Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен - Страница 32
- Предыдущая
- 32/43
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
32
ВЕТВЬ ШЕСТАЯ
ГЭСЭР УБИВАЕТ ЧУДОВИЩЕ ШЭРЭМ-МИНАТА
Чудовище хочет истребить жизнь на Земле
Ствол у дерева серый,
Свечи в желтой листве,
А в стихах о Гэсэре —
Битва в каждой главе.
Нам за ястребом в тучах
Почему б не погнаться,
Родословной могучих
Почему б не заняться?
Так рассказывают старики:
Происшедший из тела Атая —
Из отрубленной левой руки, —
Возмужал, годов не считая,
Укрепился Шэрэм-Мината.
Был таким убийца проклятый:
Он таил в трехсаженном рту
В целых пять четвертей язык.
Непомерно остер и велик
Был один-единственный клык.
Черен был ненавистный лик,
Красных глаз пылали круги —
Страшно было на них смотреть!
Жизнь и радость — его враги,
А в руке — чугунная плеть.
Обитал он в пределах ненастья —
Ближе смерти и дальше счастья.
Это было время, когда
Процветал человеческий род:
Много видел от солнца щедрот,
А болезней не знал никогда.
Изумрудной лоснились травой
Бесконечные поймы-луга
И бессмертного моря прибой
Гулом волн услаждал берега.
В это время чудовище злое,
В чьей руке — чугунная плеть,
Поражение помня былое —
В прежней жизни — и дальше терпеть
Не желая старой обиды,
Порешило: настала пора
Рассчитаться с силой добра!
Гневом, ненавистью объятый,
Завидущий Шэрэм-Мината
Из огромного высунул рта
Длинный, в пять четвертей, язык.
Напоил свой единственный клык
Смертоносным дьявольским зельем,
Повернул ровно тридцать раз
Он круги своих красных глаз,
И, ударив рукой по ущельям,
Своротил он громады гор
И взглянул на земной простор
С лютой злобой и черным весельем.
Порешил он, что месть свою,
Напоенную зельем обид,
На Гэсэра обрушит в бою,
Человеческий род истребит!
Сжал рукою плетку чугунную,
Над землей наклонился юною.
Ближе смерти и дальше счастья,
На погибель цветущим странам,
Захрипел он ветром-бураном,
Залил землю влагой ненастья.
Он печальным сделал удел
Трех тубинских мудрых вождей.
Истреблял он малых детей
На земле, которой владел
Справедливый Абай-Гэсэр, —
Истреблял их, покуда малы,
В сером царстве тумана и мглы.
Жеребенка глотал он живьем,
Чтобы стать не успел он конем.
Ежедневно по сто детей,
Еженощно по сто коней
Истребляло чудовище злое.
На земле погибало живое.
Красной крови потоки текли,
Дым клубился вблизи и вдали,
Черной крови потоки текли,
Мгла душила тело земли.
Поднималась над миром гарь,
Умирали среди смятенья
Люди, звери, птицы растенья —
Все живое, всякая тварь.
В табунах, стадах и отарах
Погибали самые жирные
И сливались в реки всемирные
Слезы юных и слезы старых.
Похвалялось злое отродье,
Поднимая чугунную плеть:
«Увядает земли плодородье,
И на это мне любо смотреть!
Я — безводье, и я — бесплодье,
Я не дам ликовать добру,
Всех детей на земле сожру!
Что ты можешь сделать, Хурмас,
Или ты, Гэсэр, мощный витязь?
Как людей вы спасете сейчас?
Ну-ка, храбрые, отзовитесь!»
Злобный дух, черный бес хохотал,
Проклял небо и землю, бахвал:
«Я всего живущего враг —
Из людей никого не оставлю,
Пусть последний погаснет очаг!
От животных я землю избавлю —
Никого я в живых не оставлю!
Ни людей, ни зверей, ни дорог
Пусть не знает мир необъятный!»
Злобный дух, кровожадный, отвратный,
Так бахвалясь, на землю прилег,
Расстелив потник сыромятный.
