Монсегюр. В огне инквизиции - Семенова Татьяна П. - Страница 35

• Предыдущая
• 35/98
• Следующая

Как только рассвело, оседлали коней и продолжили путь.

— Может быть, сделаем крюк и заедем в деревню недалеко от Пруллианского монастыря?[42] — предложил Мигель.

— Там живёт мой дядя. Раздобудем еды, корм для лошадей…

— Нет, малыш, — покачал головой Анри. — Во-первых, мы потеряем время, во-вторых, твой дядя может, не моргнув глазом, сообщить о нас местным властям. Сейчас нельзя быть уверенным ни в ком. И потом, у меня вызывает отвращение всё, что связано с доминиканцами. Я даже к стенам этого Пруллианского монастыря не подойду.

Пожалуй, последнее заявление Анри было наиболее сильным аргументом. Ненависть к инквизиторам бурлила в нём с вулканической силой. А ведь именно с Пруллианского монастыря и началось формирование братства доминиканцев.

Доминик (Доминго де Гусман) основал этот монастырь в 1206 году. Тогда ещё общества доминиканцев не существовало, и сам будущий глава ордена был всего лишь простым проповедником. Он происходил из богатого кастильского дома д'Аца. Его мать принадлежала к старокастильской знати, а отец, Фелисио де Гусман, комендант крепости на границе мавританской Испании, вёл род от прославленных вестготских рыцарей. Благодаря настояниям матери, в шесть лет Доминик был отправлен в духовную школу изучать богословие под руководством своего дяди-священника. Позднее он продолжил обучение в университете в Паленсии. Закончив учёбу, вернулся домой. Епископ благоволил Доминику, считая его очень способным и вместе с тем скромным человеком. Особенно он проникся к нему после того, как в стране случился неурожай. Сочувствуя голодающим, Доминик раздал всё, что имел, и тем подал пример другим. Епископ, отдавая должное молодому священнику, сделал его каноником и определил в только что созданное августинское братство. В монастыре его вскоре избрали приором. Однако, обладая энергией и красноречием, Доминик видел своё призвание в проповеди. И случай указала ему место, где народ нуждался в его слове. Во всяком случае, так казалось Доминику.

Это произошло в 1202 году. Молодому монаху случилось проезжать по землям Лангедока через Тулузу в свите дона Диего, епископа кастильского города Озмы. Дон Диего, по поручению короля Леона Альфонса VIII, направлялся в Скандинавию с дипломатической миссией — сватать невесту сыну короля, Фердинанду. В этот первый проезд через Лангедок Доминика поразило количество еретически настроенных граждан. Альбигойство здесь процветало до такой степени, что многие знатные вельможи в открытую проповедовали катаризм. Сам граф Тулузский Раймонд VI не скрывал своего покровительства ереси, хотя, опасаясь католической Церкви, не смел высказываться прямо. Однако те поступки, которые он совершал, воочию свидетельствовали против него. К примеру, в церковь он водил своего шута, который, кривляясь и гримасничая, подпевал священнику. И даже ещё хуже: стоя спиной к алтарю, шут благословлял народ. Это ли не настоящее кощунство над истинной верой? Что, в таком случае, можно было ждать от его подданных? Порой граф во всеуслышание обличал корыстолюбие цистерцианских монахов, заявляя, что сам он хотел бы походить на альбигойских проповедников. Говорили, что граф выслушивал молитвы катаров и сам принимал у них благословения. Все знали, что своего сына он хотел отдать на воспитание альбигойским архиереям. Его друзья — виконты Безьерские, графы де Фуа и другие — также были приверженцами катаризма.

Папа Иннокентий III, пытаясь подавить ересь, посылал в Лангедок одного легата за другим, однако те не имели успеха в проповеднической деятельности. Над ними смеялись, их презирали, открыто высказывали своё неуважение. И тому были причины. Роскошь, в которой жили католические священники, и их нравственное разложение достигли максимального предела. О святости жизни духовных пастырей уже давно никто не слышал. Настоятель везонской обители в отчаянии сетовал в письмах:

Конечно, не все духовные лица забыли о своём предназначении, но отдельные примеры праведности и богобоязненности терялись на общем фоне безнравственного поведения священнослужителей. Католическая Церковь находилась в страшном унижении. Иннокентий III принимал все меры для обуздания этого зла: лишал сана, отлучал, наказывал. Посылал легатов проповедовать в Лангедок, надеясь на их силу слова. Он выбирал лучших из лучших, но результат был неутешительным. Ересь в Лангедоке настолько сильно пустила корни, что простые увещевания не действовали.

Доминик, проезжая через альбигойские земли, ясно сформулировал причину неудач католических проповедников: «Вы путешествуете с целыми обозами мулов, везёте наряды и яства, — с чего бы еретики стали верить вашим поучениям! Они и без того ищут предлоги для обличения разврата духовных лиц, а особенно монахов. „Посмотрите, — скажут они, — как эти пышные люди поучают о Спасителе, который ходил босым, послушайте, как эти богачи презирают бедных“. Если вы хотите что-нибудь сделать, то прежде всего бросьте ваш суетный блеск, ступайте босыми, поучайте собственным примером».

Именно во время этого первого проезда через Тулузу у Доминика родилась идея о создании нового ордена, который боролся бы с ересью посредством проповеди. Не имея возможности задержаться здесь, он всё же заставил говорить о себе. Рассказывали, что в одну ночь он сумел обратить в католичество закоренелого еретика, у которого им пришлось остановиться.

Возвращаясь обратно, Доминик и дон Диего встретились в Монпелье с папскими легатами, среди которых был и Пётр де Кастельно (тот самый, убийство которого в 1208 году послужило поводом к развязыванию альбигойской войны). Легаты посетовали на бесполезность их святой миссии. Тогда епископ дон Диего посоветовал им вспомнить, как проповедовали апостолы — ходили пешие, питались милостыней и не блистали царским блеском. Более того, он заявил, что вместе со своим спутником, приором Домиником, покажет пример легатам.

Следуя своему обещанию, епископ распустил свиту и слуг и остался без всяких средств к существованию. С таким же энтузиазмом принял лишения и Доминик. Босые, истекая кровью от острых камней, питаясь милостыней, они ходили из города в город, неустанно проповедуя. Порой дон Диего терял силу духа, тоскуя о своём аббатстве, о сытной еде, хорошей одежде, тепле. Но Доминик подбадривал спутника, искренне веря в важность этой миссии. Рвение Доминика росло, он самозабвенно проповедовал, участвовал в диспутах с еретиками. О нём стали слагать легенды. Говорили, будто на одном диспуте с катарами он изложил свои доводы на бумаге. Еретики попытались сжечь документ, три раза бросали в огонь, но бумага не воспламенялась.

Дон Диего, видя, каким успехом пользуется его спутник, решил оставить Лангедок и вернуться в своё аббатство, полностью возложив миссию на Доминика. Епископ был не так молод, и все лишения и невзгоды пагубно отразились на его здоровье. Он умер в дороге, так и не добравшись до своей родины.

Доминик же успешно проповедовал. Где бы он ни появлялся, католичество торжествовало. Многие еретики, внимая слову Доминика, переходили в лоно католической Церкви.

• Предыдущая
• 35/98
• Следующая