Посольский город - Мьевиль Чайна - Страница 40

Скайл наконец переехал в посольство, стал служителем. В один прекрасный день его вещи исчезли из моего дома. Трусость не была в числе его пороков. Думаю, он меня избегал; может быть, хотел уберечь от своего гнева.

Оглашение приговора, свидетелем которого я стала, никогда не переставало меня ужасать. Но прошли месяцы — а они у нас длинные — штиль кончился, а Валдик и Хассер были давно мертвы. Со Скайлом и КелВин я по-прежнему не общалась, но, хотя я не знала, кто именно из служителей и послов был замешан в происшедшем, я не могла избегать их всегда. Иначе я просто не смогла бы больше жить в Послограде. И дело тут было не в компромиссе, а в выживании.

Даже КелВин и я научились не выскакивать из комнаты, где нам случалось оказаться вместе, а оставаться в ней, не обмениваясь ни словом. Со временем я даже свыклась с мыслью, что когда-нибудь смогу обменяться с ними парой холодных, вежливых фраз.

Помню, мне стало казаться, что те белые пятна, которые с самого начала присутствовали в характере Скайла и интриговали меня, и составляли его главную суть. Не знаю, чем пугал остальных пошедших на преступление служителей Сурль/Теш-Эчер, вероятно, их страхи имели отношение к политике. А вот сказать то же самое о Скайле я не могла, несмотря на то что он тоже стал служителем и вообще давно был с ними заодно. Несмотря на его виртуозное манипулирование легковерными сравнениями-зелотами. Он действовал как аппаратчик, но я сомневалась в том, что он был настоящим пророком.

Через много месяцев после того ужасного события, нашего первого кризиса, когда Послоград стоял на пороге новой эры, когда мы ждали прибытия следующего корабля, а время, которое я назвала «прошлым», подходило к концу, Хозяева, очевидно, сделали Скайла сравнением. Так мне сказала Эрсуль.

Что ему пришлось для этого сделать, она так и не выяснила. Он стал частью Языка, но я ни разу не слышала, чтобы его говорили, а я пыталась, по-разному, хотя, надеюсь, всегда незаметно. А вот сравнения Хассер и Валдик, хотя и поменяли свой смысл после того события, обрели новую жизнь. Это как тот мальчик, которого открыли и снова закрыли, а теперь он мёртв. Это как тот человек, который каждую неделю плавал с рыбами, а теперь умер. Ариекаи нашли этим формулировкам новое применение.

Эрсуль была мне доброй подругой в то мрачное время, хотя даже ей я не рискнула рассказать всё, что знала. Себе я говорила, что просто жду. Ведь я же иммерлётчица. Когда прилетит следующая смена, я отправлюсь прочь, подальше от этих мест. А потом прибыл миаб с подробностями о том, кого привезёт следующий корабль, и с известием о нашем новом невероятном после.

Разве можно было не остаться и не посмотреть? Всё, что случилось потом, — настоящее, и это единственная история, которую мне остаётся теперь рассказать. Разве я сама не хотела для Послограда перемен?

Позднее, когда критические события достигли невиданного размаха, воспоминание об этом вызывало во мне чувство вины, но тогда, после первой встречи с послом ЭзРа, поняв, что всё пошло не по плану, ощутив нежданный хаос, посеянный ими в Послограде, я была счастлива.

Люди бродили по улицам в состоянии какой-то утопической неуверенности, зная, что всё переменилось, не понимая, где они живут теперь. Взрослые разговаривали, дети играли в игры.

— Я готов проявлять осторожность, — случайно услышала я слова одного человека и едва не расхохоталась ему в лицо. Готов, вот как? — хотелось закричать мне. И к чему же ты готов? Что ты будешь делать? Как именно проявлять свою осторожность?

Мы всегда жили в гетто, в городе, который принадлежал не нам, а существам куда более могущественным и странным. Мы жили среди богов — маленьких, крошечных, но всё-таки богов по сравнению с нами, учитывая то, как много они имели в своём распоряжении, — и игнорировали этот факт. Теперь они изменились, но мы не понимали, как, и всё, что нам оставалось — ждать. В те часы глупые споры послоградцев были так же бессмысленны, как трели птиц.

