Ведьмин век - Дяченко Марина и Сергей - Страница 61

• Предыдущая
• 61/85
• Следующая

Она искренне удивилась:

— Почему? Потому что он был сожжен сударынями его, ведьмами?

— Нет, не поэтому. Ценой его жизни, видишь ли, была жизнь матки. А сжечь и меня могут — не фокус…

Брезгливое выражение наконец-то сошло с ее лица. Она впервые за долгое время взглянула ему прямо в глаза:

— Не надо так говорить.

Он пожал плечами: как хочешь.

Внизу, там, куда упиралась лестница, пронзительно скрипнула дверь. В проеме стояла сухонькая женщина с ведром и тряпкой; взявшись было за привычную работу, она вдруг замешкалась и принялась вглядываться в стоящих высоко на площадке. Как будто не веря своим глазам — уж не Великий ли Инквизитор?..

— Все не хотелось об этом думать, — признался Клавдий тихо. — Но мне придется встретится с маткой… как и Атрику Олю. Но я, видишь ли, в отличие от него совершенно не уверен, что сумею ее уморить.

Уборщица продвигалась верх, тщательно вылизывая тряпкой одну ступеньку за другой.

— Атрик Оль тоже не был уверен, — сказала Ивга чуть слышно.

Клавдий вдруг испытал благодарность. Может быть, за эти слова. А может быть, то было запоздалое признание ее самоотверженности, потому что работа этой ночью была опасной и тягостной, а накануне его сотрудница пережила, по-видимому, серьезную личную драму…

— Ивга. Расскажешь мне… про Назара?

Она наклонила голову. Упавшие рыжие пряди закрыли от него ее лицо.

— Мне хочется помыться, — сказала она вместо ответа. — Смыть с себя…

Он понял ее раньше, чем она договорила. И понял, что ему уже давно хочется того же самого — смыть с себя эту ночь. Содрать со шкуры события последнего месяца, хоть на пару часов, но забыть о сгоревшем театре, опрокинувшемся трамвае и окровавленном цирке. О собачьих глазах Федоры, ледяном голосе герцога и тени ведьмы-матки, неспешно наползающей на Вижну и на мир. Возможно, и Атрик Оль ощущал нечто сходное, покупая дом в предместье, желая «возделывать лилии»…

— В окружении пчел, гудящих над соцветиями, — сказал он вслух. Взял Ивгу за руку и побрел к лифту.

Дорога заняла полчаса — все это время они спали на заднем сидении. Клавдий уснул мгновенно и глубоко, а Ивга дремала, время от времени тычась лицом в стекло и с трудом приподнимая веки. Какие-то огороды, дома, улицы предместья…

Таксист притормозил на развилке, подумал и повернул вправо; дорога ушла из-под колес, теперь это были две изрядно заросшие колеи в окружении росистой некошеной травы. Таксист остановил машину перед темными облезлыми воротами, гордо возвышающимися среди остатков завалившегося забора. На воротах приколочен был новенький знак: «Ул. Речная, 217».

Клавдий, чьи глаза никак не желали раскрываться, неторопливо отпер ворота ключом на гремящей связке; Ивга ждала. Это казалось старинным, а оттого весомым и уважаемым обрядом — непременно отпереть ворота, стоящие, в общем-то, средь чиста поля. У подгнившего деревянного столбика имелся красноголовый, полускрытый травой гриб.

Скрипучие створки приоткрылись. Одна из них тут же повисла на последней уцелевшей петле — что не помешало Клавдию галантно пропустить Ивгу вперед.

В доме пахло застоявшейся сыростью. Метнулась со стола зазевавшаяся мышь; к грохоту упавшей кружки присоединился мелодичный звонок. Ивга вздрогнула; Клавдий вытащил из кармана телефонную трубку.

— Глюр… нет, не желаю слушать. Знаю… У меня двадцать часов. Нет. Считай, что на это время я умер.

Река пряталась, утопала в островках камыша, в низких скрюченных ивах. У берега обнаружился мосток, полуразвалившийся, как ворота и как сам дом; Клавдий прихлопнул камнем опасно торчащую головку ржавого гвоздя.

— Холодно, — сказала Ивга с нервным смешком. — И вода холодная тоже…

— Вода теплая, — возразил Клавдий серьезно.

По противоположному берегу, свободному от камышей, но зато илистому и топкому, бродили белые гуси.

— У меня купальника нет.

— Тоже мне невидаль — голая ведьма…

— Не смейтесь.

— Хорошо, я отвернусь. Гусей ты не стесняешься?..

