Круги на Земле - Аренев Владимир - Страница 42

• Предыдущая
• 42/51
• Следующая

Да что он знает! Что он может знать?!

«На площадь…» Тоже какой гуманист нашелся!

«Не допустить»!

Положим, говорить сейчас об этом поздно. А противостоять — уже невозможно!

Или, не так. Возможно, но — каким образом? И надолго ли? Плетью обуха, как известно, не перешибешь.

«Интеллигенция»! Да между прочим, никому, кроме горстки той самой интеллигенции здесь ничего и не надо — остальных все устраивает: у руля «силовик», способный выбить и добиться всего, чего хочет народ; да и вообще, вспомнил бы вон лучше приснопамятного Мао, сравнившего народ с чистым листком бумаги. И — умеющий писать да напишет!

Он, Игорь Всеволодович Остапович, видел и слышал такое, чего этому виртуозу-удачнику и не снилось! Протестовать, выволакивая к зданию президентской администрации тачку с навозом, на котором лежали бы герб, флаг, портрет Президента и плакат «За плодотворную пятилетнюю работу»? Увольте, но на кого, на какого зрителя может быть расчитан подобный цирк?! Неужели на него?! Неужели можно верить, что он, спустя такое количество времени, вдруг решит сдать все рычаги управления? Да, Боже мой, в конце концов, если и решится — есть и другие. «Окружение». И просто взять и выйти из этого «окружения» почти нереально.

Это ведь все сказки для младенцев колыбельного возраста: властитель-тиран, который держит целую страну в подчинении и страхе. Мы-то знаем, что ни один самый харизматичный и талантливый самодержец не удержится на троне без поддержки.

Поэтому он, Игорь Всеволодович Остапович, не торопится «восстать». Но ведь и в «идеологи» не спешит, пусть те и получают гонорары, о которых можно только подозревать (ибо на это время остальных БОРЗописцев помещение кассы просят покинуть)!

И что обо всем этом знает Журский, благоустроенный и благополучный музыкант, вовремя сбежавший к брату?! Что?! И какое право Юрий Николаевич имеет судить теперь тех, кто остался здесь?

Да, он, Игорь Всеволодович Остапович, не желает быть избитым полупьяными подростками, явно для этого нанятыми; он не желает, чтобы Настуне что-нибудь угрожало; не желает, в конце концов, просто пропасть, исчезнуть из этой реальности, как уже исчез не один журналист-оппозиционер; не желает!..

Руки не тряслись, и фотоаппарат работал исправно, и голос, говоривший в диктофон нужные слова, звучал ровно. Он, Игорь Всеволодович Остапович, выполнял работу, свою работу.

«Смеешь выйти на площадь?..»

Эта груша, наверное, помнила еще те времена, когда Стаячего Каменя не существовало. Во всяком случае, выглядела она именно так: мощный кривой ствол, могучие ветви… — милая древо-бабушка, хранительница мира и спокойствия.

И странно ей, наверное, было, этой груше, когда два молодых и бойких мальчишки начали ее штурмовать. Миг (а для нее, долгожительницы, и того меньше!) — и оба наглеца уже сидят меж листвы, выбрав удобные развилки и с видом победителей оглядываясь по сторонам.

— Цяпер точна не падслухаюць! — гордо заявил Дениска. Забраться на грушу было его идеей. — Ды и видаць адсюль класна.

Макс невольно покосился на дом, словно плывущий в море высокой, до пояса, седой метельчатой травы. Дерево, на котором они сидели, росло между домом и кругами — но ближе к первому.

— Можа быць, нават пабачым штось! — не унимался Дениска. — Ци — кагось…

«А может, и не увидим, — подумал Макс. — Лучше б, если бы не увидели. Чего там, смотреть…»

— Главное, чтоб нас никто не увидел, — сказал он вслух, и шевельнулся, усаживаясь поудобнее.

— Не байись! — преувеличенно бодро отозвался приятель. И тут же, приглушая голос и невольно увеличив глаза: — А яки ен? Страшны?

«Не благадары. Крашчэ помни, што було сення, абы пазднее зумеу атплациць. Я сам атшукаю цебя, кали знадабицца».

Макс пожал плечами:

— Чуть-чуть.

Он знал: бывает кое-что пострашнее. Когда терпеть становится невозможно, когда…

— Глянь!

Дениска, сам того не ведая, спас друга от очередной порции воспоминаний — он указывал куда-то в сторону чертячникова дома, вернее, под стену. Там шевелилось нечто.

