Выбери любимый жанр

Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 74

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– Господь с тобой, я так не думаю. – Отец Бенедикт тяжело вздохнул, кивнув: – Хорошо. Пусть так. Возвращайся на службу. Однако есть некоторые изменения; ты ни в чем не повинен, скажу сразу. Просто было проведено… что?то вроде всеобщего совещания, где было решено, что мы, кажется, ошиблись, отсылая выпускников в одиночестве на новое, не обжитое Конгрегацией место. Ведь, не дай Бог, возникнет сложная ситуация – и новичку придется дожидаться помощи днями, как тебе, не зная, что делать…

– … и, быть может, более опытный дознаватель сразу увидел бы то, чего не разглядел я, – невесело договорил Курт; наставник развел руками:

– Приходится допускать и такую вероятность. В любом случае, мальчик мой, вывод один: надо работать иначе.

– Id est…[66] – начал Курт нерешительно, и тот кивнул снова:

– Да. Теперь ты отправишься в город, где уже есть наши братья – напасешься опыта, обкатаешься; а уж после будет видно, где и как ты продолжишь, если все еще сохранишь тягу к службе инквизитора… Думаю, Кельн – самое подходящее место.

Курт замер, не говоря ни слова, все так же уставясь в камни пола; минута прошла в абсолютном безмолвии.

– За что вы со мной так? – спросил он, наконец, тихо; отец Бенедикт вздохнул, опустив ладонь на его руку, тоже понизил голос:

– Praeterita decida – так ты сказал? Я вижу, что оно осталось с тобою… Но бегать от прошлого нельзя вечно, мой мальчик. Когда?нибудь оно вернется к тебе само, и, как это всегда бывает, внезапно, когда ты менее всего этого ждешь. Иди к нему сам. Посмотри на него; быть может, не так все и страшно…

– Не страшно?.. В этом городе, отец, две семьи, потерявшие близких, и две сиротские могилы на бедняцком кладбище; не так все страшно, вы сказали?

– И тюрьма, из которой ты был взят в академию, еще стоит, – мягко добавил наставник; Курт засмеялся – зло и болезненно.

– Значит, смогу по ней прогуляться.

– Быть может, так и стоит поступить? Послушай меня; ведь я десять с лишком лет был твоим духовником – неужели ты мне не веришь более?

Курт выпрямился, глядя на наставника почти испуганно.

– Господи, да с чего вы взяли? – пробормотал он растерянно; тот кивнул:

– Тогда поверь: для тебя это будет полезно. В конце концов, помни – ты уже не тот. Считай, что того Курта все же казнили, что он сполна ответил за все, а ты – просто принял в себя его память.

– Херовая это память… – пробубнил он тихо и спохватился: – Простите, отец.

Духовник улыбнулся.

– Ничего. Не забывай того мальчика полностью – от него в тебе осталось и много полезного; и разве получилось бы у меня сделать человека из того злобного зверька, если бы в нем уже не было чего?то хорошего?

– Может, что?то в нем и было… Скажите, отец, ведь это ваша идея, верно?

Наставник кивнул.

– Не стану таить. Моя.

– Согласен, – тяжело кивнул Курт, – вам, может статься, виднее; до сих пор любые ваши советы и наставления были верными, но…

– Но? – подбодрил его отец Бенедикт, подождав продолжения несколько секунд, и он болезненно поморщился, выдохнув:

– Уберите Бруно от меня. Прошу вас. Избавьте меня хотя бы от этого.

Тишина вернулась и стала подле них – недвижимо, явственно, долго; наконец, духовник удрученно вздохнул.

– Нельзя бегать от прошлого, – повторил он с расстановкой. – От прошлого, от своих страхов. От грехов – своих и чужих.

– Но почему он должен разбираться со своими грехами за мой счет? – не сдержавшись, Курт заговорил громче, напористей. – Кого вы наказываете – его или меня? За что? Я не понимаю – чего вы хотите от меня, отец!

– Успокойся, для начала, – отозвался наставник строго. – И пусть это будет моим ответом: научись быть спокойным. Хладнокровным, если угодно.

– Это тяжело.

– Я знаю, – кивнул духовник, смягчившись. – Эмоции, мальчик мой, оставь для молитв. Это повторяли тебе не раз многие люди все время твоего обучения: следователь обязан быть спокойным. Должен уметь следить за своими чувствами. Должен жить – чем?

– Логикой, – вздохнул Курт, кисло улыбнувшись, и опустил взгляд на сцепленные в замок пальцы. – Я помню.