Ивга бросила одежду на мосток. Опасливо косясь на Клавдия, демонстративно глядящего вдаль, подобралась к краю доски и заколебалась было — трухлявый мосток, оскорбленный ее сомнениями, попросту взял да и подломил подгнившую доску. Ивга, взвизгнув, плюхнулась в реку.

Чисто. Прозрачная вода, обнимающая чистое тело. Чистое, до родинки, до волоска…

Она нащупала ногами дно. Дернулась от прикосновения водорослей, встала, поправила волосы. Гуси сбились в стайку и неторопливо форсировали реку.

— Смотри, они сюда плывут, — с беспокойством сказал Клавдий.

— Ну и что?

— Я их боюсь, — в голосе Великого Инквизитора ей послышалась искренняя озабоченность.

— Гусей?

— Плывут же, заразы!..

Ивга опустила лицо в воду. Открыла глаза; мир сделался неверным и расплывчатым, прикосновение водорослей больше не казалось противным, а вокруг Ивгиных бедер кружилась стайка мальков, вспыхивая время от времени резким серебряным сполохом.

Она выпрямилась, стирая воду с лица. Инквизитор — вот это действительно зрелище, Великий Инквизитор в полосатых плавках — сидел на краю мостка; незагорелая кожа его бросала вызов своей белизной — вызов лету, солнцу и множеству морских курортов, которыми владеет, как говорят, вездесущая контора верховной Инквизиции… А мелкие клерки, небось, уже всю шкуру прозагорали, подумала Ивга с внезапным возмущением.

— А говорят, что у мужественных людей волосатая грудь. И ноги…

— Вывод? Я не мужественный или я ноги брею?

— Вывод — брешет молва…

Инквизитор неуверенно пожал плечом:

— Это комплимент?

На правой стороне груди у него белел полукруглый шрам. Ивга знала, что точно такой же, но только меньше, имеется и на спине; она хотела спросить, откуда — но в последний момент прикусила язык. Хорошо быть бестактной, но не до такой же степени…

По небу плыл самолет — серая иголка, тянущая за собой белую нитку шлейфа; гусиная стая безмолвно пересекала отражающееся в речке небо, и белую реактивную стрелку пересекала тоже. Хоть здесь справедливость, подумала Ивга, прикрывая глаза. Есть в жизни мгновения, когда гуси равняются в чем-то с самолетами…

— Я хочу быть гусем, — сказала Ивга шепотом. — Гусыней… с красными лапами. Плавать… все лето. Есть траву… А потом пусть и режут. Потому как какой смысл дожидаться зимы?..

— Рыжая гусыня, — Клавдий чуть усмехнулся. — Лисой родилась…

Гусиная стая повернула к мостку — осознанно, определенно.

— Это ко мне, — сказал Клавдий упавшим голосом. — Меня с детства гуси не любят… И его сиятельство господин герцог — изрядный гусь — в первых рядах…

— Чихать они на вас хотели, — сообщила Ивга хладнокровно, однако ее оптимистический прогноз не подтвердился.

Гуси плотной стаей причалили к берегу; Клавдий замахнулся ивовым прутом — гусиный вожак, поражающий размерами, но даже на вид глупее прочих, счел это вызовом на бой. Повинуясь крикливой команде предводителя, гуси сгруппировались — крыло к крылу — и одновременно пригнули к земле длинные белые шеи.

— Ивга, ты видишь, — сказал Клавдий беспомощно. — Прогони их, пожалуйста.

— Не могу, я же голая…

— Ну я зажмурюсь! Выйди, камень кинь, ну прогони этих сволочей, они… ой!..

Гуси обступили Клавдия кольцом. Их шипению позавидовал бы любой серпентарий; Великий Инквизитор переступал босыми ногами, беспрестанно занося свой хлыст — и почему-то опасаясь ударить.

— Ивга, пес… Это не смешно!.. Я даже без штанов…

Ивга попыталась придать лицу каменное выражение. Губы не слушались, неудержимо разъезжаясь к ушам; смех не давал дышать.

— Хха… ой, нет… Чего… им… от вас… надо?..

— Это не-сме-шно!.. Я боюсь этих зараз, ясно?

— Надо… искать… их хозяина… пусть отдаст команду «фу!»…

— Я тебе посмеюсь!.. Выйди, кинь в них чего-нибудь, ботинком брось…

— Благородной обувью… в глупых птиц…

— Ивга, я тебя как человека прошу!

• Предыдущая
• 61/85
• Следующая