Небольшое, размером с зайца, мохнатое нечто: словно рылось в земле или вылазило оттуда.

— Шкода, видна плоха з-за гэтых мяцелак! — сокрушался Дениска, ругая слишком высокую и густую траву. — Але ж усе адно — видна! Эх, счас бы фатааппарат…

Но мысль позвать Остаповича пришла на ум поздно — спустя пару секунд после того, как существо, в последний раз шевельнувшись, неожиданно пропало.

Дениска раздосадованно стукнул кулаком по дереву, чуть не свалился, но удержал равновесие и хмуро сообщил:

— И нихто ж не паверыць!

— Не поверят, — подтвердил Макс, успевший убедиться в этом на личном опыте.

«Так говорите, „чертячник“? Теперь ясно, почему его так называют. Но неужели он на самом деле общается с этими?..»

— А гэта што там?

Похоже, приятель уже углядел очередную интересность. Хотя нет, показывал он на круг, в котором топтался журналист.

— Что?

— А вунь, у цэнтры. Бачыш — камень.

И точно, в самом центре круга, полускрытый травой, темнел камень.

Ну и что?

Да, похож издалека на тот, который Макс видел в лесу — так то издалека и «похож»… кстати, надо бы про лесной Дениске рассказать.

И рассказал.

Вынесли вердикт: «съездим поглядеть, а за план можно и завтра взяться» (оба, решив так, мысленно вздохнули с облегчением). Дальнейший разговор перетек наконец в обычное русло мальчишечьей болтовни: телик, книги, то да се.

Смиренно кряхтела под ними старая груша — любящая древо-бабушка, которая молча сносит все внуковы забавы и затеи; гулял в травяном море ветер; глазели не замеченные никем глаза-монетки из-под мохнатых бровей.

…А чертячника они так и не увидели.

— Дядь Юр, вы куда?

— Да мы вчера с Игорем Всеволодовичем забор чинили, еще чуть-чуть осталось. Вот, пойдем закончим. Хочешь с нами?

Запинка, смятение чувств, осторожное покашливание:

— Вообще-то…

— …у тебя были свои планы на послеобеденное сегодня, так? И какие, если не секрет?

Молчим, говорить не хотим. Явно какую-то шкоду замыслил, по глазам видно.

— Признавайся, козаче. А то ведь рассержусь и не пущу. Как это там: «Властью, данною мне…» — и все, будешь дома сидеть. А то — пойдем с нами, поможешь с забором?

— Да мы с Дениской собирались кораблик сделать, еще один. И позапускать…

— племянник закусил губу, чувствуя, что сболтнул лишнее.

— До завтра ваш запуск подождет? И я бы сходил…

Макс кивает, но как-то слишком уж неуверенно. Будем надеяться, что Гордеичиха пацанов со двора не выпустит, а возни с корабликом хватит до вечера. А завтра… поглядим, что будет завтра. Если Юрий Николаевич все правильно рассчитал, Остапович обидится и скоро уедет. А там можно будет… Ах да, черт, надо ж еще на почту сходить, позвонить Семену! Не забыть бы…

— Так я побежал, дядь Юр?

— Давай, козаче. Только помни уговор — спуск судна на воду завтра.

— Договорились! — доносится уже от калитки.

— Здорово, мужики!

Второй раз на ту же самую уловку? — фигушки вам с маслицем, не попадемся!

Витюха, почесывая жесткую щетину на подбородке, моргает на небо:

— Зноу дождж! Згниець сена, точна — згниець.

«Мужики» хмурятся, видимо, дабы поддержать распоясавшееся небо вкупе со всей погодой вообще. Или просто у них настроение хреновое?

А чего б и не быть ему, настроению, хреновым — только приготовились к серьезному разговору, на тебе, Хворостина приплелся! Быком краснорожим с футболки подмигивает, глумится, понимаешь, гад! Погода ему, видите ли, неподходящая! так, известно, плохому танцору…

— Тут, гэта, Карасек, вось што, — решается наконец Витюха. — Заутра, пад вечар — як нашчот у госци заглянуць? Пагаварыць бы… пра жыцце и ваабшчэ…

— Можно, — соглашается Юрий Николаевич. — Буду. К которому часу?

— А кали табе зручна, тады и прыхадзи. Памятаеш, куды?

• Предыдущая
• 42/51
• Следующая