Паломничество жонглера - Аренев Владимир - Страница 93
- Предыдущая
- 93/145
- Следующая
Пробираться через густой поток человеческих тел было трудно, несмотря на то что Гвоздь и компания двигались в том же направлении, куда и многие другие. Кроме собственно нищих, в толпе шныряли многочисленные торговцы горячими колбасками, пивом, священными чешуйками Змеи, священными перьями Цапли и священными какашками Крота. Последние расходились особенно бойко, поскольку, как узнал Гвоздь из зазывальных криков продавца, находили широкое применение в народной медицине, в том числе и как средство для приема внутрь.
Хватало здесь и разнообразных знахарей, целителей, гадалок и зубодеров. Не рассчитывая только на голос, некоторые из них ходили с досочками, где был изображен их товар или профиль деятельности. Встречались и грамотеи, которые дополняли рисунки фразами вроде: «Снемаю Порччу», — и даже подписью умельца: «Ранд Алтор».
Другие мастера, наоборот, деятельность свою старались не афишировать; о них узнавали по ее результатам. В какой-то момент, например, обнаружилось, что у отвлекшегося господина Туллэка буквально изо рта стянули недогрызенный леденец, а Гвоздь лишь благодаря некоторым прежним навыкам смог вовремя распознать «щипача» и так сохранил на поясе кошелек.
У ворот Старого Клыка натиск людской толпы усилился: многие хотели попасть в город, да не многие могли.
Городской совет специально повысил плату за вход, чтобы хоть частично оградить добропорядочных горожан от ворья, мошенников и нищих.
— Очень надеюсь, что мы сегодня же повидаемся с вашим Смутным, — проворчал Гвоздь, лишившись нескольких серебряных «очей». — Деньги-то мне графинька выдала, но если нам придется каждый день сюда наведываться, я скоро составлю компанию тем парням в рванине, что сидели вдоль дороги. А нынче, между нами говоря, не сезон, чтобы побираться: закончится Собор, грянут холода…
— Не нойте и не прибедняйтесь, — отмахнулся врачеватель. — Вы — в роли нищего?.. Не могу себе представить!..
— Благодарю, — шутовски раскланялся Гвоздь.
— …Вот горланить похабные куплетики — другое дело. Кстати, это не ваши приятели там выступают?
На небольшой площади, до отказа набитой зеваками, выступала группа бродячих актеров. Одетые в нарочито пестрые, нелепые костюмы, с прическами одна причудливее другой, они под хохот и свист толпы разыгрывали какую-то сценку, кажется из жизни городского толстосума. Персонажи были узнаваемы даже издалека — благодаря преувеличенному гребню (Настоятель монастыря Акулы) у одного и громадному кошельку (Купец), болтавшемуся почему-то между ног, у другого. Актриса же, судя по всему, играла неверную Женушку Купца, которая, пока супруг пребывал в отъезде и набивал свою прохудившуюся мошну, замаливала грехи с Настоятелем.
— Вы правы, — улыбнулся Гвоздь. — Это действительно мои старые знакомцы. Пойдемте-ка поближе, они, кажется, скоро закончат. Хочу перекинуться с ними парой словечек.
— Ну так ступайте, — пожал плечами врачеватель. — А мы с Матиль пойдем в таверну «Рухнувший рыцарь», это здесь, за углом, на Пивной улице — там и встретимся.
— Не хочу в таверну, — заныла конопатая. — Хочу к актерам!
— Матиль!.. Хотя, господин Туллэк, если уж ребенок просит… Пусть эта егоза идет со мной, вам же спокойнее будет.
Врачеватель кашлянул и переступил с ноги на ногу, шаркнув тростью о булыжник мостовой.
— Да нет, пожалуй. Коли так, пойдемте вместе.
— Боитесь, что в «Рыцаре» излишне вольные нравы? Нравы меня не смущают. А вот без кошелька остаться не хотелось бы, — немного чопорно заявил господин Туллэк. — С вами как-то спокойнее, знаете ли…
«Так я тебе и поверил!» — подумал Гвоздь.
После молитвы и формальной вступительной речи о значении Собора и о целях, которые преследует данное собрание, в Зале Мудрости начался обыкновеннейший балаган, чего Тихоход и ожидал. Начал его (и Баллуш это тоже предвидел) Хиларг Туиндин, патт Улурэннского округа. Яростно блистая крохотными, заплывшими жиром глазенками, Туиндин вопросил собравшихся, доколе, мол…
— Доколе, спрашиваю я вас, терпеть нам этих сынов тупости и тщеславия?! Доколе будут по королевству безнаказанно разгуливать тысячи и тысячи головорезов и пьянчужек, именующих себя бродячими монахами?! — Туиндин запыхался и приложил к расшитой алыми мотыльками мантии широкую бледную ладонь.
