Помнишь ли ты... - Макнот Джудит - Страница 29

• Предыдущая
• 29/83
• Следующая

— Он любит тебя.

Коул сделал еще глоток и сердито отставил кружку:

— От этого мне не легче.

— Но я говорю правду.

— Любовь — не оправдание для шантажа, даже если шантаж — пустая угроза.

— Вряд ли Кэл угрожает попусту. Твой дядя и впрямь завещает свою половину компании детям Тревиса, если ты не женишься.

Новая волна ярости накатила на Коула.

— Не знаю, как он оправдает такой поступок передо мной или перед своей совестью!

Замечание прозвучало чисто риторически, но у Летти ответ был готов, и Коул понял, что она абсолютно права — сквозь все угрозы и оправдания Летти разглядела истинные причины, которыми руководствовался Кэлвин:

— Твой дядя заботится не о деньгах; его тревожит лишь бессмертие, — произнесла она, складывая журналы в опасно накренившуюся высокую стопку. — Он жаждет бессмертия и достигнет его только благодаря своему сыну.

— Я ему не сын, — нетерпеливо возразил Коул. Летти одарила его одной из своих добродушных улыбок и многозначительно произнесла:

— Он считает тебя сыном.

— Если он стремится к бессмертию, тогда отпрыски Тревиса уже обеспечили ему эту привилегию. И Тревис, и я — внучатые племянники Кэла. Даже если бы у меня были дети, они приходились бы Кэлу такими же дальними родственниками, как дети Тревиса.

Улыбка Летти погасла.

— Сын Тревиса ленив и угрюм. Возможно, когда-нибудь он избавится от этих недостатков, но пока твой дядя не желает рисковать бессмертием, вверяя его такому юноше, как Тед. Донна-Джин слишком вялая и застенчивая — конечно, может быть, когда-нибудь она станет смелой и решительной, но пока… — Летти не договорила, предоставив Коулу самому сделать вывод.

— Откуда вдруг у него взялась эта навязчивая идея бессмертия? — спросил Коул.

Помедлив, Летти объяснила:

— Кэл очень сдал. Теперь здесь часто бывает доктор Уилмет. Он говорит, что больше ничем помочь нельзя.

Коул испытал шок и недоверие одновременно. Все попытки уговорить Кэла отправиться в Даллас и показаться хорошим врачам были бессмысленны. Однажды, после долгих споров, Коул наконец убедил дядю, но мнение консилиума совпало с мнением Уилмета. С тех пор Кэл не хотел даже слушать об очередном визите к врачам.

Сидящая напротив Летти испустила длинный прерывистый вздох и подняла на Коула карие глаза, полные слез.

— Доктор Уилмет считает, что теперь это только вопрос времени… — Она осеклась и выбежала из комнаты.

Подавшись вперед, Коул поставил локти на колени, захлестнутый страхом и ужасными предчувствиями. Ссутулившись и переплетя пальцы рук, он уставился на пустое дядино кресло, вспоминая о задушевных вечерах и оживленных разговорах, которые случались между ними за последние три десятилетия. Казалось, все тепло домашнего очага и счастье, знакомые Коулу, сосредоточены в этой невзрачной комнате. А со смертью Кэла он лишится последнего прибежища.

Коул помрачнел, силясь представить себе жизнь без поездок сюда, к дяде. Этот человек и это ранчо были самым главным в жизни Коула. Он сменил ковбойские ботинки и джинсы на чемоданы из итальянской кожи, сшитые на заказ в Англии костюмы и рубашки ручной работы из египетского хлопка, но в душе оставался таким же грубоватым и решительным, каким был в юности. В то время Коул ненавидел свои корни. С того дня, как он появился в хьюстонском колледже, он усердно избавлялся от прежних «ковбойских» привычек, работал над походкой, пока не осталось ни следа неуклюжего раскачивания, присущего наездникам при ходьбе, и безжалостно уничтожал техасский акцент.

Теперь судьба угрожала отнять у него последнюю связь с прошлым, а взрослый человек, в которого превратился Коул, отчаянно стремился сохранить оставшееся.

Угроза Кэла отдать половину компании Тревису и его детям как-то сама собой забылась. Коул лихорадочно обдумывал, как предотвратить неизбежное, вдохнуть жизнь в дядю и скрасить его последние годы. Или месяцы, или дни. Мысли Коула крутились в замкнутом круге тщетности и беспомощности. Он мог сделать для Кэла только одно.

