Сын бомбардира - Лезинский Михаил - Страница 2

• Предыдущая
• 2/25
• Следующая

— Приказываю выйти.

Из землянки показался мальчишка. Отряхнулся, вытянулся во фрунт и строевым шагом подошёл к адмиралу:

— Николка, сын матроса 37–го флотского экипажа Тимофея Пищекко, по вашему приказанию явился! — громко отрапортовал мальчуган. И жалобно попросил: — Не отправляйте с батареи, ваше превосходительство! Я… воду доставлять могу…

С водой на бастионах действительно было туго. Адмирал повернулся к своему адъютанту:

— А ведь сын бомбардира прав. Надобно привлечь к этому делу горожан. — И стал спускаться вниз.

Проходя мимо мальчика, повернул к нему голову:

— Значит, помощник? А на чём собираешься возить?

— Уж придумаю.

— Ну уж придумай, придумай! — Корнилов улыбнулся и, садясь на лошадь, бросил Забудскому;

— Поставить на довольствие!

— Есть поставить!

Глухой удар оборвал фразу. Бомба* взорвалась совсем рядом, и лошадь Корнилова испуганно заржала, взвилась на дыбы. Адмирал осадил её, ласково похлопал по холке. Но гнедая не слушалась — она дико косила глазом на дымящуюся воронку и не шла вперёд.

Владимир Алексеевич наклонился к прижатому уху лошади и строго сказал:

— Не люблю, когда меня не слушают.

Лошадиное ухо медленно приподнялось, и гнедая, преодолевая страх, пошла вниз с батареи…

Днём Корнилов появился на Малаховом кургане. И вновь прокатилось по редутам[5] громогласное «ура!». Адмирал снял фуражку, вытер пот со лба.

— Будем кричать «ура!», когда собьём английскую батарею, а теперь покамест только французская замолчала.

Он выпрямился в седле и, не надевая фуражки, поскакал вверх. Сопровождающие отстали, только адъютант мчался рядом.

Возле батареи у оборонительной башни спешились. Владимир Алексеевич сошёл с лошади и зашагад вдоль земляного вала. Вдруг адмирал остановился. На земле, хрипя и задыхаясь, перевязывал себя матрос. При виде адмирала раненый попытался встать. Владимир Алексеевич быстро подошёл к матросу.

— Немедленно носилки!

Адьютант бросился выполнять приказ. Корнилов наклонился над лежащим. Тонкими длинными пальцами стал разматывать бинт.

Появились офицеры свиты. Кто-то посоветовал не беспокоить матроса: похоже, ни в чьей помощи он уже не нуждался.

Владимир Алексеевич грустно посмотрел на говорящего.

— Да, всем не поможешь. К тому же и медик из меня никудышный…

Адмиральская группа направилась к оборонительной башне Малахова кургана. На первом этаже этой башни, за толстыми стенами из белого инкерманского камня лежали тяжелораненые офицеры, ожидая отправки в госпиталь.

Несколько секунд Корнилов вглядывался в багровые вспышки вражеских батарей. Потом спросил:

— Как с припасами?

— Много отсыревшего пороху, — ответили ему, — каптенармусы не успели…

Последних слов адмирал не расслышал: рядом ударила шрапнель.

— Ваше превосходительство, пойдёмте отсюда, — быстро заговорил адъютант, — вас там спрашивают.

Корнилов только улыбнулся этой незатейливой хитрости.

Один из снарядов упал на валу, адмирал отряхнул с шинели землю. Ещё несколько бомб взорвалось поблизости. Англичане явно заметили группу военачальников и пристрелялись.

Владимир Алексеевич попрощался с офицерами и направился к батарее, где осталась лошадь. Вдруг ноющий звук шального снаряда догнал его. Тупой удар. Вскрик нескольких голосов. Все бросились к адмиралу.

— Носилки! Носилки!

Корнилов лежал на земле. Рядом валялся обломок шашки,

— Владимир Алексеевич! Владимир Алексеевич!.. Адмирал открыл глаза и, обведя взглядом офицеров, тихо произнёс:

— Ну вот и отвоевал…

Он хотел сказать что-то ещё, но губы не слушались. На побелевшем лбу выступили капли пота. Глаза смотрели спокойно.

Подошли матросы с носилками, на них уложили Корнилова. Медленно двинулись вниз с кургана. Адмирал приподнялся.

— Отстаивайте же Севастополь!.. — едва слышно произнёс он и потерял сознание.

Это произошло 5 октября 1854 года[6] в 11 часов 30 минут. Владимир Алексеевич Корнилов скончался вечером того же дня.

Стасик бережно расправил старинную карту. Палец его заскользил над паутинкой фиолетовых линий, где причудливой вязью было написано: «Корабельная слободка».

Если посмотреть на Севастополь сверху, то синяя бухта словно длинная ящерица, что вползла в город да так и застыла. Она рассекла Севастополь на Северную и Южную части. Южная ещё одной бухтой — оттопыренной лапкой синей «ящерицы» -— разделена на Центр и Корабельную сторону.

— Домик Пищенко, — заявил Стас, — находился вот здесь, на Корабельной, на углу Михайловской и Базарной — так эти улицы раньше назывались. Это возле нынешней Ушаковой балки — знаете, там сейчас высотные дома?

Щёки Стасика разрумянились. Он говорил быстро, заметно волнуясь:

— Мама Николки могла быть ранена только осколком английского снаряда.

— Погоди, погоди! Почему не французского?

— Смотрите, — мальчик замерил циркулем расстояние на карте, — до Михайловской улицы что от французских, что от английских позиций почти шесть километров. Но у англичан были пушки с витым каналом — новинка артиллерии. И только они могли стрелять на такое расстояние.

Да, теперь мы почти зримо представляли, как произошло несчастье. Как осколком снаряда, залетевшего на дворик, свалило наземь Екатерину Пищенко. Как ни на час не отходил Николка от постели раненой, как смачивал её губы холодной водой. И не верил, что спасти мать уже невозможно.

— Она умерла в конце бомбардировки, — тихо произнёс Стас. — Иначе Николка пришёл бы на бастион раньше.

— Может быть… Но у нас нет доказательств.

— Будут доказательства! — И, смутившись, добавил: — Постараемся найти. Ведь правда?

Парень всерьёз взялся за изучение Крымской войны. Сегодня он положил перед нами густо исписанную тетрадку.

Прошла неделя. Наш помощник не появлялся и не звонил. Вдруг сегодня он прибежал к нам с утра взволнованный.

— Есть доказательства! Мама Николки Пищенко… Стасик раскрыл книгу — записки офицера — артиллериста с пятого бастиона. Страница 115:

• Предыдущая
• 2/25
• Следующая