– Вот и смотри на происходящее с позиции логики. Тебе тяжело общаться с этим человеком, потому что он когда?то предал тебя и стал причиной многих несчастий; это правда. Но правда также и то, что это понимает он сам. Ведь понимает?

– Да, – через силу согласился Курт. – И от этого лишь хуже. Я знаю, что Бруно сам себя порицает ежедневно; и именно потому я не могу удержаться от того, чтобы лишний раз не напомнить ему о прошлом. Именно потому, что я знаю – мои удары достигают цели; каждый раз, когда я вижу, как он в ответ на мои нападки умолкает и мрачнеет, я испытываю удовлетворение. Я злорадствую – именно оттого, что вижу, как ему становится плохо. Так не должно быть.

– Конечно, не должно, – наставник улыбнулся – почти издевательски. – Это грех. Помнишь, что Христос говорил? «Переламываешь надломленную былину».

– Тогда зачем! Научить меня спокойствию? Не верю, что нет другого способа!

– Есть, – кивнул духовник, не замявшись ни на миг. – Но к чему, если и этот хорош?

Курт замолчал, обессилено отмахнувшись одним плечом, и сжал ладони крепче; в тишине каменных стен явственно прозвучал скрип тонких перчаток. Он сдернул одну резким движением, посмотрел на кожу кисти и запястья, покрытую шрамами едва зарубцевавшихся ожогов, и вытянул руку перед собой, глядя на нее, как на чужую.

– Когда?то он мне сказал: «Каждый раз, глядя на свои руки, ты будешь вспоминать меня, и вряд ли добрыми словами». Он был прав. Все могло бы быть иначе, если б не Бруно. Я не могу об этом не думать. Если б не тот его удар – подло, в спину – мне не пришлось бы жечь собственные руки, чтобы избавиться от пут, в которых оказался по его вине . Может, в этом случае я был бы в силах противостоять всему, что на меня свалилось потом? Может, все было бы по?другому, и я не оказался бы раненым в пустом коридоре горящего замка…

– Из которого тебя вытащил он, – уточнил наставник; Курт глубоко кивнул:

– Да. Я об этом помню. И благодарен ему; это меня… – он замялся, подбирая слово, и нерешительно договорил: – меня это бесит.

– Ведь ты сам привел его к нам, – напомнил духовник; он покривился. – Ты сам решил оказать ему покровительство; на следствии – не ты ли снял с него обвинение в покушении?.. Доведи дело до конца. Вручаю эту заблудшую душу в твои руки.

– Да, тут мне возразить нечего – вы правы, но… Понимаете, отец, за эти три месяца, что я отлеживался здесь, в академии, мы почти… не сдружились, нет; но установилось какое?то перемирие, которое – я не знаю, чем может кончиться. Иногда меня тянет затеять драку – всерьез, до переломов и крови… – Курт торопливо натянул перчатку снова, потер глаза пальцами, встряхнув головой. – Не мучьте меня, ради Бога, заберите его; когда пройдет время, я все забуду, и тогда уже…

– Нет. Нельзя, чтобы ты все просто забыл. Переживи это.

– Вы для того отправляете меня именно в Кельн? – хмуро спросил Курт, не глядя на наставника. – Чтобы я вспомнил, что и я сам не ангел? Посмотрел на дела своих рук?

– Я не стану отвечать. Не буду направлять твои мысли; ты всегда умел думать сам, посему – думай. Просто собирайся, и завтра в путь. Возвращайся к службе. – Духовник улыбался – это было слышно по тому, как прозвучал голос рядом. – Было бы неплохо, если б на этот раз ты не начал работу с горящего замка местного владетеля.

– Посмотрим на его поведение, – через силу улыбнулся Курт в ответ, поднимаясь.

От двери комнаты наставника он уходил медленно, бредя по коридорам, знакомым с детства каждым своим поворотом, каждым камешком в стене. Отчасти наставник был прав – уходить из своего единственного дома не хотелось; однако вернуться к службе заставлял не только долг. Конечно, сейчас уже не было того нетерпения, с которым Курт ожидал своего первого выхода в мир, первого дела, первого дня своей работы – сейчас он уже знал, что она такое. Служба инквизитора, как оказалось, не столько поглощающее, возбуждающее ощущение тайны, которая вот?вот будет раскрыта, сколько ненависть и страх окружающих, мучительные поиски истины, которая скрывается под множеством покрывал, словно восточная танцовщица, а когда падает последнее из них, истина открывается, становясь не тем, чем казалась. Истина, как выяснилось, в том, что служба следователя – грязь, пот и кровь. Своя, в основном…