Гэсэр отправляется на битву с чудовищем
В это время Абай-Гэсэр,
Самых светлых исполненный дум,
Обладая умом провидца,
Волшебствам двадцати и двум
На ладони велел появиться,
А потом по перстам пустил
Чародейных двенадцать сил
И воскликнул: «Богатыри,
Сильнорукие тридцать и три,
Моему вы слову поверьте:
То чудовище, что живет
Дальше счастья и ближе смерти,
Недруг тверди, суши и вод,
У которого черный лик
И один-единственный клык
В глубине трехсаженного рта,
Кровожадный Шэрэм-Мината,—
Тот, кто, ненавистью объятый,
Сжал в руке чугунную плеть,
Чьи страшны круги красных глаз,
Ополчился войной на нас,
Чтобы жизни не было впредь!»
Обратившись с речью такою
К тридцати и трем главарям,
К небожителям-богатырям,
Он раскрыл могучей рукою
Стародавнюю Книгу Судеб.
И воитель духом окреп,
Как прочел заповедное слово:
«Если должен ты одолеть
Кровожадного беса злого,
В чьей руке — чугунная плеть,
То его ты один одолеешь.
Если ж ты победить не сумеешь,
То потерпишь один пораженье,
Потому что в этом сраженье
Не помогут богатыри —
Сильнорукие тридцать и три».
Приказал Гэсэр, чтоб мгновенно
Снарядили в поход Бэльгэна,
Ветроногого скакуна,
И, поскольку дорога трудна,
Взял Эржен-Шумара с собою —
Одного из богатырей:
Поскакать походной тропою
Приготовится пусть поскорей.
Услыхали эти слова
И отправились за Бэльгэном,
За гнедым конем драгоценным,
Остальные тридцать и два.
В это время скакун гнедой
Утолял свою жажду водой
Из прозрачного родника,
Рядом с облачной синевой.
Он питался нежной травой,
Что была и тучна и сладка.
У гнедого была красива,
В три воза шириною, грива,
Страх и трепет внушал он врагу,
Изловили его на лугу,
Там, где глазу вся даль открыта.
Чтобы твердыми стали копыта,
Повели его в поводу
По камням, а потом по льду.
Привязали его на вершине,
Чтоб, как ястреб, летал отныне,
Привязали среди долины,
Чтоб познал полет соколиный.
Чтоб к лишеньям его приучить,
Прошлогоднюю дали травку,
Дали ржавой воды в добавку.
У коня — пушистая холка,
А потник — из мягкого шелка.
Оседлали его седлом,
Что сверкало литым серебром.
Чтобы трудный брал он подъем,
Серебрился нагрудник на нем,
Чтобы спуск ему был нипочем,
Серебрился надхвостник на нем.
Вот накинули на коня
С десятью ремешками подпругу,
С двадцатью язычками подпругу,
Место поводу — полукругу —
Под переднею дали лукой,
А под задней седельной лукой
Дали место плетке тугой,
Что из красного сделана дерева:
Крепко била плетка Гэсэрова!
Снарядил и Эржен-Шумар
Скакуна чудесного цвета
Загорающегося рассвета,
Взял с собою стрелу, что всегда
Излучала свет, как звезда,
И решил: «Конь готов к войне,
Приготовиться надо и мне».
И к Абай-Гэсэру пошел.
Там, накрыв серебряный стол,
И Гэсэр, и его жена —
Та хозяйка Алма-Мэргэн,
Что была для битв рождена,—
Угостили его на славу,
Дали мясо, к мясу — приправу.
В путь пора собираться теперь.
Стал Гэсэр одеваться, кружась
Перед зеркалом, ростом с дверь.
Стал Гэсэр одеваться, кружась
Перед зеркалом, шириной
В богатырский потник седельный.
Он сориночки ни одной,
Он пылиночки ни одной
Не оставил на ткани нательной.
Натянул шаровары-штаны,
Что, как печень, были черны,
А на ощупь, как замша, нежны:
Из семидесяти — помнят воины —
Шкур изюбров штаны были скроены!
