Мороженое в вафельных стаканчиках - Ботева Мария Алексеевна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая

— Виктор, с тобой все в порядке? — спросили воспитатели.

— Гражданочка, пройдемте на кухню для допроса, — приказали милиционеры.

А инспекторы просто молча начали собирать Витькину одежду. Оказывается, запомнили, в чем он ходит!

— В чем дело? — беспрерывно спрашивал наш папа. — В чем, собственно, дело?!

Витька хотел сбежать, но в дверях его остановила общественность.

— Не бойся, мальчик, теперь все будет хорошо, — сказала она.

Куда уж лучше.

На кухне милиционеры заставляли маму подписывать какие-то бумаги. Свои бланки подсовывали инспекторы и воспитатели. Хорошо, у общественности не было ничего такого. Мама ничего не подписывала. Она только сидела и плакала. Я бы даже сказала, что ревела, но Витька всегда ругался и говорил, что мамы только плачут. Значит, она плакала и ничего не подписывала.

Сначала все эти люди пытались уговорить ее поставить подпись. Воспитатели даже шутили, что им хочется взглянуть на автограф человека, который взялся добровольно воспитывать Витьку. Потом начались угрозы. Маме сказали, что выгонят ее с работы. Подумаешь, какая мелочь! Потом — что выгонят из троллейбусного парка нашего папу. Тоже переживем! Дальше — не будут нас пускать в школу. И прекрасно! Замечательно! Мама стояла намертво.

Но они предвидели это. В ход пошла тяжелая артиллерия.

— Мы лишим вас родительских прав, — сказали инспекторы, — и отберем детей.

Все замерли. Наступила полная тишина. Полнейшая тишина. И тут Витька сказал:

— Мама, — он впервые назвал ее так, до этого все как-то обходился без этого, — мне нужно с тобой поговорить.

Стало еще тише, хотя куда уж? Потом произошло настоящее чудо. Все — милиция, инспекторы, воспитатели, даже общественность — все вымелись из нашего дома.

— Выйдите тоже, пожалуйста, — попросил нас Витька.

Они разговаривали, наверное, триста лет. Мы уже устали плакать, не могли ни о чем думать. И в этот момент в дом позвали нас. Нас, а не их.

— Я ухожу, — объявил Витька, — а вы берегите маму.

И вышел на улицу. С собой у него была толстая пачка бумаг, которые заставляли подписывать нашу маму.

Всю неделю мы не выходили из дома. Соседи не решались даже заглядывать в окна. Во дворе было необычно тихо.

А в выходные пришли Нина и Витька! Они приходили каждую неделю, каждые выходные. Витька теперь уехал к морю, Нина приходит и сейчас.

Все равно они наши.

Я вышла из дома, были какие-то дела. Во дворе прибиралась Любовь Николаевна. В последнее время она работала дворником. Сказала, что устала от детей. Мы поздоровались, и я пошла дальше. Но она, видимо, решила поговорить со мной.

— А ты знаешь, какой сегодня день? — спросила она. Это одна из немногих людей, которые замечают меня и не обращают внимания на маленький рост.

— Вторник.

— Хорошо. Но я не об этом. Пятнадцать лет назад в этот день в нашем городе открылся цех по производству мороженого. Это был прекрасный день. Ты помнишь?

Я не помнила. Во-первых, я была еще маленькая. Это было так давно.

— Нет, — сказала я, — конечно же, я не помню этот прекрасный день.

И пошла дальше. Но когда я добралась до троллейбусной остановки, то вспомнила. В то лето мы побывали у Балтийского моря. Но это было в августе, а в июле нас с Илюхой отправили в санаторий, чтобы мы набрались здоровья перед школой. Мы оба осенью готовились пойти в первый класс. Но какое там здоровье: столько лесных муравьев я не видела нигде на свете! Илья говорил, что их не надо бояться, но каждый раз, как мы бывали в лесу, мне приходилось повыше поднимать ноги, будто марширую. Стыдно сказать, но я боялась, что они заберутся мне в сандалии, будут ползать по ногам и кусаться. А лес мы навещали чуть ли не каждый день — через него шла дорога на озеро с лебедями. После каждой такой прогулки у меня начинали болеть ноги и голова. В конце концов меня положили в изолятор. Конечно, Илюха навещал каждый день. Но это было совсем не то же самое, что ходить вместе гулять.

Однажды в санаторий приехал папа. Это было так неожиданно. Из окна я видела, что пришел автобус. Остановился, а потом отправился дальше. А на остановке остался мой папа. Потом он пришел в изолятор, и мы с Илюхой уехали с ним. В тот же вечер мы все сели в поезд, который ехал к морю. У мамы был уже большой живот, мы все ждали Людмилку, а у меня была температура. В дороге ему пришлось с нами тяжело.

Само море я помню плохо, но это не беда, потому что есть фотография, где папа выводит меня из моря. А рядом столько людей! Нас на этой карточке, честно сказать, трудно узнать. Чтобы понять, что это именно мы, надо очень внимательно вглядываться. Вот какое оно большое! Вот сколько там людей!

