).
С тех пор одинокий дом ребята обходили стороной, упорно делая вид, что его не существует. Словно инстинктивно чуяли, насколько серьезной и опасной была бы любая попытка вмешаться в тамошнюю жизнь.
Сегодня же все случилось само собой. Рыжань, веселый и непосредственный пес, принадлежавший Витюхе-Хворостине, всегда принимал в ребячьих играх самое активное участие. И надо же было такому случиться, чтобы выхватив сбитую в запале сражения Юрасеву шапку-ушанку, Рыжань решил позабавиться. Он выждал, пока потерю обнаружили, радостно вильнул хвостом-бубликом и рванул как можно дальше от преследователя.
— Стой! — крикнул Юрась, хотя особо в порядочность пса не верил. — Брось, дурень! Эх!..
Шапку мать привезла из района, отдав за нее несусветные деньги.
— Гэта ж чужое! — вторил Витюха. — А ну стой! Рыжань!
А Рыжань рассекал снежное море, направляясь прямиком к домику отшельников. Когда преследователи бежали недостаточно быстро, пес даже притормаживал, чтобы подождать их. Впрочем, почти все ребята отстали — кроме назадачливого владельца шапки.
Юрась мчался сломя голову, часто оскальзываясь и падая в снег. Ветер швырял в лицо крошки морозного неба, левая рука /"Беречь, нужно беречь пальцы!"/ выстыла — варежка с нее соскользнула и теперь, пришитая специально для такого случая, болталась на шнурке. Бесчувственная рука наоборот, неуклюже торчала и не сгибалась…
— Стой! Рыжань, стой!
Вдруг, словно усовестившись, пес бросил шапку в сугроб, прижал уши и заливисто залаял. Опустив голову, он понесся к поленнице, куда мгновеньями раньше метнулась низенькая тень: кошка? курица? хорек?..
Честно говоря, Юрасю было все равно, какую новую забавку отыскал себе Рыжань. Мальчик подобрал шапку, вытер о снег песью слюну и с отчаяньем поглядел на дырку в левом «ухе»: отец таки не удержится, наверняка отшмагает ремнем!
Нахлобучив на голову трофей и растирая омертвевшую руку, Юрась наблюдал за зверем Тот, взлаивая, оббежал поленницу и, выбрав подходящее место, припал к ее основанию — заработал лапами, прорываясь к одной ему ведомой цели.
— Чаго гэта ен… — пробормотал Витюха. — Зусим здурэу.
Именно Хворостина первым заметил долговязый силует (и откуда взялся?!), приближающийся к псу. В руках — кнут-пужало, с которым выходят на выпас коров пастухи: деревянный держак с прикрученным к нему длинным резиновым хлыстом, на хлысте — узелки, чтобы больней ложились удары.
Взмах.
— Гэй! Не зачепай! — заорал Витюха.
Но с места не двинулся.
Молодой отшельник (хотя какой же «молодой»? ему уже тогда было лет под сорок, а выглядел — на все пятьдесят) мрачно поглядел на ребятишек, зыркнул на выплясывающего вокруг него Рыжаня. Больше и не пошелохнулся.
Хворостина потух под прицелом этих глаз — свистнул пса, и тот послушно, даже, кажется, с радостью, оставил обидчика в покое.
Витюха тотчас припал к Рыжаню, отыскивая след от пужала. Поэтому так и не заметил небольших следов, что тянулись вдоль собачьих к самой поленнице — и дальше; небольшие такие следы, странные. Словно ягненок пробежал.
А еще не заметил Витюха мелкой зверюшки, что метнулась от дров, когда молодой отшельник «угостил» пса кнутом. Вот Юрась — заметил. Только понять никак не мог, что ж то за тварь такая была…
Мужик постоял, глядя на ребятишек, потом медленно покачал головой и зашагал к дому.
Но все то время, пока возвращались к остальным пацанам, Юрася не оставляло чувство, будто сзади кто-то внимательно наблюдает наблюдает, хоть откуда именно — не разберешь.
Ветер усилился, тучи собирались, словно куры к полной кормушке. Седые метелки травы гнулись, плясали — бешеные, неистовые в своем порыве взлететь.
А может, — в желании остановить Юрия Николаевича на пути к одинокой избушке.
Но он не привык сворачивать с полдороги.
«Тут не далека, — подумал Игорь. — Дайду. Журский папяраджау, што да Каменя автобусы не ходзяць. Чаго ж цяпер…» Шофер рейсовика подробно объяснил ему, куда и как долго следует идти, чтобы добраться до нужной Остаповичу деревни. Впрочем, и путь-то не особо сложный: «от по гэтай грунтовке, праз Прудки, праз лес — и ты у Стаячым».
Маршрут понятен — а дорогу, как известно, осилит идущий. Поэтому Игорь поправил ремень сумки, висевшей на плече, и зашагал к мечте всей своей жизни.
Шел, с каждым движением изменяясь: становясь собранней, внимательнее. Хищник на охоте. Журналист на задании.
Сам он, конечно, не мог видеть перемен, с ним происходивших, — а наблюдавший за Остаповичем пес лишь презрительно фыркнул, мол, тоже мне, хищник нашелся! За своим сине-алым забором зверь чувствовал себя хозяином, посему даже лаять на прохожего не стал: лают неуверенные. И играют в хищников — тоже.
Другой же наблюдатель вообще не задумывался над подобными вещами — его (вернее, ее) заботило другое.
…Прудки оказались деревней не слишком большой, до ее конца Игорь добрался быстро. Поглядел на небо, которое как-то уж очень живо наливалось предночным фиолетом, взглянул на лес: шагать по нему в темноте не хотелось. Тем более, что фонарик, кажется, забыл взять.
Игорь усмехнулся собственным страхам: уж не кладбище ли навеяло эти настроения? Оно, мрачное и торжественное, тянулось по левую сторону дороги. Остапович удивился одинаковости возвышавшихся у могил крестов и уже собрался идти дальше, когда услышал позади тоненькое звяканье колокольчика. Это могла быть корова или коза, которую ведут домой с выпасков, — но Игорю почему-то пришло на ум совсем другое: средневековый прокаженный с бубенцом на шее. Звяканье зачаровало его — ноги словно вросли в землю, а голова не желала поворачиваться.
Невидимый прохожий приближался, звук усилился.
Пробрало; Остапович аж передернул плечами от волны холода, плеснувшей ему в спину.
Обернулся.
— Добры вечар! — белозубая улыбка, блеск черных глаз. Девчонка, лет двенадцати-тринадцати, на велосипеде. На руле-«рогах» — колокольчик.
Он проводил ее взглядом, в котором смешались облегчение и насмешка (последнее — над самим собой: вот ведь паникер!).
И сделал уже следующий шаг, когда у ограды кто-то кашлянул.
— Чуеш, милок, а куды гэта ты вырядзиуся на нач гледзячы?
«Вязець мне на жаночы пол, — иронично подумал Игорь. — И адкуль яны тут бяруцца? Пустая ж дарога!»
— Ды я у Стаячы Камень.
Старуха (вообще-то, не совсем старуха — скорее, пожилая женщина, очень изможденная, в заношенном платье, со взлохмаченными волосами) сокрушенно покачала головой:
- Предыдущая
- 28/51
- Следующая