Нацепил он справа колчан,
Что серебряным был издельем,
Что сравнялся с узким ущельем,
А налучник, что шириной
Равен был равнине степной,
Нацепил он на левый бок.
Превосходный, меткий стрелок,
Он в налучник серебряный вдел
Лук, для славных сработанный дел:
Было все у него, чтоб стрелять,
А подставок — семьдесят пять.
И число такое же стрел
Он поставил торчком в колчане,
Девяносто — расставил врозь,
Чтоб зимою на снежной поляне
Мерзнуть воину не пришлось,
Чтобы летом, в горячий день,
Эти стрелы давали тень.
Он оделся в такие одежды,
Чтоб никто не питал надежды
Среди тех, чьи плечи сильны,
Одолеть его в день войны;
Чтоб ни острое, ни тупое
Не пробили во время боя
Облаченья твердую сталь,
Чтобы сталь сверкала, как даль,
Освещенная солнцем юга,
Чтоб, как листья, шуршала кольчуга.
На двенадцать весен вперед,
Чтобы голодом не был мучим,
Он запасся жиром паучьим,
Этим жиром обмазал рот.
Чтобы голодом не голодать,
Двадцать лет без пищи страдать,
Он уста, что крови красней,
Впрок обмазал жиром червей.
Взял с собой он четыре посоха,
Чтобы с ними ходить, как посуху,
По воде четырех морей,
Взял с собою носимый на шее
Красный камень богатырей,
Что бессчетных преград сильнее,
Взял с собою ветку сандала,
Чтоб от боли она исцеляла,
Взял аркан, чтоб на поле брани
Оказались в белом аркане
Многочисленные враги.
Он потом натянул сапоги,
Что из рыбьей сделаны кожи.
Черной юфти она дороже.
Богатырь на плечи надел
Из парчи накидку-дэгэл:
В дорогом облаченье этом
Бились воины только летом.
Вот он пальцем большим шевельнул —
И застежки все застегнул,
А потом свой стан затянул
Кушаком извитым, прославленным,
В серебро и злато оправленным.
Он надел и панцирь и щит —
Ничего их не устрашит:
Ни равнин дожди многодневные,
Ни дружин вожди многогневные.
Он соболью шапку надел,
Что казалась огромной копной.
Кисть была словно холм травяной
И дрожала от ветра дорог.
Нацепил он на правый бок
Закаленный булатный меч,
Сотворенный для ратных сеч,—
Он в крови не утрачивал злости,
Не тупился о белые кости,
Он на восемьдесят шагов
Удлинялся при виде врагов,
А сжимался на восемь шагов,
И при этом он был таков:
Острие — хитрей колдуна,
На ребре видны письмена,
Смертоносен его удар!
Вот Гэсэр и Эржен-Шумар
Открывают хангайскую дверь
Из чистейшего перламутра,
Вот Гэсэр, величав и строг,
Переходит через порог,
А порог сверкает, как утро,
А порог — белый мрамор Хангая.
И по лестнице из серебра,
Ни ступеньки не пропуская,
Отправляются со двора.
Попытались бы так спуститься
Жеребенок и кобылица,
Поскакали б за смельчаком
Кобылица да с лончаком!
Подошел он к серебряным кольям,
Где, на привязи стоя, гнедой
Многотравным дышал раздольем,
Повод взял богатырь молодой,
Быстро ноги вдел в стремена,
На гнедого вскочил скакуна
И уселся крепко в седле
Из якутского серебра,
Чтоб помчаться на помощь земле
Ради жизни, во имя добра.
Наклонясь к седельной луке,
Крепко в правой зажав руке
Плеть из красного тальника,
Он рукою левою вдруг
Незаметно почти, слегка
Дернул повода полукруг,
И проделал круг, повторяя
Светлый солнечный круговорот,
И с Эржен-Шумаром вперед
Поскакал — только пыль густая
Поднялась, уперлась в небосвод,
Только шапки высокая кисть
Трепетала нитями алыми
Над ущельями и над скалами.
32
- Предыдущая
- 32/43
- Следующая