Многие в Соборе приняли его слова близко к сердцу и отозвались гулом согласия.
— Туиндин прав, — поддержал патта Хельминур Блистающий, настоятель монастыря Птенцов. — Бродяжцы мало того, что позволяют себе читать проповеди, они еще и…
— …Еще и в открытую говорят о том, что многие из бельцов преисполнены скверною, имя которой «стяжательство и обмирщение»! — не чинясь, прокашлял со своего места Анкалин-Пустынник из обители Рыхлой Земли. — Более того, на примерах из «Бытия» доказывают крестьянам и ремесленникам, что это именно скверна, а не, допустим, забота о величии Сатьякала. Ты хочешь мне возразить, Ильграм? — Пустынник, хоть и был слепым, безошибочно повернулся в сторону Нуллатонского патта, рот его при этом кривился в презрительной усмешке — впрочем, как всегда.
— Хочу, — холодно произнес Ильграм Виссолт — и его звучный, властный голос мигом оборвал все прочие шепотки. — Ты говоришь, Анкалин, «доказывают на примерах из „Бытия“, но всем нам, без сомнения, известно, что почти все бродяжцы неграмотны. Лишь единицы, вроде Австурия Полусвятого, заучивают текст Книги на память, но даже тогда — кто может утверждать, что они не перевирают его пусть не из злого умысла, а просто по недомыслию. Помните: Книга для того и печатается снова и снова, чтобы ни один переписчик невольно или намеренно не исказил ее? — Ильграм помолчал, бесстрастно глядя на Пустынника из-под расположенной на лбу маски Разящей. Черный клюв на ней казался направленным на Анкалина клинком. — Меня, как архиэпимелита и патта, не волнуют проповеди бродяжцев о богатых и бедных. В народе об этом говорят всегда. Однако право трактовать „Бытие“ принадлежит единственно Сатьякаловой Церкви — и впредь будет принадлежать только ей. Всех, кто посягнет на это право, я предлагаю карать — и карать безжалостно.
— Верно! — прохрипел Эмвальд Секач, настоятель обители Священного Мускуса. — Карать! С применением пыток, чтоб другим неповадно было! — на его иссохшем, подобном обтянутому тонкой пленкой черепу лице зловеще блеснули накладные клыки. — Братья, предлагаю Собору наконец издать соответствующий указ, который бы позволил преследовать бродяжцев в любом из эпимелитств! И даже в Трюньиле!
Отдышавшийся Туиндин всплеснул руками:
— Зачем же сразу карать?! Разве так очистим мы их от греха? Только тяжкий труд на благо святых мучеников поможет этим заблудшим душам приблизиться к небесным естественности и беззаботности, только труд!
— Или откупные, — добавил Идарр Хараллам, патт Рэньского округа.
— Откуда у бродяжцев откупные? — скривился Туиндин.
— Сколь же вы все мелкотравчаты, сколь корыстолюбивы! — Анкалин-Пустынник в отчаянии вскинул к потолку худые, испещренные голубыми письменами вен руки и потряс ими, словно призывая гнев Сатьякала на сидевших в Зале. — Не истины, не совершенства взыскуете, но единственно о корысти своей радеете! В эти дни, когда запретники дерзостию своей попрали все мыслимые и немыслимые пределы, едва ль не в открытую проповедуя преступные свои идеалы; когда каждый носитель истинной веры благостен уже одним фактом существования, разве не следует поощрять таковое подвижничество? Разве, спрашиваю я вас, Сатьякалу милее еретик, нежели верующий истово, но заблуждающийся в частностях. Пусть же те, кого вы с презрением именуете бродяжцами, наставляют на путь истинный заблудшие души, а уж жрецам поручите вести вернувшихся в лоно Церкви далее, по пути к высшим естественности и беззаботности. — Анкалин сотворил знак Сатьякала и сурово зыркнул пустыми глазницами на Тагратвалла: — Или я заблуждаюсь, брат?
Бесстрашный, подтверждая свое прозвище, произнес:
— Не заблуждаешься, но забываешь о многом. Как смогут жрецы куда-либо вести «вернувшихся», если нищенствующие монахи настраивают людей против них и вообще против Церкви?
- Предыдущая
- 93/145
- Следующая
