Пир горой - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 7
- Предыдущая
- 7/14
- Следующая
– И она его тоже ждет… – уже шепотом говорила Агния. – Лестно такого сокола приголубить. Другие-то бабы завидовать будут… И у ней свои слова найдутся. Сейчас-то ничего не понимает, а тогда вся заговорит… А дальше…
Агния откинулась, точно проснулась от тяжелого сна. Лицо было такое бледное, глаза потемнели, на губах судорожная улыбка… Аннушка замерла от страха.
– Агния, будет…
– Х-ха, испугалась, смиренница!.. Хочешь, я вот сейчас со стены прыгну?.. Не бойся, никуда не прыгну…
В свою келью Агния возвращалась, точно пьяная, и даже шаталась на ходу. Аннушке сделалось жаль ее.
– Зачем ты так себя расстраиваешь, Агния?
Агния посмотрела на нее безумными глазами и захохотала.
– Уходи от меня, – шептала она. – Ты ничего не должна знать, что будет дальше… Уходи!
VII
Целый год об Егоре Иваныче не было ни слуху ни духу, – точно все в воду канули. Раз только была засылка к матери Анфусе от честного старца Мисаила через прохожего странного человека, пробиравшегося по раскольничьим делам в мать-Расею.
– Наказал больно тебе кланяться, мать Анфуса, – повторял странник в десятый раз.
– Ну, еще-то што?..
– А еще наказывал, штобы вы не беспокоились и што все идет правильно.
– Да ты говори толком: где Егор-то Иваныч? Он у нас ни в живых ни в мертвых…
– Вся партия в тайгу ушла еще с зимы; ну, а летом оттуда ходу нет ни конному, ни пешему. Не близкое место: сотен на шесть верст от ближнего жилья. Тунгусишки сказывали, што быдто видели партию и соследили ее по зарубкам в лесу…
Так и было неизвестно ничего, пока на Увек в скит не приехал сам Лаврентий Тарасыч Мелкозеров. Гордый был человек и редко посещал обитель, а тут приехал и прямо к игуменье.
– Каково, честная мать, поживаешь?..
– Живем, Лаврентий Тарасыч, пока бог грехам терпит…
Стара была мать Анфуса, а все-таки догадалась, что неспроста наехал толстосум. Поговорит-поговорит и замолчит, точно ждет чего. Так и не могли разговориться по-настоящему. Уходя, Мелкозеров спохватился:
– Мать честная, у тебя живет Яков-то Трофимыч?
– Ох, у меня, милостивец…
– Давно я собираюсь его проведать, да все некогда… А прежде-то дружками были. Ну, как он у тебя?
– Да все так же… Ты бы зашел к нему, Лаврентий Тарасыч. Убогого человека навестить подобает…
– Некогда мне, честная мать. Дела у меня: помереть некогда. Вот до тебя еле удосужился…
– А ты послушай старуху, не погордись, сходи…
Мелкозеров поломался для прилику, а потом согласился.
– Уж только для тебя, честная мать, а то и дыхануть некогда.
Хитер был Лаврентий Тарасыч, а перехитрить честную мать не сумел. Поняла она, зачем он приехал: дошли какие-нибудь слухи из тайги, – не иначе. То-то Яков Трофимыч вдруг понадобился. Провожать старика игуменья послала Аннушку и шепнула, чтобы та осталась на всякий случай у Агнии и послушала, о чем будут толковать старики.
Со слепцом Мелкозеров повел ту же политику и долго ходил кругом да около, а уж потом проговорил:
– Плакали твои-то денежки, Яков Трофимыч…
– Какие денежки?
– А которые отправил в тайгу закапывать. Егор-то Иваныч на старости лет немного из ума выступил, а Капитошка и всегда прямым дураком был… Не положил, видно, не ищи. Жаль мне тебя, ну и завернул… Дело-то твое такое, што обошли они тебя кругом.
– Ты это откуда вызнал-то про тайгу?
– А верный человек навернулся и все порассказал, как и што. И деньги закопали и сами не знают, как живыми выворотиться. Такое дело выходит, Яков Трофимыч, и весьма я пожалел твою слепоту. Тридцать тысяч выдал им?
– Ох, тридцать, родимый мой!.. Ох, зарезали, Лаврентий Тарасыч!.. Что же я-то теперь буду делать? Головушку с плеч сняли…
– Попытался на легкое богатство, вот и казнись. Жалеючи говорю…
– Да ведь я-то не дал бы, кабы не жена. Она меня обошла…
– А не живи вперед бабьим умом!.. Меня бы спросил… Уж так мне тебя жаль, Яков Трофимыч, потому, где тебе, слепому, взять такие деньги…
Дальше старики заговорили шепотом. Агния слышала первую половину разговора и стрелой понеслась к матери Анфусе. Сама она не посмела вмешаться в дело: не маленький был человек Лаврентий Тарасыч, и перечить ему было страшно, да и характером крут.