Наши новые лидеры обращались ко мне с экранов и голографических плоскостей с такими словами:

— Ситуация находится под пристальным наблюдением. — Мы подыскивали слова, чтобы объяснить себе суть времени между двумя эпохами. Я проходила через крохотный квартал кеди. Их правящие тройки уже слышали об убийстве, и, достаточно хорошо зная психологию терранцев, заразились их страхом и тоже стали бояться.

Я никак не могла убедить Эрсуль пойти со мной в Послоград-главный, на вершину холма, где толпились и возбуждённо бегали туда-сюда люди, гоняясь за слухами, которые ничего им не сообщали, вглядываясь, бессильные что-либо изменить, в город, где шла жизнь, такая же непонятная, как и прежде, только по-новому непонятная. Мы всё это видели. Я пошла в её квартиру. Эрсуль была подавлена, впрочем, не больше остальных.

Она сделала мне кофе с одной из популярных тогда приправ. Шасси позволяли ей двигаться вперёд и назад. Её механизм работал безупречно, но при частом повторении одних и тех же движений неизбежно появлялись сначала какие-то неуместные шумы, потом помехи.

— Тебе удалось что-нибудь выяснить? — спросила я.

— О том, что происходит? Нет. Ничего.

— А как насчёт?..

— Я же говорю, ничего. — Она заставила себя моргнуть. — В сети полно всякой болтовни, но если кто-нибудь и понимает, что тогда случилось, и говорит о том, что ещё может случиться, то они делают это так, что я не могу подслушать.

— ЭзРа?

— А что они? Думаешь, я просто скрываю от тебя что-то важное? Господи. — Я даже смутилась от её интонации. — Я не больше тебя знаю о том, где они. Я тоже их с той вечеринки не видела. — Я не сказала ей о том, что видела Ра куда позже. — О, всяких слухов ходит множество: они улетели, они захватили власть, они готовят нашествие, они умерли. Но всё это выеденного яйца не стоит. Если в твои сети в посольстве ничего не попалось, то что же могу я с моей жалкой поисковой программкой? — Мы уставились друг на друга.

— Ладно, — медленно сказала я. — Пойдём со мной…

— Никуда я не пойду, Ависа, — сказала она, голосом ясно давая понять, что тема закрыта. И это был тот редкий случай, когда я не очень расстроилась.

Я пошла к денежной стене. Трудно возвращаться туда, где в последний раз побывал ребёнком, особенно если это дверь. Сердце стучит громче, чем рука. Но я постучала, и Брен открыл.

Когда дверь распахнулась, я смотрела вниз, чтобы дать себе время. Потом подняла голову и увидела его. Он показался мне гораздо старше, из-за седины. Но и только: во всём остальном он ничуть не изменился. Он меня узнал. Ещё до того, как я посмотрела ему в глаза, точно.

— Ависа, — сказал он. — Беннер. Чо.

— Брен, — ответила я. Мы смотрели друг на друга, и, наконец, он не то вздохнул, не то усмехнулся, а я улыбнулась, пусть и печально, и он отошёл в сторону, пропуская меня в комнату, которую я помнила на удивление хорошо и которая осталась прежней.

Он принёс мне выпить, а я пошутила насчёт того сердечного средства, которое он давал, когда я была у него в первый раз. Он вспомнил песенку, которую мы пели в детстве, запуская монеты, и пропел её мне, с ошибкой. Потом он ещё что-то говорил, вроде того, что ты побывала вовне, ты иммерлётчица! Поздравляю. Мне захотелось сказать ему спасибо. Мы сидели и смотрели друг на друга. Он был всё так же худ, даже нарядный костюм на нём вполне мог быть тем же.

— Итак, — сказал он, — ты пришла сюда потому, что наступает конец света. — Экран за его спиной безмолвно показывал царящее в Послограде смятение.

— А это конец? — спросила я.

— По-моему, да. А по-твоему?

— Я не знаю, что думать, — ответила я. — Поэтому я здесь.

— Да, я думаю, что нашему миру настаёт конец. — Он откинулся на спинку стула. Вид у него был совершено спокойный. Сделав глоток, он посмотрел на меня. — Уверен. Всё, что ты знала, только что кончилось. Ты это понимаешь, правда? Вижу, что понимаешь. — Я понимала и то, что он неравнодушен ко мне. — Ты тогда произвела на меня впечатление, — сказал он. — Такая серьёзная маленькая девочка. Я еле сдерживал смех. Даже когда ты нянчилась со своим бедным другом. Который глотнул хозяйского воздуха.