Сказка о принце. Книга вторая (СИ) - Чинючина Алина - Страница 59

• Предыдущая
• 59/90
• Следующая

- Что так сразу с сумой-то? – возразила Вета. – Если не виноват Этьен – отпустят.

- Сейчас тебе, отпустят, - вздохнула Катарина. – Ладно, подождем. Может, и выгорит дело…

Одного взгляда на Миту было достаточно, чтобы понять: не выгорело. Глаза у нее ввалились, волосы выбивались из-под платка, лицо было потухшим и каким-то отрешенным.

- Бабусь… - голос Миты звучал глухо и монотонно, - я просить пришла… денег не займешь?

- Расскажи, - попросила Катарина. Вытерла руки, села рядом, обняла соседку за плечи. – Расскажи, что узнала?

- Я там нашла одного… говорит, если заплачу ему, то сделает так, что Этьен не зачинщик, а только участник, и про ругань его… ну, про короля которая… говорит: забудем, из дела вычеркнем. Вот… теперь собираю. Все, что было у нас, выгребла, серьги свои с утра заложила, у матери кольцо взяла. Хожу теперь по соседям. Катарина, - Мита вдруг упала на колени, - Христом-Богом прошу, выручи! Хоть сколько-нибудь! Ведь если засудят его, мы же по миру пойдем!

- Да что ты передо мной бухаешься, ровно перед иконой! – рассердилась бабка. – Встань сейчас же! Не отказываю ведь. Обожди, у меня сколько-то отложено.

Она ушла в горницу, заскрипела крышкой сундука.

Ян озадаченно смотрел на бабку и чужую тетку, вертел головой. Вынул палец изо рта, притопал к Мите, осторожно погладил ее, так и сидящую на полу, по плечам. Женщина горько улыбнулась ему.

- Маленький…

- Сколько надо-то? – крикнула Катарина из горницы.

- Много, бабусь. Десять золотых просят.

- Эх, грехи наши тяжкие…

Вета нерешительно кашлянула.

- Так подождите… зачем же сразу взятку? Ведь если он не виноват, надо же… доказывать. Жалобу писать.

Мита и вышедшая из горницы Катарина посмотрели на нее, как на сумасшедшую.

- Жалобу? – переспросила Мита, словно не расслышав. – Да ты что, девица? Кому жалобу?

- Ну, как кому? Начальству!

- Да на кого?!

- Ну, на этих, которые забрали вашего мужа. На полицейских. Его ведь должны отпустить, если он не виновен, это же не по закону!

Мита горько рассмеялась, тяжело поднялась с колен.

- Эх, Вета-Вета, глупая девочка. Счастье твое, что ты никогда с таким не встречалась. Да разве закон за кого из нас когда стоял?

- Значит, надо адвоката…

И сама поняла, как глупо и нелепо это прозвучало здесь, в маленьком доме на окраине. Адвокат – он для богатых и знатных, для тех, кто перед законом – человек. А бедняки, которые десять золотых всей улицей собирают…

- Тетка Мита… Вы подождите, может, и отпустят его! Разберутся…

Катарина фыркнула, пересчитывая медяки. Ян, привлеченный звоном монет, подошел к столу, потянул монеты в рот.

- Не трожь, Янек, не трожь! – Вета торопливо взяла на руки сына.

- Отпустят, как же, - так же горько проговорила Мита. – «Кто за порог тюрьмы ступил, того не жди назад» - так, что ли, поется? Не-ет, выкупать надо, иного выхода нет.

Ян возмущенно завозился, вывернулся из рук матери и снова подбежал к столу.

- Вот, - Катарина сгребла деньги. – На тридцать серебром набрала. Возьми, Мита. Авось поможет…

- Спасибо, бабушка, - тихо сказала Мита и поклонилась. – Я отдам, честное слово! Спасибо!

Сжав в ледяной ладони монеты, она вышла.

- Как же, - с тоской сказала Катарина, глядя ей вслед. – С чего ей отдавать-то? Ох ты, Господи, царица небесная! Вета, что ты стоишь, как заговоренная? Смотри, он уже в муке весь перемазался! Ну и неслух!

* * *

Старый садовник Ламбе по ночам ворочался без сна, слыша, как посапывает рядом Лиз. Раньше… да, раньше он шел во дворец с радостью. Теперь работа отчего-то перестала приносить счастье. Никому не нужны теперь его цветы, и сам он никому не нужен. Идет война, и люди забыли, как дарить цветы, теперь они только плачут, теперь в цене черный креп да доски. Цветочницы стоят без работы, хлеб вздорожал, и уже пришлось рассчитать двоих слуг. Нынешний неурожай дорого народу встал. А средняя дочь недавно родила, но не хватает молока, и грудной Пьетро по ночам почти не дает ей спать. Ох-хо-хо. И со службы того и гляди, выгонят: кому теперь при дворе стали нужны букеты? Густав в цветах ни черта не смыслит, королева уехала… даже принцессы теперь нет, а она, помнится, так любила тюльпаны. Фрейлины – и те поутихли, и балов уже давно не было – война.

