Время перемен - Аренев Владимир - Страница 11

• Предыдущая
• 11/54
• Следующая

И хотя Ему очень хотелось погреться на солнышке, приближающийся чужак излучал слишком явную угрозу, чтобы пренебрегать ею. Пока атакующий был еще слишком далеко, но с каждым мгновением приближался — и тогда Он отступил. Где-то там, позади, Он помнил, темнело несколько отверстий, которые, вероятно, вели в другие миры. Или, как минимум, забравшись в одно из них, можно было спрятаться от воинственного чужака. Пахло из отверстий привлекательно, не опасностью, а жильем.

Он заполз в ближайшее, сперва как следует прислушавшись к звукам, что доносились оттуда, и еще раз проверив, нет ли там какого-нибудь враждебного запаха. Потом проник внутрь. Недлинный тоннель заканчивался круглой пещеркой, где можно было развернуться головой ко входу. Он так и сделал — и даже немного выполз наружу, чтобы поглядеть, что там творится. Чужак насыщался, отвратительно чавкая и проглатывая сразу большие куски. При этом он хищно поглядывал по сторонам — и едва заметил еще одного незнакомца, норовившего выбраться из собственного мирка во внешний (а таких чужаков становилось все больше), оставил добычу и ринулся в атаку. Его противник оказался достаточно сильным и ловким, чтобы успеть выскочить наружу и дать отпор. Они сцепились — зубы, лапы, хвосты, все вперемешку — и покатились по земле. А вокруг выбирались из своих мирков другие чужаки: кто-то тоже кидался на ближайшего соседа или того, кто показался слишком слабым, кто-то — спешил к останкам уродца, чтобы побыстрее насытиться, пока остальные не заметили. Везде кипела жизнь, полная запахов, звуков, красок и движения.

Очень скоро Ему наскучило наблюдать за тем, что творилось снаружи. Раз уж теплом насытиться не удалось, неплохо бы насытиться хотя бы временем. И Он вернулся в пещерку, улегся там поудобнее, мордой ко входу — и заснул под шум и вопли, доносившиеся снаружи. В любой другой день Он с удовольствием принял бы участие в потасовках (и примет еще не раз), но сегодня Он устал и поэтому отдал предпочтение сну.

Впрочем, как следует насытиться временем Ему тоже не дали. Внезапно Он проснулся, почувствовав опасность. Опасность приближалась откуда-то снаружи, сейчас она ползла по коридору и вот-вот должна была оказаться в пещере.

Он зашипел, приподнимаясь и вглядываясь во тьму (как ни странно, глаза теперь казались Ему почти такими же важными, как нос и уши). Где-то совсем рядом шевелилось нечто — мгновение спустя Он сообразил, что это один из чужаков, проломавших собственные мирки там, наверху — и теперь спустившийся сюда, чтобы… Впрочем, какая бы причина ни двигала вторженцем, сейчас чужак замер и принюхивался/прислушивался, пытаясь, видимо, решить, насколько рискованно продолжать нападение.

Чтобы помочь в принятии этого решения, Он накинулся на чужака и успел ухватить его зубами за нос. Последовала небольшая потасовка; в конце концов вторженец вырвался и, поскуливая, убежал наверх.

Но вот звуки затихли. Тогда Он поднялся с пола (Он прилег, немного утомленный схваткой с чужаком) и тоже выбрался наверх. Кажется, Он понял, почему вторженец посмел сунуться сюда. Хоть тот и обладал трусливым характером (о чем свидетельствует столь скорое бегство), но не был уверен, что в этой пещере кто-нибудь есть.

Дабы на будущее обезопасить себя от подобных визитов, Он помочился неподалеку от входа в пещерку, тем самым ставя запаховую метку: «Здесь живу я!» После этого Он вернулся к себе домой и проспал там до самого утра — лишь первые лучи солнца, пробравшиеся внутрь сквозь небольшой тоннель, да громкие звуки очередной потасовки разбудили Его. Выйдя наружу — неторопливо, хотя эта неторопливость стоила Ему большого напряжения, — Он огляделся. Видимо, Его величественное появление почти не произвело впечатления на окружающих — они по-прежнему выли и набрасывались друг на друга, а кое-кто уже пировал останками своих или чужих жертв, от которых доносился неприятный запашок подпорченной солнцем падали.

И в это время откуда-то сверху появились сперва звуки, а потом и запахи — новые, страшные и вместе с тем манящие.

