Итака навсегда - Малерба Луиджи - Страница 13
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
Телемаху хочется отвести меня к моему старому отцу Лаэрту, живущему за городом. Какое наивное желание! Посещение старика отца сразу же выдало бы мое присутствие на острове и встревожило женихов. И это именно сейчас, когда все покои замка так и пронизывают молнии, предвещающие грозу! Служанки цапаются друг с другом и поднимают крик из-за каждого пустяка, как животные, чующие нависшую над ними опасность. Повар поссорился с поваренком и набросился на него с ножом, целая армия муравьев облепила бочку, где хранится мед. Говорят, что одна змея заползла в кухню, а другая впилась в полные молока сосцы коровы. Я провел в ожидании столько лет, подожду еще несколько дней, встречусь с моим старым отцом немного позже.
После того как женихи видели, как я одним ударом уложил драчливого, вздорного Ира, они, возможно, не захотят, чтобы под ногами у них путался такой опасный чужак. К тому же во дворец привел меня Телемах, который настоял на моем присутствии вопреки их желанию и собственноручно налил мне вина, как знатному гостю. Всякий раз, видя, как они переговариваются, я навостряю уши, чтобы понять, не обо мне ли идет речь, но пока я не узнал ничего, что помогло бы мне раскрыть их намерения. Возможно, единственное, что занимает тупоголовых женихов, — это как бы наесться жареным мясом, ежедневно доставляемым моими пастухами, упиться вином из моих подвалов, ночью переспать со служанками и дождаться, когда Пенелопа устанет оказывать сопротивление.
Я так привык жить на ветру, под открытым небом, что, побыв немного в доме, начинаю задыхаться, мне хочется вырваться поскорее на волю, глотнуть свежего воздуха, размять руки и ноги. Когда я шагнул за порог и очутился рядом с Иром, уже смирившимся с ролью сторожа, отгоняющего от дворца бродячих собак, этот попрошайка взглянул на меня с интересом.
— Ты кто такой? Откуда ты взялся? Что у тебя на уме?
— Это не твое дело, — ответил я, но его вопросы меня обеспокоили.
По опыту, который, по правде говоря, ограничивается теми знаниями, которые я приобрел, нося на плечах это рубище, я уразумел, что у нищих, даже таких глупых и наглых, как Ир, глаз наметанный и видят они всегда больше, чем может показаться на первый взгляд. Не хотелось бы, чтобы он меня узнал и поднял тревогу среди женихов.
Я уже привык соизмерять свои поступки с обликом нищего оборванца и потому плюнул себе под ноги и поскорее ушел в дом, даже не взглянув на Ира.
Пенелопа вышла в большой зал лишь поздним утром в шерстяной мантии, расшитой золотыми узорами, и с ниткой лазуритовых бус. Кто знает, может, и мантия, и бусы подарены ей женихами. С уверенностью могу сказать, что, когда я уходил на Троянскую войну, их у нее не было.
Пока я ограничился лишь выражением своего восторга изяществом ее одежд и красотой синих камней, отливавших золотом. Пенелопа поблагодарила меня улыбкой, но когда я спросил у нее, не добывается ли случайно лазурит на Итаке, она сумела уйти от ответа и не сказала, откуда у нее это ожерелье. Тем самым она подтвердила мое подозрение, что это подарок одного из женихов. Наверное, Антиноя, кого же еще.
Пенелопа играет роль царицы. Согласен, она и есть царица, но не помню, чтобы раньше она была такой величавой, такой немногословной, такой холодной. Для начала она изрекла несколько слов, подобающих случаю, — о засухе, которая вредит садам и губит пастбища.
— Зато от засухи и солнца будет добрым и крепким вино, — сказал я.
— Рада за виноградарей, — ответила она, — хотя сама я вина не люблю.
Кроме того, она посетовала на то, что дороги разбиты, а пекарню надо расширить, и сказала, что необходимо вырыть новый водоем, чтобы увеличить запасы воды. Палестра заброшена: там устраивают только оргии в честь бога Диониса. То ли Пенелопа заботится о сельском хозяйстве и городских делах, то ли хочет дать мне понять, что она печется о своих подданных, чтобы я рассказывал об этом повсюду, когда вновь пущусь, как она полагает, в странствия по свету.
Потом она ушла в свои покои и позвала с собой Телемаха, с которым они долго о чем-то говорили.
