Выбери любимый жанр

Чёрный всадник - Малик Владимир Кириллович - Страница 4


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

4

Спыхальский и Яцько, не переживая ни за кого и ни за что, с наслаждением лакомились роскошными, как им казалось, яствами и напитками и были рады-радехоньки и за себя и за своих друзей.

Лишь об одном казаке Гурко ничего определённого нельзя было сказать: для всех он оставался ещё загадкой. Однако, судя по тому, как раскраснелись от наливок его обветренные на морозе щеки, как он пел песни, можно было думать, что и гость чувствовал себя прекрасно.

Это был щедрый вечер в их жизни! По-настоящему щедрый, ласковый, тёплый, весёлый. И они, люди неспокойно-жестокого времени, по достоинству ценили его.

Поэтому и преобладали в хате за гостеприимно-богатым столом непринуждённость, дружелюбие и поэтическая простота чувств, которые делают человека счастливым.

Когда прокричали вторые петухи, в окно кто-то постучал. Это были Иваник и Зинка. Вытащив из карманов кожухов по горсти зёрна, они сыпанули его на пол, на стол, на образа, на всех, кто сидел за столом. Смех, радостный гомон, запахи ржаного и пшеничного зёрна, смешанного с горохом, ячменём и куколем, наполнили хату.

— На счастье, на здоровье, на Новый год! Уроди, боже, жито, пшеницу! — приговаривал, посыпая, Иваник. — Вы, тётка, знаете-понимаете, дайте паляницу!

А Зинка защебетала:

Сiю-вiю-посiваю,
3 Новим роком вас вiтаю!
3 Новим роком вас вiтаю
Щастя й радощiв бажаю!

Их пригласили к столу. Иваник сел на лавке, а Зинка — на скамье, где, потеснившись, дал ей место Спыхальский.

— Идём… смотрим — светится у Звенигор, — сразу затараторил порядком захмелевший уже Иваник. — Эге-ге, говорю Зинке, должно, Арсен прибыл из Запорожья! А ну-ка, жинка, засеем его! Не поднесёт ли чарочку, знаешь-понимаешь?

Зинка незаметно толкнула мужа под столом ногой — не болтай, мол! А сама — сильная, ладно сбитая, с мороза румяная — глянула чёрными искристыми глазами на сидящих вокруг мужчин… И, встретив восторженный взгляд Спыхальского, смутилась.

Пан Мартын ещё летом, когда впервые попал с Арсеном в Дубовую Балку, приметил эту на диво крепкую и статную молодицу, а теперь, увидев её в новом красивом наряде, с блестяще-чёрными, слегка завитыми волосами, полную сил и здоровья, так и разинул рот от удивления. О Езус, да это же просто красавица! Такой бы не в холопской хате возиться с чугунами и горшками, а в магнатском дворце отплясывать мазурку да краковяк! Он лихо подкрутил вверх свой встопорщенный ус и попытался почтительно, даже по-шляхетски галантно поклониться, чувствуя в тесноте локтем тепло её тела.

— Приветствую, пани! Как поживаешь?

— Благодарствую, милостивый пан. Живём помаленьку… А ты, вижу, поправляешься от раны?

— Слава Иисусу, поправился…

— А то я говорю своему: жаль будет, если помрёт такой хороший человек!

— О пани, то было б совсем плохо!.. Бр-р-р!.. Особенно если принять во внимание, что на этом свете остались бы такие славные молодицы, как ты, — польстил вполголоса своей соседке Спыхальский. Но тут у него мелькнула неожиданная мысль: может, Зинка тоже неравнодушна к его особе, если сказала такое? И он спросил: — То и вправду жалела бы обо мне, пани?

— А почему бы и нет?

— О, мне очень приятно слышать это из твоих уст! Значит, пани давненько заприметила меня?

— Тебя, пан, все молодицы на хуторе давненько заприметили, — уклонилась от прямого ответа Зинка.

Спыхальский крякнул, покраснел от удовольствия и слегка, как бы ненароком, подтолкнул её локтем. Женщина не отвела его руку, не рассердилась, а только искоса глянула на мужа: не видит ли?.. Но Иваник, занятый в это время огромной кружкой мёда, поднесённой дедом Оноприем, и ароматной, с чесноком, колбасой, не слышал беседы Спыхальского с Зинкой, не видел его ухаживаний за нею. Или же прикидывался, что не видит.