– Ох, матушка, што-то не ладно они разговаривают, – жаловалась Агния игуменье. – Кругом пальца обернет Лаврентий-то Тарасыч моего слепыша… Неспроста приехал. Пошла бы ты к ним, помешала…
– И то пойду, Агнюшка. Я уже сама догадалась, что неспроста дела приехал Лаврентий-то Тарасыч и мелким бесом передо мной рассыпался…
Пока честная мать одевалась да собиралась, Мелкозерова и след простыл. Когда мать Анфуса прошла в густомесовский флигелек, Яков Трофимыч сидел и на ощупь считал какие-то деньги. Заслышав шаги, он спрятал целую пачку за спину.
– Денег бог послал? – спросила мать Анфуса.
– Доброго человека послал бог, а не деньги. Обманули вы меня все: и твой старец Мисаил, и Егор Иваныч, и милая женушка. Вот один Лаврентий Тарасыч пожалел… Говорит: давай грех пополам. Вот он какой… Я-то, говорит, наживу, потому зрячий, а тебе где взять, слепому.
– За што же он тебе столько денег дал?
– А пожалел… Ему плевать пятнадцать-то тысяч. На, говорит, поправляйся, а буде что будет, – барыши пополам. Какие там барыши, когда цельный год ни слуху ни духу…
– Надул он тебя, Лаврентий-то Тарасыч! – вступилась Агния. – Станет он тебе даром деньги давать…
– Молчать! – закричал Яков Трофимыч. – Не твоего бабьего ума дело… Все вы меня обманываете…
– Да ты никак рехнулся! – обиделась мать Анфуса. – Какие слова-то говоришь?
– А вот такие… Будет вам меня за нос водить. Это все милая женушка устроила для милого дружка Капитона Титыча. Ему на голодные-то зубы как раз мои деньги пригодились. Лаврентий-то Тарасыч прямо говорит: «За Капитошкино озорство тебе плачу, потому, как ни на есть, а племянником меня бог наказал. С Егором Иванычем сам считайся, а за Капитошку я все помирю».
– Обошел он тебя кругом, и разговаривать я с тобой не хочу, – окончательно рассердилась мать Анфуса и ушла, хлопнув дверью.
– Не поглянулось… а? Ха-ха… – смеялся слепец, вытаскивая деньги из-за спины. – Сладок вам Капитошка пришелся… А с тобой, змея, у меня свой разговор будет. Подойди-ка сюды, жар-птица…
– Не подойду! Лучше в озеро брошусь… А ты дурак!.. Я тебя и знать больше не хочу…
– Молчать! – заревел слепой, трясясь от бешенства. – Убить тебя мало… На мои деньги хотели разлакомиться, да не выгорело… А Егор-то Иваныч на старости лет каким себя дураком оказал?.. И его вы обошли.
Целый день во флигельке стоял содом, а потом Агния вырвалась и убежала к матери Анфусе, но ее туда не пустили: там сидели Рябинины и Огибенины, приехавшие тоже проведать Густомесова. Они столкнулись случайно и смотрели друг на друга волками, так что насмешили мать Анфусу…
– Экая жалость на вас сегодня напала… – говорила Анфуса. – Ума не приложу. Даве утром пригонял Лаврентий Тарасыч и наперед вас пожалел Якова Трофимыча. Опоздали вы, видно, маленько… Да и меня напрасно морочите. Говорите уж прямо, с чем приехали…
Долго отнекивались сосногорские толстосумы, а потом повинились начистоту, чтобы вывести Лаврентия Тарасыча на свежую воду. Да, Егор Иваныч нашел в тайге несметное золото и скоро будет сюда, как только реки встанут. Сказывают, что такого богатства еще и не видано и не слыхано.
Весть о найденном богатстве разнеслась перекатной волной, и в Сосногорске только и говорили, что о таежном золоте. По-прежнему не верил этим слухам один Яков Трофимыч и каждый день пересчитывал полученные с Мелкозерова деньги, ругая жену на чем свет стоит.
Егор Иваныч приехал только под рождество, вместе с Капитоном Титычем. Он приехал прямо на Увек под вечер, когда в обитель посторонних уже не пускали. Вышла сама мать Анфуса, чтобы впустить желанных гостей, и не узнала их: загорели, заветрели, похудели.
- Предыдущая
- 7/14
- Следующая
