Операция «У Лукоморья…» - Шелонин Олег Александрович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая

– Ух ты,– завистливо прошептала Левая,– я тоже так хочу.

– И я, и я,– засуетилась Правая,– мне тоже…

– Без базара,– радушно улыбнулся Илья. Вопрос утилизации был решен. Выгребную яму искать больше не нужно.

Он зашел в горницу, оттащил Никиту Авдеевича в угол (тот уже почти дополз до порога с явным желанием разобраться с супостатом, а заодно и с Иваном), подхватил два ведра самогонки и выставил их на крыльцо. Правая и Левая дружно ринулись вперед, и вскоре над посадом расцвели еще два огненных цветка.

– Мы вот тут смекаем, матушка,– слегка покачивающиеся индюки старательно дышали в сторону.– Надобно воеводе нашему с Иваном подкрепление доставить. Дозволь пострадать за отечество! Не пожалеем живота своего… – Сотник Авдей стукнул себя крылом в грудь, но не рассчитал парусности своих новых «рук» и зарылся клювом в землю.

Митрофан гордо тряхнул бородой и выступил вперед, прикрывая павшего товарища.

– Насмерть будем стоять, матушка! До последнего вздоха!

– Мамка, да они никак пьяные,– выпучила глаза Василиса.

– До последнего, говоришь? – зашипела рысь, вздыбив холку.– Это я вам сейчас устрою. Там, понимаешь, Никита Авдеич и Чебурашка с супостатом бьются, а они…

Битва была тяжелой, и Чебурашка, как и положено приличному домовому, занимался спасением остатков добра Василисы. Гремя ключами, домовой шнырял по подсобкам посада, торопливо пряча кухонную утварь в погреба и подвалы.

– Чебурашка! Мишень!

Пробурчав что-то нечленораздельное, Чебурашка схватил стопку тарелок, выскочил на крыльцо, сунул их Илье и вновь испарился. Илья взмахнул рукой. Блюдо взмыло в воздух. Левая плюнула огненным сгустком. «Снаряд» прошел метра на два левее. Цель булькнула в колодец. Центральная и Правая радостно заржали.

– Мазила,– закатывалась Правая.

– Ее всегда налево тянет,– вторила ей Центральная.

– Теперь моя очередь! Моя! – нетерпеливо задергалась Правая. Илья не возражал. Огнемет Правой сработал на два метра правее цели. Этой тарелке не повезло. В нижней части своей траектории она попыталась торпедировать чан, но он оказался крепче, о чем Чебурашке сообщил жалобный звон разбитой посуды. Чебурашка стиснул зубы и прибавил обороты.

– Ну кто так стреляет?! – Душа вояки не выдержала.– Салаги! Целиться надо!

Илья нырнул в горницу, споткнулся о петуха, упорно ползущего к двери, чертыхнулся, схватил автомат, поставил его на боевой взвод и выскочил обратно. Он решительно сунул тарелку в зубы Центральной.

– По моей команде кидай. А вы, демократы, подсветите вполсилы.

Правая и левая головы послушно задрали морды кверху и включили огнеметы.

– Давай,– скомандовал Илья. Центральная мотнула головой. Капитан вскинул автомат и короткой очередью срезал летящую мишень. Град черепков застучал по спине Горыныча.

– Здорово,– выдохнула Центральная.– Папа, научи. Как нам… это… целиться?

Капитан начал было нести ахинею насчет мушки и прорези, снайперской точности ворошиловских стрелков и заткнулся. Какая там, к черту, мушка и прорезь у Горыныча? Однако сообразительная Центральная самостоятельно нашла выход из положения.

– Папа! Базара нет! Ща попаду… – Голова завертелась в поисках достойной мишени и остановилась на последнем, чудом уцелевшем календарном столбе, торчащем на окраине подворья. Глаза Горыныча съехались к переносице, и капитан понял, что Центральная пытается использовать их в качестве мушки, а ложбину между выпуклыми ноздрями – в качестве прорези. Разумеется, ничего путного из этого не получилось. Если правый глаз видел в прорезь столб, то левый – кузницу Вакулы. Если левый смотрел на столб, то правый упирался в гостиный двор. Попытка еще ближе свести глаза привела к тому, что вскоре и правый и левый глаз не видели ничего, кроме переносицы. Центральная окосела. В прямом и переносном смысле.