— Ну, — сказал чей-то голос. — Покормим-ка наших малышей.

(Разумеется, для Него, как и для остальных «малышей», голос произнес всего лишь ничего не значащий набор звуков, но… Но что-то такое уже тогда всколыхнулось в Его сознании. И потом, постепенно, день за днем, Он начинал понимать слова, их значение — и это длилось до тех пор, пока Он не заболел, — о чем будет сказано в свое время).

Голос пугал и очаровывал прежде всего гармонией звуков, которые издавал. Но был еще и запах — запах добычи, крови, недавней смерти! Все, кто находился сейчас внизу, — сражались ли они или же пожирали тухлятину, или вообще только сейчас выползли из своих нор — все, как один, вытянулись в струнку и подняли головы вверх, к этому запаху. Они жаждали насыщения, жаждали отыскать то, что так притягательно пахло.

Вдруг к ним скользнуло нечто темное и плоское — стелясь по земле, оно рванулось в том числе и к нему. Но Он не побежал: темное и плоское не имело ни запаха, ни звука, оно было сродни теплу, которое лишь грело и светило — и больше ничего.

Зато вслед за плоским и темным сюда упал кусок мяса. Тотчас все кинулись к нему — а сверху падали другие куски, обладавшие притягательным запахом смерти, невообразимо вкусные!.. И голос, расхохотавшись, заключил:

— Хор-роши, стервецы! Гляди, как накинулись. С них явно будет толк. Сильные бойцы.

А другой голос добавил:

— Не только. Есть среди них парочка детенышей и посообразительней, — и темное, плоское снова зашевелилось, потянувшись к Нему. Но Он тогда не обратил внимания, всецело поглощенный борьбой за кусок мяса да наблюдением за соседями (некоторые были особо озлобленны и могли напасть).

Наконец мясо закончилось. Кое-кому досталось меньше, чем они хотели, и несколько голов поднялось, выжидающе глядя наверх. Но плоское и темное судорожно задергалось, а голос издал некий сиплый однотонный вскрик, так непохожий на предыдущие его звуки, и лишь потом добавил:

— Вот уморы! Они проморгали свою долю и надеются, что им дадут еще!

— Так бывает всегда, — безразлично заметил другой голос. — Всегда найдется пара-тройка слабаков — и вот увидишь, они никогда отсюда не выйдут.

И хотя Он тогда еще не понимал слов, Он вскоре увидел. Те, кто остался без мяса, не все были слабаками — некоторые просто слишком уж увлеченно сражались друг с другом, когда сверху начали бросать пищу, и поэтому они поздновато сообразили что к чему. Такие (а их было большинство) в следующий раз не зевали, хотя оставались не менее агрессивными, чем прежде. Их Он не понимал. Ясно ведь и так, что всех сразу не сожрешь, тем более, если не будешь расти. А Он хотел вырасти до пределов этого мира — и вот тогда-то, а может, намного раньше, Он расправится со всеми своими конкурентами. Разумеется, Он не собирается оставлять их в живых, просто попозже с ними будет проще разобраться.

Другие соперники и впрямь быстро сдались. Они оказались слабаками, слишком медлительными, слишком тугодумными, чтобы выжить здесь. Они явно поторопились разломать свои предыдущие мирки. Одного такого слабака Он сам как-то разорвал на клочья — не потому что хотелось есть, но просто из-за очередного приступа ярости. Обычно они, приступы, накатывали на Него, но не очень часто — и тогда Он расправлялся с кусками древесины, раскиданными по всему котловану, или же рыл. Последнее занятие оказалось еще и полезным.

Во-первых, норы, которые заняли Он и Его соседи отличались по размерам. Он занял одну из небольших — но Он и сам тогда был небольшим, и в те дни размеры норы Его успокаивали. Однако теперь Он рос — и рос, следует заметить, намного быстрее своих сверстников. Очень скоро нора стала слишком маленькой, Он еле протискивался сквозь короткий тоннель в пещеру. Существовало два выхода: отобрать более подходящую нору у соперника (и нор, и соперников вокруг было предостаточно) либо же расширить свою. После неудачной попытки выселить соседа, что жил слева (того самого, который в первую же ночь напал на Него), Он отдал предпочтение рытью. И очень скоро Его нора уже не казалась слишком маленькой или неудобной.

• Предыдущая
• 11/54
• Следующая