За стеной - Никс Гарт - Страница 48

• Предыдущая
• 48/48

Короля обуяло такое нетерпение, что он скакал дни и ночи напролет, но дождями смыло мосты, и ему все равно пришлось потратить семь дней, чтобы добраться до домика садовника. И там снова был розовый куст с единственной розой. Красной розой, такой прекрасной, что свита короля молчала, пораженная ее красотой, а сам король лишь махнул рукой дворцовому садовнику, чтобы тот забрал куст.

И хотя король не задавал вопросов, садовник сам заговорил, прежде чем лопаты коснулись земли вокруг розового куста.

— Я посадил эту розу по прошествии трех лет со дня смерти моей жены, — сказал он. — Цвет этой розы — это цвет ее губ, которые я впервые поцеловал в полнолуние, в самую жаркую летнюю ночь. Эта роза растет благодаря моей любви.

Король, казалось, ничего не слышал, он просто не мог оторвать взгляда от розы. В конце концов, он отвел от нее глаза и повернул лошадь к дому.

Дворцовый садовник посмотрел, как король уезжает.

— Твои розы — это самое прекрасное, что я когда-либо видел, — сказал он. — Они растут только благодаря твоей великой любви. Но зачем их растить, если у тебя все равно забирают эти воспоминания?

Садовник улыбнулся и ответил:

— Мне не нужно ничего, чтобы помнить о жене. Когда я иду в одиночестве под ночным небом, то вижу черноту ее волос. Когда луч света попадет на зеленое стекло бутылки, я вижу ее глаза. Когда заходящее солнце окрашивает красным цветом холмы, а ветер касается моих щек, я чувствую ее поцелуй. Я вырастил первую розу, потому что боялся, что могу забыть. Когда розы не стало, я понял, что ничего не потерял. Никто не может забрать память о моей любви.

Дворцовый садовник нахмурился и снова начал копать землю у куста. Затем спросил:

— Но почему же ты продолжаешь выращивать эти розы?

— Я выращивал их для короля, — ответил садовник. — У него нет собственных воспоминаний и нет любви. И, в конце концов, это же всего лишь цветы.

У меня есть два меча. Один зовут «Печаль», а другой — «Радость». Это не настоящие их имена. Не думаю, что есть на свете хоть один живой человек, который знает буквы, выгравированные на их черно-синей стали.

Я — знаю, но я не живой. Однако, и не мертвый. Ни то ни се, колышущееся в сумерках, и проснувшееся, и спящее, помещенное в некие границы, приколотое к доске, отчего я не могу двинуться ни назад, ни вперед.

Я отдыхаю, но я не сплю и не дремлю. Я просто вспоминаю, а воспоминания наваливаются одно на другое, смешиваясь и соединяясь до тех пор, пока я не запутываюсь, когда или где, как или почему. В сумерках становится совсем невмоготу, и я поднимаюсь из моей ужасной постели, чтобы выть на луну или бродить по коридорам…

Или сидеть под мечами в старом плетеном кресле, надеясь на стук случайного посетителя, надеясь на перемену, на шанс…

У меня есть две дочери. Одну зовут Печаль, другую — Радость.

Это не настоящие их имена. Не думаю, чтобы даже они помнили, как их звали в далекие дни их юности. Ни они, ни я не помнят имени их матери, хотя иногда, во время моих дневных мечтаний, я могу уловить мелькание ее лица, ощущение ее кожи, вкус ее губ, шуршание рукава, когда она покидает комнату… и мои воспоминания.

Они, мои дочери, всегда голоднее, чем я, и все еще испытывают жажду… крови.

У этого рассказа два конца. Один называется «Печаль», другой называется «Радость».

Вот первый конец.

Когда садится солнце, в мой дом неосторожно заходит великий герой. Он — во цвете лет, высокий, стройный и надменный. В саду он встречает моих дочерей, стоящих в тени большого дуба. Вот-вот солнце скроется, и герой достаточно умен, чтобы этим воспользоваться, он умен и силен. С обеих сторон на него нацеливаются клыки. Однако герой со своим серебряным ножом проворней, и солнце еще не зашло.

Серебро жалит, и огонь сжигает, и это конец Печали и финал Радости.

Герой приходит, намереваясь закончить эпос, который был создан о нем. Он находит меня в плетеном кресле, и надо мной — Печаль и Радость.

Я предлагаю ему выбор и называю имена.

Он выбирает Печаль, не догадываясь, что это то, что он выбирает для себя, просто меч называется точно так же.

Я не испытываю жалости ни к нему, ни к моим дочерям, мне жаль только себя.

Я пью его кровь. Все это было давно… и он был героем.

А вот второе окончание.

Молодой человек, еще недостаточно мудрый, чтобы быть героем, великим или малым, на закате приходит в мой сад. Он следит за мной, и хотя я никуда не спешу, я все-таки вынужден выбраться из моего плетеного кресла и отправиться в кровать.

У моих ног лежат кости и череп, плоть давно исчезла. Я не знаю, чьи это кости. В этом доме много костей и черепов.

Мальчик влезает в окно, загораживая луч солнца. Я жду в тени двери, наблюдая, как он изучает мечи. Губы его двигаются, озадаченные тем, что там написано, или мне это лишь кажется. Возможно, алфавит или язык когда-то действительно были утеряны.

Он не получит помощи от древней надписи, от древней жизни.

Я называю оба имени, которые дал мечам, но он не отвечает.

Я не вижу, какое оружие он выбирает. Воспоминания уже устремляются ко мне, толкают меня, бьют и окружают. Я не знаю, что происходило, что происходит или что должно произойти.

Я в своей постели. Юноша стоит надо мной, кончик меча колет мою грудь.

Это Радость, думаю я, меч, выбранный благодаря мудрости, а не благодаря удаче. Кто мог ожидать этого от мальчика, еще недостаточно взрослого, чтобы бриться?

Сталь холодна. Конец. Но из раны пузырится только пыль.

Затем приходит второй удар, в старые кости шеи.

Я давно ждал этого конца.

Ждал кого-то, кто выберет за меня.

Даст мне Радость, а не Печаль.

• Предыдущая
• 48/48