– Папа! – Центральная ударилась в пьяную панику.– Спасай! – Зубастая морда шмякнулась о крыльцо, чуть не пришлепнув капитана. Чудом вывернувшийся из-под удара Илья мысленно погладил себя по голове. «Вовремя завязал. Рефлексы уже в норме. Однако с дракончиком надо что-то делать…» Капитан взглянул на Горыныча, доверчиво тыркавшегося носом в его живот, почесал затылок, махнул рукой, запрыгнул на шею Центральной и, примостившись поудобнее, руками и ногами попытался растащить глаза на положенное им место, но они упорно возвращались назад.

– Без кардинальных мер не обойтись,– вздохнул Илья.– Ну-ка, болезный, прикрой глазки. Не стоит тебе на это смотреть.

Доверие к «доктору» было так велико, что глазки прикрыли даже Правая и Левая. Илья перехватил автомат за ствол и со всего размаху хрястнул прикладом по выпуклому черепу Центральной. Шея ее выгнулась дугой, глаза, готовые выскочить из орбит, разъехались в разные стороны, потом съехались обратно, покачались и наконец встали как надо.

– Чур, другая моя! – Петух таки выполз на крыльцо.– Слышь, Горыныч, подставляй мурло. Попробуй удара молодецкого! – Никита Авдеевич попытался встать, но дальше партера дело не пошло.

– Да полно тебе воевать, Авдеич! Здесь все свои, врагов нет. Так что кончай буянить. А то похмелиться не дам.

– Что? – возмутился петух.– Это ты мне?

– Тебе-тебе. А будешь выступать, воеводства лишу,– решил подначить петуха Илья.– Вот только царем стану – и в рядовые.

– Меня? Дядьку Василисы? – Никита Авдеевич аж протрезвел от возмущения. Сердито толкнув крыльями пол, он принял вертикальное положение и вперил гневный взор в капитана.

– А почему бы и нет? Царская немилость – штука серьезная.

– Это да,– тяжело вздохнув, согласился петух, вспомнив, видать, что-то свое.

– Папа, давай я его съем! Он у Василисы самый вредный.– Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом «папу».

– А почему ты? – возмутилась Левая.– Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела.

– А меня забыли? – разозлилась Правая.– В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки… и гузку.

– Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? – воинственно вскинулась Левая.

– Распределили,– ядовито прошипела Центральная,– все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне.

– Это у меня вонючие? – вновь разозлился Никита Авдеевич.

– А это мы сейчас проверим,– посулила Центральная, широко разевая пасть. Судя по всему, делиться она ни с кем не собиралась и на этот раз.

– Остынь, Горыныч!

Пасть захлопнулась.

– И ты охолонь, Никита Авдеевич. Скажи лучше, ты мне друг или как?

Петух задумался. С одной стороны – обиды, нанесенные ему беспутным Иваном. Сразу зачесался клюв, по которому он ни за что ни про что схлопотал кувшином. А бесцеремонность, с которой Иван транспортировал его подальше от Горыныча? С другой – вроде защитник. Не дотянет до конца срока в посаде – век кукарекать Никите Авдеевичу да и…

Петух покосился на поредевший ряд ведер с супермедовухой. Они и перевесили чашу весов.

– Друг,– мрачно заявил воевода.

– Ну а ты, Горыныч, что скажешь? Друг я тебе или нет?

– Да ты че, папа? – загомонили головы.– Какой базар? Мы за тебя кому хошь пасть порвем! Без проблем, в натуре…

– Значит, друг?

– Друг! – рявкнули головы.

– А друг моего друга – мой друг,– изрек Илья древнюю мудрость.

Воевода с Горынычем с минуту пережевывали эту свежую мысль.

– Какой ты умный! – наконец выдохнула Центральная.

– Г-г-госсударственная голова… ик! – Никита Авдеевич растроганно обмяк, и хмель мгновенно захватил господствующие позиции в петушином теле.

– А я тебе друг или прораб? – Чебурашка, вынырнувший неизвестно откуда, теребил рукав капитана, тихонько позвякивая ключами.

– Ты даже больше.– Илья подхватил Чебурашку на руки.– Ты мой Друг Прораб, Левая Рука Папы Посада Василисы Премудрой, или Прекрасной… ну, это кому как понравится.

• Предыдущая
• 19/49
• Следующая