Да… раньше деревья зеленее были. Все у него есть, у Ламбе: и дом, и достаток, и в кубышке лежит на черный день… хотя, если дальше так пойдет, скоро и кубышки не будет, они уже дважды в нее руку запускали, а куда деваться? Старшенькой помочь надо, муж у нее пьет. Все есть, да радости нет. Да и чему тут радоваться? Тому, что у свояченицы сына убили на войне? Хорошо, у него, Ламбе, три дочери. Тому радоваться, что вчера в хлебной лавке, говорят, мальчонку насмерть задавили? А сегодня во дворце один молодой негодник, вновь принятый, сопляк еще, уважил – его, Ламбе, старым дураком назвал. За спиной, правда, но он услышал…

А было ведь и другое. Было так, что и Его Величество с ним, Ламбе, советовался. И королева однажды спасибо сказала и ручку поцеловать позволила. Да… Куда все минуло? Теперь во дворце все, точно собаки побитые, по углам прячутся…

Вот уж поневоле поверишь, думал Ламбе, в бабкины сказки. Кто его знает, может, и была правда в той истории про принцессу Альбину и лесных людей. Может, и не зря покойный Карл держал это деревце у себя в кабинете. Ведь и правда, король-то нынешний – так, сбоку припека Дювалям, да и трон получил по чистой случайности. Может, и не зря болтают про то, что он молодого принца изветом на каторгу упек. Он, Ламбе, болтать не любит, но уши у него пока еще есть. Вон из Приморья выживший принц Патрик (Бог весть, в самом ли деле принц) к столице шел, войско собрал. Собрать-то собрал, а далеко ли ушел? Едва стаял снег, двинули против него солдат… хотя сейчас и солдат-то днем с огнем не сыщешь, все кто на войне, кто – вон, на паперти культями трясет. В воскресенье как пойдешь к обедне, так чего-чего только не наглядишься: у одного руки нет, у другого – ноги… счастье наше, что три дочери, но уже внуки большенькие, вот и дрожишь: болтают люди, что скоро и подростков начнут забирать. Королю убоина надобна, мужиков уже не хватает. Старый Ламбе, копаясь в земле, хмурился и вздыхал.

Одна радость - деревце его живет. Та единственная веточка упрямо зеленела, словно наперекор всему, раньше своих уличных товарок выпускала весной почки. Прошлым летом набух даже один бутон и несколько дней стыдливо розовел меж сухих сучьев, а потом раскрылся, выпустил нежно-сиреневые лепестки. Ламбе, глядя на него, улыбался, гладил загрубевшими пальцами нежные листочки.

Лиз тоже привыкла к новому жильцу. Ламбе и раньше, бывало, приносил из дворца цветы, но все больше в горшках и так не дрожал над ними никогда. Иногда Лиз ворчала на мужа, если тот не успевал полить деревце вовремя, во время зимних холодов не хуже садовника беспокоилась и даже предложила переставить кадку ближе к печи. Однажды ночью – случилась минута – Ламбе рассказал жене сказку про истинного короля и наследников принцессы Альбины. Лиз не удивилась. Погладила мужа по голове и вздохнула:

- Кто его знает, правда ли…

- Если правда, - угрюмо сказал Ламбе, - то как еще Его Величество похвалит, если узнает, что дерево у меня. Ведь недаром поди велел выбросить…

- А как узнает? – резонно возразила Лиз. – Да и потом: что бы там ни было, но дерево-то ни при чем, верно? Да и потом, уже ведь сколько? – два года минуло. И не узнал никто. Пусть растет, тоже ведь… живая душа.

Старый Ламбе гладил волосы жены сухой ладонью и тихонько, неслышно вздыхал

* * *

В Леррене стояла духота. В бледно-синем, словно выцветшем небе не было ни единого облачка, и солнце раскаленным шаром висело, царило над горизонтом, заливая город потоками горячих лучей. Каменная мостовая в центре, казалось, вот-вот расплавится от зноя, и странно было думать, что еще только конец апреля; что же будет в июне? Южное лето когда щедро и ласково, а когда и безжалостно – например, если ни разу не бывает дождя.

• Предыдущая
• 59/90
• Следующая