Еще одно мгновение, или Каждый твой вздох - Макнот Джудит - Страница 20

• Предыдущая
• 20/94
• Следующая

Украдкой вздохнув, Кейт выругала себя за то, что думает и чувствует как влюбленная, потерявшая голову девчонка, которой не терпится узнать все возможное о предмете своего увлечения.

Митчел поднял бокал и откинулся на спинку стула, наслаждаясь видом ее прелестного профиля и соблазнительным изгибом маленького рта и с улыбкой представляя семилетнюю малышку, раскинувшуюся на кухонном столе с палкой от метлы вместо микрофона.

Потом он попытался представить ее в форме ученицы католической школы: скорее всего белая блузка и клетчатый джемпер с темной юбкой, белыми носочками и коричневыми туфлями. Когда он воображал, как она поднимается на цыпочки, чтобы в сотый раз написать «Я больше не буду грубить учителям», уголки его глаз смешливо сощурились. Монахини считали, что она поет как ангел, вспомнил он, и перед глазами немедленно возникла новая картина: маленькая девочка в длинном белом одеянии с огромными зелеными глазами, поднятыми к небу, и с книгой гимнов в руках.

Митчел был немного знаком с католическими церковными хорами. Недаром он до пяти лет жил в итальянской семье Каллиорозо, откуда уехал в свой первый пансион. Незадолго до его отъезда Серджио Каллиорозо и его жена сообразили, что Митчела вряд ли крестили, и поскольку были истовыми католиками, выбрали для него эту религию. Митчел отчетливо помнил тот июльский день, когда его крестили, потому что в маленькой деревенской церкви было невыносимо душно, а Розалия Каллиорозо весь предыдущий вечер крахмалила и гладила его белую рубашку, пока она не сделалась твердой, как картон. В довершение всех неудобств старый священник выбрал для бесконечной проповеди таинство крещения. И пока он битый час уныло бубнил слова проповеди, Митчел только и думал о том, как хорошо было бы, если бы кто-то налил ему на голову немного холодной воды, поскольку именно это, как объясняла Розалия, с ним и должны сделать. Но когда время пришло, вода оказалась тепловатой, как и воздействие всей церемонии.

Став католиком, он не ощутил ни святости, ни благочестия, ни даже малейшей приверженности к католицизму. Во всех пансионах, в которых ему доводилось жить потом, посещение церкви считалось обязательным, так что Митчел прежде всего старался узнать, какие службы в каком пансионе самые короткие, после чего незамедлительно решал «обратиться» именно в эту религию. Когда ему исполнилось четырнадцать, и единственный раввин в городе заболел так сильно, что больше не смог исполнять свои обязанности, Митчел немедленно объявил о горячем желании обратиться в иудейство и почти полгода сумел увертываться от всякого посещения служб вообще.

А вот Кейт каким-то образом процветала в удушливой атмосфере приходской школы.

Митчел снова глотнул вина, втайне поражаясь, до чего же она естественна и непринужденна, несмотря налицо и фигуру, которым позавидовали бы большинство женщин. Митчел наслаждался обществом многих умных красивых женщин, а также знал женщин попроще, зато восхитительно остроумных, начитанных и интеллектуально одаренных. Но Кейт Донован была единственной, обладавшей всеми их лучшими качествами и к тому же имевшей поразительно доброе сердце и некую внутреннюю порядочность. Все это делало ее чертовски неотразимой... при условии, что ее внушенные приходской школой моральные принципы и некоторая чопорность не зайдут сегодня чересчур далеко.

Она не упоминала ни о матери, ни о сестрах или братьях, но хотя Митчелу было бы интересно о них узнать, все же спрашивать он не намеревался. Если он и дальше станет допытываться о ее семье, она будет иметь полное право расспросить о его родных. И хотя он был готов почти на все, чтобы затащить ее в эту гигантскую кровать, все же не намеревался удовлетворять ничье любопытство относительно своего детства и родных.

Кейт рассеянно смотрела на стену деревьев и кустов на краю сада: возможно, составляла список вопросов для него, грустно улыбнулся Митчел. Но тут она неожиданно замерла и подалась вперед:

– Видели?

– Что именно? – спросил Митчел, вскакивая.

