Другая сторона - Семенов Андрей Вячеславович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая

Капитан не успел ответить, потому что разошедшийся майор тут же потребовал выпить в намять о погибших под Смоленском. Отказывать ему в этом было никак нельзя, и они выпили.

Молча и стоя.

— А в самом деле, капитан, — заинтересовался Майер. — Вы где служили до того, как попали на Восточный фронт?

— Я? — переспросил капитан. — Я служил в Берлине адъютантом генерал-полковника…

— Не продолжайте, — перебил его Майер. — И так понятно, что вы — штабная крыса.

— Господин майор! — вспылил штабной. — Я бы попросил вас!..

— Ты? — уточнил «господин майор». — Меня? О чем ты меня можешь просить?! Имеешь ли ты моральное право просить фронтовика?

— Погодите, погодите, господа, — вмешался фон Гетц. — Зачем же ссориться! Разве мы для этого здесь собрались? Скажите, господин майор, имеете ли вы какие-нибудь конкретные претензии к капитану?

— Претензии? — протянул Майер. — У меня есть только одна претензия. Почему война продолжается второй год, когда нам обещали победу через восемь-двенадцать недель?!

— А при чем тут капитан? — не понял фон Гетц.

— При том! Это они, — Майер ткнул пальцем в сторону обескураженного Лейбница. — Они планируют кампании. Какого черта, скажите вы мне, мы повернули на юг в прошлом году, когда мои танки были уже в сорока километрах от Кремля?! Я его уже видел в свой полевой бинокль! И каково мне было отдавать приказ своим солдатам и офицерам: «Мы поворачиваем на Тулу»?

— Но вы же сами отдали такой приказ, — фон Гетц хотел призвать майора к логике.

— Правильно, — соглашаясь, кивнул Майер. — Приказ отдавал я. Потому что получил его от Гота. Но и Гот не мог отдать такой приказ сам. Гот мог отдать приказ о том, сколько именно танков швырнуть в бой против русских в том или ином случае. Но он бы никогда сам не додумался повернуть на юг. Кроме того, над ним стоял генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр». Но и он не мог самостоятельно отдать такого приказа, потому что уполномочен решать оперативные вопросы только в пределах полосы наступления. Значит, такой приказ отдал фюрер. Но фюрер — не военный. В принятии такого решения он опирался на штаб и на штабных, следовательно, само решение готовили они! — Майер снова ткнул пальцем в Лейбница.

— Прекратите, господин, майор! — почти закричал Лейбниц, возмущенный безосновательным обвинением в затягивании войны. — Так вы до чего угодно можете договориться. Чего доброго, к ночи за мной придут из гестапо. Послушать вас, так я чуть ли не в сговоре с этими русскими!

— С русскими? — лицо майора сделалось злым. — О, да! Уж вы бы с ними договорились. Как же!

Майер снова налил всем горилки, хотя хмель и без того уже изрядно мутил головы офицерам.

— За штабных! — произнес он торжественно. — Пейте, капитан! Неужели вы не поддержите мой тост?

— Я не хочу пить только за штабных, — возразил Лейбниц. — Я хочу выпить за всех доблестных солдат фюрера, за силу немецкого оружия, за несгибаемый боевой дух германской нации!

— Зиг Хайль! — Конрад и майор встали и одновременно вскинули руки, салютуя партийным приветствием.

— Браво, капитан, — похвалил немного поостывший Майер. — А за что вас, собственно, сослали сюда, на Восток? Здесь, видите ли, иногда стреляют.

— У меня вышла маленькая интрижка с племянницей генерала… — начал было Лейбниц, и глаза его мечтательно заблестели.

— Не продолжайте, — остановил его фон Гетц. — Поберегите честь дамы. И куда вас направили теперь?

— В пятьдесят первый корпус. К какому-то Зейдлицу.

— Вот видите! — обратился к фон Гетцу Майер, снова показывая пальцем на капитана. — Из штаба в штаб. «К какому-то Зейдлицу!», — передразнил он. — Любезнейший господин капитан, хочу вам сообщить, что генерал Зейдлиц — настоящий солдат, толковый генерал и один из храбрейших людей Рейха, а вы позволяете себе называть его «каким-то»! Я же сразу сказал, что вы — штабная…

— Господин майор, — теперь фон Гетц остановил Майера, чтобы явная нелюбовь танкиста к штабным крысам не привела к ссоре и возможной потасовке.