А Илюха плавать не любил. Даже больше: он боялся моря. Как только он увидел столько воды, то сразу же решил, что дальше моря нет ничего. Что земля дальше не продолжается, а есть только вода, а за водой, видимо, и вовсе ничего нет. Край света. Когда он так говорил, мама только улыбалась и гладила свой живот. А папа объяснял, что края света нет, потому что Земля круглая. Но Илюха не верил. Он говорил:

— Но где-то это все должно кончаться!

И плакал.

В городе, где мы отдыхали, тогда уже продавали мороженое в вафельных стаканчиках. А у нас мороженое бывало редко, в стаканчиках из бумаги, его ели деревянными палочками. Конечно, мы захотели попробовать, какое оно — в вафельных стаканчиках? Нам казалось, вкуснее нет ничего. И даже не может быть. Мы постоянно просили родителей купить нам такое мороженое. Но маме было тяжело много гулять, и она отправляла папу. Папа приходил с пустыми руками. Оказывается, в этом городе такое лакомство тоже было редко. И его раскупали очень быстро. Но оно там было! И папе приходилось искать его.

Нам повезло только перед самым отъездом. Неожиданно по дороге на вокзал мы увидели из окна такси, что на улице стоит тележка с мороженым. И уже собирается очередь. В один голос мы с Илюхой заголосили, чтобы папа его купил. Мы кричали так дружно и громко, что водитель остановил машину, выскочил из нее и купил мороженое без очереди.

Кажется, никогда мы не ели столько холодной вкуснятины! А в поезде мы мигом заболели. Маме тоже было не очень хорошо. И папа снова намучился с нами.

Через неделю после того, как мы вернулись с моря, папа ушел в неизвестные дали и не увидел, что родилась Людмилка. Мороженое в вафельных стаканчиках в нашем городе уже было, но мы этого не заметили. Нам было не до того. Сначала в неизвестных далях пропал наш папа. Потом уехала в роддом мама, мы с Илюхой остались одни и должны были сами вести хозяйство. Нам помогали Любовь Николаевна и дед Поняешь. Но все это совсем не то, что мама. А потом она приехала вместе с Людмилкой. Мы сами ездили встречать их на такси. Осенью мы с Илюхой пошли в первый класс. Забот хватало у всех. Илюха и Людмилка очень быстро росли и взрослели, а я оставалась маленькой.

У нас появилась Нина, папа вернулся, как возвращался из своих неизвестных далей всегда. Потом нашелся Витька. И так мы жили все вместе почти все это время. Теперь Илюха женился, Нина нашла своих настоящих родителей. Витька уехал к морю, Людмилка вовсю учится в институте. Папа порывается уйти в неизвестные дали, но больше лежит на диване и о чем-то думает. Мне кажется, только у нас с мамой нет никаких новостей.

И вот Любовь Николаевна спрашивает меня, какой сегодня день. Оказывается, это день, когда в нашем городе начали производить мороженое в вафельных стаканчиках. Надо же.

ШКОЛА НА СПИЧКЕ

У меня болит ноги середина. Бывает такое. Это все из-за того, что я много думала. У меня так всегда, если много думаю. От мыслей. Все из-за одной истории, когда я бежала с насыпи у железной дороги и так разбежалась, что нечаянно сломала руку и ногу, расцарапала все лицо. Потом еще лежала в больнице, потом дома — тоже лежала. Неохота было нигде появляться в этом гипсе. Лежала и читала книги по литературе, мне папа не разрешает отставать от программы. А тут как раз мама узнала тему сочинения по «Капитанской дочке». То есть несколько тем. Ну, там, про честь и человеческое достоинство, образ Пугачева, женские образы, почему повесть названа именно так. Я выбрала тему про семью капитана, семью Мироновых. Сначала я хотела написать сочинение левой рукой, ну, не левой — она как раз была в гипсе, — правой, но сильно не размышлять, так, что в голову придет, то и написать. Но пока устраивалась поудобнее в кровати, я вдруг поняла, что я тоже почти что капитанская дочка. Даже майорская. Мой папа — майор, не капитан, но что-то в этом есть. Я как представила нас в этой Белогорской крепости, так моя мысль куда-то побежала, а я — за ней. Когда я думаю, то много хожу, потому что мысли разбегаются от меня в разные стороны. И даже когда остается одна, она тоже пытается разбежаться, и тоже в разные стороны. Старается разделиться на несколько отдельных мыслишек — и наутек. Мне приходится как-то ее догонять. Это все ничего, могу и побегать, но в тот раз на мне был гипс. Видимо, в ноге что-то срослось не совсем так, как надо, а может быть, что-то еще случилось. Но с тех пор каждый раз, когда я догоняю свои мысли, у меня болит ноги середина.

• Предыдущая
• 11/31
• Следующая