– Какое-то шевеление в деревьях, и я заметила, как что-то сверкнуло, вероятно, отразилось в лунном свете.

Да, ничего не скажешь, сразу видно городскую девушку! Так испугаться всего лишь безвредного ночного животного! Вместо того чтобы снова сесть, Митчел отошел от стола.

– Собака или кошка, – заверил он, шагнув к ней. – Их глаза вспыхивают в темноте, когда попадают в полосу лунного света.

– В таком случае эта собака или кошка была ростом почти шесть футов.

– Потому что она залезла на дерево, – рассудил Митчел, но поскольку она продолжала с сомнением вглядываться в деревья, добавил: – Только не ожидайте, что я отправлюсь на поиски. На сегодня я уже исчерпал свою квоту героических поступков.

Кейт решила, что он был прав насчет животного на дереве, и ей быстро передалось его шутливое настроение.

– Где ваше чувство рыцарства? – упрекнула она.

В низком голосе зазвучали многозначительные ноты.

– Мое рыцарство испаряется, как только с десертом покончено.

Он стоял так близко, что штанины рыжевато-коричневых брюк почти касались ее коленей, и Кейт пришлось откинуть голову, чтобы продолжать разговор. Но она, как могла, старалась казаться веселой и беззаботной, несмотря на его физическое преимущество.

– Но мы еще не приступали к десерту, – напомнила она.

– Так давайте начнем, – изрек он со спокойной неумолимостью и протянул руку.

Сердце Кейт ударило в ребра. Медленно-медленно его рука потянулась к ее руке. Ее пальцы скользнули в его теплую ладонь. Он протянул другую руку, и Кейт ощутила, как ее поднимают. Правая рука Митчела легла на ее талию, притягивая Кейт к мужской, твердой, как скала, груди. Левой он положил ее руку на свое плечо. Ожидая поцелуя, Кейт подставила было губы, но он отступил вбок и чуть влево. За мгновение до того, как потерять равновесие и споткнуться о его ноги, Кейт сообразила, что пляжные музыканты играют «Девушку из Ипанемы» и Митчел вовсе не собирается целовать ее. Просто, таким образом, пытается пригласить на танец. Причем ключевое слово именно «пытается», и Кейт едва сдержала приступ сконфуженного смеха, поскольку пришлось сделать два быстрых неуклюжих шага, чтобы не наступить ему на ноги, и еще два шага вперед, чтобы поймать ритм.

– Ну, как танцуется? – шутливо спросил он.

Несколько минут назад она боялась дотронуться до него из страха, что попросту займется пламенем. Теперь же прислонилась лбом к той же каменно-твердой мужской груди, от прикосновения к которой покалывало соски.

– Могли бы упомянуть, что намерены танцевать, а не тащить в постель, – беспомощно рассмеялась она.

– Но я действительно собираюсь тащить вас в постель, – тихо предупредил он, так близко наклонившись к ее макушке, что его дыхание колебало волосы.

Кейт мгновенно стало не до смеха. Зато все ощущения невероятно обострились. Чувственная мелодия самбы пульсировала в ночи, и его длинные ноги то и дело прижимались к ее ногам. Прошло не меньше минуты, прежде чем Кейт поняла, что он танцевал так же, как делал все остальное: умело и без всяких видимых усилий. Вне всякого сомнения, он и в постели также неотразим: требователен, нежен, но ведет себя с женщиной истинно по-мужски.

Ее предательское тело стало теплым и податливым, и Кейт из последних сил боролась с ошеломляющим искушением отдаться легкому нажиму его руки на ее спину и прижаться теснее. Интересно, строго спрашивала она себя, что будет после того, как она переспит с ним? Он весьма обыденно относится к сексу и, вне всякого сомнения, забывает женщин так же быстро и легко, как соблазняет. Если так, забыть о ней вдвойне легко. Но вот она вряд ли вообще сумеет забыть Митчела, даже если откажется переспать с ним. А уж что с ней будет твориться, если она не откажется? В этом случае ей долгие годы предстоит ужасно страдать.

Пытаясь сосредоточиться на этой невеселой мысли, Кейт смотрела прямо перед собой, но видела только его загорелую шею в распахнутом вороте белой сорочки, откуда, как раз поверх пуговички, виднелись крохотные черные волоски.

• Предыдущая
• 20/94
• Следующая