Лейбниц уже с трудом сдерживал себя, то и дело сжимая и разжимая кулаки. Фон Гетц поймал это его движение.

— Мы же договорились. Вы не смогли четко сформулировать свои претензии к капитану, так оставьте его в покое. Я сам не в восторге от штабных, но кто-то должен служить и при штабе. Не всем же в пекло лезть.

— Послушайте, обер-лейтенант, — доверительно повернулся к фон Гетцу Майер. — Я хочу вам рассказать один случай, который произошел со мной под Москвой в ноябре прошлого года. Вы помните, какие чудовищные морозы стояли тогда?

— Конечно, я отлично это помню, — подтвердил фон Гетц и тут же, опомнившись, поправился: — Впрочем, я тогда был еще в Германии и об этих морозах знаю лишь понаслышке.

— Морозы стояли такие, что плевок замерзал на лету и плюхался на землю кусочком льда! Вот какие были морозы, — объяснил Майер. — Мы с моей ротой двигались колонной, в походном порядке, когда у нас заглох танк командира второго взвода лейтенанта Ганса Ульриха.

При воспоминании об этом случае у майора снова сделалось злое лицо, а в глазах появился тусклый маниакальный блеск.

— Скоро должно было стемнеть, нам нужно было пройти маршем еще километров двадцать до места назначения, оттуда мы намеревались выслать утром «техничку» на помощь бедняге лейтенанту. В том месте, где заглох танк, где-то в километре от дороги была деревня, и я принял решение оставить экипаж на ночь в танке для охраны, чтобы местные дикари не растащили его по винтику. Чтобы они не замерзли, мы оставили им паяльную лампу и целую кучу одеял. С таким запасом, находясь внутри танка, можно было переждать и тридцатиградусный мороз.

Майор налил горилку по рюмкам, сделал приглашающий жест и, не дожидаясь, пока к нему присоединятся, выпил один.

— А эти дикари! — голос майора задрожал, на глаза навернулись слезы.

Он уже не говорил, а рычал сквозь зубы, заново переживая все то, что произошло семь месяцев назад.

— А эти дикари!.. Отгадайте-ка, какую они выкинули штуку?!

Фон Гетц и Лейбниц молчали, не решаясь разозлить майора неверным ответом. У них не было никаких догадок насчет зимних развлечений дикарей.

— Они обложили танк Ульриха соломой и подожгли ее! — плача, простонал майор. — Клянусь вам! Они, наверное, трудились всей деревней и натаскали целый стог. Когда парни почуяли опасность, над ними уже бушевал целый ураган огня. Русские крестьяне просто поджарили моих парней в тапке, как рождественского поросенка в духовке! А нам-то еще говорили, что в этом районе нет партизанских отрядов! Конечно, нет! Зачем они там нужны, если все жители — партизаны!

Фон Гетц и Лейбниц, ошеломленные страшным рассказом, молча, почти не мигая, смотрели на Майера, который, уже не стесняясь, плакал, смахивая кулаком слезы.

— Бедный Ульрих! — сквозь слезы сказал майор. — Мальчишке было всего двадцать. Он только весной выпустился из училища.

— Но что же было дальше? — спросил Лейбниц.

Майор вынул носовой платок, промокнул им глаза, громко высморкался и закончил рассказ:

— Утром мы вытащили из люков четыре хорошо прожаренных куска мяса — наших боевых товарищей. Вся рота стояла и смотрела, как их вытаскивают из танка, укладывают на носилки и укрывают простынями. Все видели, что красавец-танк превратился в бесполезную гору обгоревшего металла. Сплошная окалина, годная только на переплавку. Когда наших товарищей, вернее, то, что от них осталось, увезли, я дал команду «по машинам», мы взяли деревню в кольцо и, пока остальные машины роты стояли в оцеплении, тремя танками раскатали эту деревню. Ни камня на камне не оставили, ни бревна на бревне. Все! Все пошло под гусеницы. Мы оставили за собой идеально ровное пространство черной земли вперемешку со снегом, битым кирпичом и щепками.

Майор снова налил себе в рюмку, выпил, никого не приглашая составить себе компанию, и уставшим голосом тихо сказал:

— Я хочу спать, господа.

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая