В погоне за Солнцем - Коэн Ричард - Страница 3

Мое путешествие началось 20 июня в маленьком западном городке Исе, где находятся два алтаря Аматэрасу, богини Солнца и мифической прародительницы императорского дома. За день до начала подъема я посетил эти алтари, более древний из которых датируется III веком н. э., хотя каждые двадцать лет его разрушают до основания в знак очищения и обновления, а затем выстраивают такой же новый. И вот в пять часов утра я сел на поезд до станции Син-Фудзи (“новая бессмертная жизнь”, если переводить буквально), а уже оттуда мне предстояла трехчасовая поездка на автобусе до середины горы и пеший подъем непосредственно на вершину, возвышающуюся на 12 395 футов над уровнем моря.

С древних времен гора Фудзи почиталась как олицетворение нации. Она высится на тихоокеанском побережье большого острова Хонсю примерно в 70 милях к юго-западу от Токио. Ее склоны вплоть до самой вершины усыпаны буддистскими храмами, их пара десятков. Это волшебное сочетание красоты и мощи японские националисты веками считали свидетельством избранности японцев среди других народов Востока, да и всего мира. Одна из религиозных сект, Фудзико, полагает божественной саму гору[11].

Гору образуют три вулкана, самый младший из которых проснулся несколько десятков тысяч лет назад. За прошедшие тысячелетия лава и прочие продукты извержения Новой Фудзи наслоились поверх двух старых кратеров, создав объединенную вершину – конус диаметром почти 2 тыс. футов. Геологи по сей день относят гору к потенциально активным – в конце концов, Кракатоа спала два века до взрыва в 1883 году, – но последний раз Фудзи извергалась 24 ноября 1707 года. Эйяфьятлайокудль произойдет еще только через пять лет. В общем, этот риск я не стал включать в свой список.

Когда поезд остановился на Син-Фудзи, автобус уже стоял в 80 ярдах от станции и был абсолютно пуст, если не считать водителя. Я должен был выйти на пятой станции (всего их десять), на полпути к вершине, около 7600 фу тов над уровнем моря. Я посмотрел через окно вперед: гора возделывалась первые полторы тысячи футов, затем переходила в вересковую пустошь, а вскоре и в густой лес, где-то посреди которого находилась “Станция 5”. Минут через двадцать в автобус поднялся человек плотного сложения, лет сорока с небольшим, с коротко стриженными темными волосами и решительным выражением лица. Мой спутник оказался бухгалтером и компьютерным аналитиком из Сан-Франциско, звали его Виктор, и он тоже собирался подняться на вершину. Я предложил идти вместе. Он помедлил с ответом, внимательно меня оглядел, а потом спросил, есть ли у меня опыт таких восхождений. Я признал, что никакого, а также сообщил, что мне пятьдесят восемь. Он явно колебался, но мы решили попробовать при условии, что разойдемся, если один из нас начнет тормозить другого.

На “Станции 5” несколько туристов собирались обратно – фотографировали гору и покупали сувениры в лавке. Побродив по станции, я купил несколько мандаринов, крепкую прогулочную трость (в комплекте с маленьким японским флажком и колокольчиками для отпугивания медведей, но я их сразу снял, поскольку давно не слыхал ни о каких медведях на Фудзи) и дешевый фонарик. Вскоре я наткнулся на Виктора, который уже чудесным образом переоблачился: черные альпинистские шорты, черные гольфы до колен (так что не выглядывало ни дюйма кожи), черные хлопчатобумажные перчатки и специально сконструированная куртка с прозрачными канистрами за плечами (с разноцветными жидкостями и трубочками). В левой руке он держал два блестящих стальных альпинистских крюка. “Это что-то лыжное?” – осведомился я. Виктор ответил страдальческим взглядом и присел, чтобы надеть кожаные краги на ноги “для избегания попадания камешков в ботинки”. Он проверил альтиметр, температуру и компас, убедился, что все три имевшихся у него карты легкодоступны. Из солидарности с ним я тоже проверил свою куртку, подтянул джинсы и покрутил в руках трость с японским флажком. И вот мы, предоставленные сами себе, отправились в путь по грязной тропинке в сторону главной трассы. Большая часть горы была скрыта плотным туманом, но очертания снежной шапки просматривались довольно отчетливо.

По дороге мы с Виктором оживленно разговаривали и делились историями из жизни. Минут через сорок он резко остановился. “Высотная болезнь”, – объяснил он и глотнул из своей правой фляжки. Я немного удивился, но стал идти медленнее. Какое-то время мы прошли в таком режиме, Виктор отставал на несколько футов. Но вскоре стало ясно, что он совершенно не в форме. Если я хотел застать рассвет, мне нужно было идти одному, так что с согласия Виктора мы распрощались. Было около шести вечера, солнце уже висело довольно низко, несмотря на канун солнцестояния. Это абсолютно безопасно, сказал я себе, многие тысячи людей проделывают этот путь каждое лето. Но идти становилось все тяжелее, сложные участки были отмечены металлическими столбиками с цепями. Указатели на японском и английском: опасайтесь камнепада и ветра. Хорошо, буду следить за камнями, но как спастись от ветра? Держаться главной дороги. Все казалось достаточно простым, но на деле таким не было, что мне вскоре предстояло узнать.

Солнце село в один момент, от чего у меня прошел холодок по коже, и не от холода, а скорее от чувства одиночества, которое часто ощущается на закате. Я включил фонарик, закрепив его на голове, чтобы руки оставались свободными. Рельеф то и дело непредсказуемо менялся. Иногда передо мной возникала бетонная лестница высотой ступенек в тридцать (крутых даже для меня, что уж говорить о среднем японце), иногда приходилось взбегать (чтобы не скатиться вниз) по двадцатифутовой полосе гладкого сланца или карабкаться по серым и черным валунам разных форм и размеров. Угол подъема тоже изменялся с двадцати градусов до чего-то значительно более крутого, так что я поднимался, сложившись почти пополам. Из-за неоднородности рельефа было невозможно установить какой-либо ритм, и само сохранение равновесия было постоянной борьбой, как, впрочем, и ровность дыхания. Я остановился перевести дух, обернулся и посмотрел вниз: прекрасный вид на каменистый, затем лесистый, затем болотистый ландшафт… но никакого Виктора, ни единой вспышки фонарика, вообще никого. Я ощутил невольную дрожь.

По мере того как подъем становился все более крутым, указателей становилось все меньше, и я несколько раз сходил с трассы и был вынужден возвращаться. Сланец и валуны теперь часто были испещрены пятнами ржаво-коричневой лавы и выходами мрамора – красивыми, но коварными в прохождении. Некоторые куски породы под ногами были в пустотах, словно губки; я положил парочку в рюкзак.

У меня появилось чувство легкости в голове, но энергии на дальнейшее движение уже не было. Навалилась горная болезнь в форме тяжелого чувства тошноты: даже и без альтиметра Виктора я считал, что преодолел 5–6 миль, причем не всегда вертикально. Я делал 50–60–75 шагов, потом следовала пауза на 30 секунд перед следующим броском. Так я миновал “Станцию 6” – пустой домик, окруженный свежими раскопами минералов, а полчаса спустя медленно вскарабкался по крутым бетонным ступеням к “Станции 7”, тоже пустой. Через “Станцию 8”, еще в получасе подъема, как мне было известно, с ночевкой за сезон проходило более ста человек.

Примерно в 20:15 я ступил на ее бамбуковое крыльцо. Дверь приоткрылась, и унылого вида японец лет шестидесяти с лишним оглядел меня сверху вниз, вряд ли обрадованный явлением внесезонного посетителя. “Снимите обувь!” – пролаял он. За ним нерешительно топталась женщина того же возраста, вероятно его жена. Она казалась более дружелюбной, и мы с ней договорились на смеси пиджин-инглиша и ломаного японского, что я могу здесь остаться на несколько часов, при условии что занесу свои ботинки в спальную комнату и, уходя, не буду шуметь.

Она провела меня к ряду двухэтажных коек в глубине дома, где я обнаружил, что не одинок. Там было четверо репортеров местного телевидения, две женщины и два мужчины, которые снимали фильм о строительстве нового спуска близко к моей трассе: старый спуск, самый опасный из всех, забрал уже слишком много жизней. Один из журналистов говорил по-английски, и мы на цыпочках вышли на крыльцо, где он курил, а я угощал его мандаринами. Он поинтересовался, действительно ли я планирую в одиночку подняться на самую вершину, да еще и в темноте. Он напомнил мне, что в июне трассы еще не освещают. Глянув на термометр, висящий на веранде, он прикинул, что на вершине будет ниже нуля, а сильный ветер может сделать температуру еще ниже. Я поблагодарил его за эти предупреждения, и мы вернулись к своим койкам.