— Дьявол! — выпалил вслух Коул, но в этом ругательстве прозвучало смирение, а не вызов. Он готов был жениться на ком угодно, но брак в штате, подобном Техасу, где супруги сообща владели собственностью, означал появление нового финансового риска. Кем бы ни была эта «счастливая» женщина, саркастически размышлял Коул, в первую очередь он хотел бы найти в ней чувство юмора и послушание. В противном случае, как представлял Коул, может разыграться бурная сцена, едва его избранница поймет, что от нее потребуют подписать добрачное соглашение.

Он обдумал вариант найма актрисы на эту роль, но Кэл был слишком умен и подозрителен, чтобы купиться на дешевую уловку. Несомненно, именно поэтому он пожелал ознакомиться с брачным контрактом. К счастью, старик не стал настаивать, что передаст Коулу часть акций компании только после рождения сына. То, что он забыл указать этот нюанс в соглашении, также подтверждало — дядя уже не столь хитер, как в былые годы.

И владел он собой гораздо хуже, чем раньше.

Беззвучно выругавшись, Коул выпрямился и потянулся за кружкой уже остывшего шоколада, собираясь отнести ее на кухню. Его взгляд упал на сложенную газету, лежащую поверх кипы журналов. С фотографии ему улыбалась Диана Фостер. Еще в свои шестнадцать она обещала стать настоящей красавицей, но чем дольше Коул смотрел на изящный овал ее лица и сияющую улыбку, тем труднее ему становилось примирить эту эффектную деловую женщину с очаровательной и сдержанной девочкой-подростком, которую он помнил. Коул представлял себе Диану умной, обаятельной, преданной — той, что некогда сидела на охапке сена рядом, молча глядя на него или болтая обо всем на свете.

Сегодня, когда дядя впервые упомянул о женщине из Хьюстона, брошенной женихом, Коул не понял, о ком идет речь. Но, прочитав статью в бульварной газетенке, он осознал, в каком затруднительном и неловком положении очутилась Диана. Теперь он вновь испытывал приступ негодования, сочувствуя девочке, которую когда-то знал. Он полагал, что благодаря своей внешности, богатству, доброте и уму она наслаждается всеми благами жизни. Она имеет на это право. Она не заслуживает, чтобы какой-то Дэн Пенворт выставлял ее на посмешище.

С усталым вздохом Коул отогнал эти мысли и встал, не в состоянии больше прятаться от собственных тревог, сосредотачиваясь на судьбе обманутой девочки с незабываемыми зелеными глазами.

Жизнь, насколько было известно Коулу, редко складывалась так, как хотелось бы, — это правило распространялось и на его собственную жизнь, и на жизнь Дианы Фостер… и дяди Кэла.

Он взял кружку с холодным шоколадом и отнес ее на кухню, где осторожно вылил в раковину остатки, а затем сполоснул кружку — так, чтобы Летти не обнаружила, как он отнесся к ее угощению, и не обиделась бы, узнав истину.

Истина же состояла в том, что Коул ненавидел горячий шоколад.

А еще он ненавидел зефир.

Но особую ненависть он питал к болезням и врачам, которые ставили диагноз, не предлагая исцеления.

По этой же причине он не чувствовал воодушевления, размышляя о поддельном браке, обреченном на провал еще до заключения.

Коул подумал, что наиболее подходящей кандидаткой в жены будет отнюдь не принцесса, о которой дядя напоминал вечером, а Мишель. Мало того что она неравнодушна к Коулу, его лихорадочная работа и плотный график поездок ничуть не смущали девушку. В сущности, она стремилась привыкнуть к подобным трудностям — что было гораздо важнее для Коула, чем для самой Мишель. Взвесив все хорошенько, Коул решил, что ему чертовски повезло с такой подружкой.

Но он не чувствовал себя удачливым, направляясь по коридору к спальне, где ночевал еще в детстве, оставаясь у дяди. Он был подавлен. Настолько подавлен, что сострадал Мишель — прекрасно сознавая, что она согласится на сделку. И при этом совершит ошибку, удовлетворившись той крохотной частичкой души Коула, которую он согласится ей предоставить.

Предыдущий роман Коула с Викки Келлог закончился разрывом именно по этой причине, и с тех пор Коул не изменился и не собирался меняться. Дело по-прежнему заменяло ему жену, как справедливо заметила Викки. Он все так же пренебрежительно относился к бесцельной погоне за развлечениями, помногу путешествовал и не позволял себе продолжительные периоды безделья. Несомненно, он так и остался «холодным, грубым, бесчувственным сукиным сыном», как назвала его Викки при расставании. Она не хотела и не могла понять, что Коул нес ответственность за работу и доходы более чем сотни тысяч служащих «Объединенных предприятий».

• Предыдущая
• 29/83
• Следующая