Сегодня впервые с момента своего возвращения я видел Пенелопу вблизи и при дневном свете. Она так прекрасна! Все та же нежная кожа, те же длинные черные волосы, синие, как море, глаза. Когда я много лет тому назад уезжал с Итаки, она казалась мне такой хрупкой, и я представлял себе, как она страдает без меня, а теперь увидел женщину крепкую духом, уверенную в себе, несущую на себе тяготы управления островом. Я часто рассказывал о ней своим товарищам, но то были рассказы о другой женщине. Я оставил юную, нежную и заботливую жену, а теперь передо мной женщина строгая, загадочная, быть может даже более привлекательная, чем прежде, но другая, совсем другая.
Меня мучает вопрос: это ожерелье из лазурита и этот золотистый плащ, которых я никогда раньше не видел, откуда они? Не сидела же все эти годы Пенелопа у окна, слушая пение птиц или любуясь красками заката. Как же она изменилась! К лучшему? К худшему? Иногда я забываю, что я -Одиссей, и чувствую себя рядом с этой женщиной чужаком в собственном доме. Неотступная мысль об Антиное не дает мне покоя. Он моложе меня и, возможно, моложе Пенелопы. Он силен и отважен.
Несмотря на опасность, я бы, наверное, предпочел, чтобы Пенелопа меня узнала. Втайне я на это даже надеялся. Так нет же, она относится ко мне вежливо, но отстраненно, как можно относиться к нищему бродяге, и проявляет лишь знаки внимания, какие оказывают обычно старикам. Неужели ее обмануло мое притворство или я действительно так постарел? И почему она никогда не смотрит мне в глаза? Я уверен, что Эвриклея признала меня еще раньше, чем нащупала мой шрам, а вот для Пенелопы я всего лишь бедный странник, заслуживающий внимания только потому, что был с Одиссеем под стенами Трои. Все это огорчает меня до слез. Проклятых слез.
Я сам отказался от одежд, которые мне предложили, и захотел остаться в жалком рубище, чтобы скрыть свое истинное лицо от женихов и, для пущей осторожности, от Пенелопы. Но кажется, я перестарался.
Я явился сюда со страстным желанием отвоевать свою Итаку и испытать верность Пенелопы. А теперь растерян и сбит с толку, словно и впрямь превратился в нищего, роль которого я разыгрывал, чужеземца, который ничего не может понять. Должен признаться, что легче разгадать замыслы врага, чем мысли простодушной Пенелопы. Да это же лиса!
Служанки отнесли на верхний этаж поднос с кусками жареного мяса и кувшин вина. Надо спросить у Телемаха, пьет ли вино Пенелопа. Она не пила его, когда я уезжал, и недавно сказала мне, что оно ей не нравится. Все меня настораживает, все вызывает подозрения.
Телемах спустился перед заходом солнца и передал решение Пенелопы, которое я нахожу просто поразительным. Она призналась ему, что хочет устроить состязание женихов. Такие состязания я сам ежегодно устраивал для всех знатных людей острова и соседних стран. В большом зале устанавливались в одну линию двенадцать секир, и нужно было выстрелить из моего лука так, чтобы стрела прошла через все двенадцать колец на их рукоятках. Но самой большой трудностью было не это. На протяжении многих лет только я один и был в состоянии натянуть свой тугой лук и пропустить стрелу через двенадцать колец.
Главное, что Пенелопа назначила в качестве приза самое себя. Она решила, что выйдет замуж за победителя состязаний.
Я был потрясен решением Пенелопы. Прежде всего это означает, что она намерена положить конец ожиданиям женихов. Пенелопа прекрасно знает, что из этих состязаний многие годы победителем выходил только Одиссей и что никому не удавалось даже натянуть его лук. Но знает она и то, что единственным возможным победителем сейчас может стать только Антиной — первый и самый сильный из женихов. А может, она надеется, что не победит никто и замужество удастся вновь отложить?
Идея Пенелопы устроить состязания совпала с принятым мною и Телемахом решением спрятать оружие женихов. По-видимому, Пенелопа хочет воспользоваться удобным случаем, понимая, что при таком соперничестве не обойтись без смертельных схваток между женихами, А может, она узнала от старой няни о возвращении Одиссея на родину и надеется, что он тоже примет участие в состязании? Нет, не могу поверить, что Эвриклея нарушила клятву, данную своему царю.
- Предыдущая
- 13/32
- Следующая