До самого утра в хате стоял весёлый гомон, слышались то шутливые, то заунывно-печальные песни.

Наступил новый год.

3

Быстро промелькнули святки. На семейном совете было решено, что свадьбы обеих молодых пар — Арсена и Златки, Романа и Стеши — лучше всего справить одновременно, в зимний мясоед[7]. Венчаться должны были в Лубнах. И вот однажды утром, ещё до рассвета, Арсен с Романом, Спыхальским и Семёном Гурко, который ради такого события в жизни своих новых друзей отложил поездку в Запорожье, выехали верхом в Лубны, чтобы договориться обо всем в церкви.

Дорога была трудной. Толстое одеяло снега — коням по брюхо — укрыло бескрайние степи. И куда ни глянь — ни единого следа! Поэтому ехали медленно и в Лубны добрались только к вечеру.

Миновав редкие колючие заросли боярышника и тёрна на склонах Сулы, всадники въехали в город.

Смеркалось. Из печных труб, которые, казалось, торчали прямо из сугробов снега, взвивались в небо сизые дымки. Со дворов доносился собачий лай. Скрипели над колодцами высокие журавли.

На крутом обрывистом холме, над Сулой, высилась казачья крепость. Холм этот окружали два земляных вала — верхний и нижний — и зубчатый гребень дубового частокола, за которым темнели военные склады, конюшни, дома полковой и сотенной старшины. На башнях виднелись в синей мгле фигуры дежурных казаков.

В церковь ехать было уже поздно, и друзья остановились на ночлег в корчме на базарной площади. Накормив и напоив лошадей, поставили их на отдых в конюшню, а сами после сытного ужина сразу улеглись спать, чтобы пораньше встать и, побывав в церкви, постараться засветло вернуться домой.

Но среди ночи их разбудил тревожный звон колоколов.

Друзья вскочили, выбежали во двор.

На сторожевых башнях крепости взвивались к небу длинные языки пламени: горели бочки со смолой. Со всех сторон — из крепости, с колокольни городского собора, из Мгарского монастыря и из окрестных сел — доносились звуки набата. На крепостных стенах суетились казаки, в огненных отблесках пламени они казались маленькими суматошными привидениями.

— Цо то есть? Татары? — спросил ошалевший от неожиданности Спыхальский, на ходу натягивая кожух.

— Похоже, что нападение, — ответил Гурко. — Седлаем, хлопцы, коней! Кто б там ни был — крымчаки ли, другой ли черт, — мы должны быть готовы к худшему!

Привычно кинули коням на спины седла, затянули широкие подпруги, и мгновение спустя четыре всадника быстро вылетели из ворот постоялого двора и через базарную площадь помчались к крепости. Туда же торопились пешие и конные казаки Лубенской сотни, а также горожане, для которых крепость была единственной защитой от врага.

Здесь уже бурлила людская толпа. Никто толком не знал, что случилось. На площади посреди крепости, перед большим деревянным домом, покрытым гонтом[8], выстраивались казаки. Горожане жались вдоль заборов, хат и конюшен, чтобы не мешать военным.

Крики, вопли, тревожный звон колоколов, ржание лошадей, бряцание оружия, шипение горящей смолы в бочках — все это в первую минуту оглушило Арсена и его товарищей. Но вот шум начал стихать: на крыльце войсковой канцелярии появилась полковая старшина.

— Кто это? — спросил Арсен у казаков, показывая на двоих, что вышли вперёд.

— Полковники Ильяшенко да Новицкий.

Дородный седоусый полковник Ильяшенко вытащил из-за пояса пернач[9]. На площади установилась тишина.

— Казаки! Горожане! — послышался его громкий голос. — Только что мы получили известие… Клятвоотступник и предатель Юрась Хмельницкий и его шуряк Яненченко с большими татарскими отрядами перешли Днепр. Они уже ворвались в Горошино и Чутовку… Ирклиевская, Оржицкая и Лукомская сотни вступили в бой и сдерживают ворога… Мы выступаем немедленно! Нам на помощь идёт Миргородский полк, и, даст бог, мы разгромим супостатов в поле и выгоним за Днепр!

вернуться

7

Мясоед — неделя перед великим постом.

вернуться

8

Гонт — кровельный материал из тонких деревянных дощечек.

вернуться

9

Пернач — символ атаманской власти у казаков.

4
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело