Маскарад - де ла Круз Мелисса - Страница 43

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая

— Да, — отозвалась она. — И слава богу за это.

Внезапно у нее закружилась голова, а перед глазами все поплыло. У нее подогнулись ноги, но упасть девушка не успела: Лоуренс вскочил и поймал ее.

— Ты меня не послушалась! — мрачно произнес он. — Ты не взяла себе человека-фамильяра. Ты слабеешь.

Шайлер покачала головой.

— Шайлер, это дело серьезное. Если ты не возьмешь фамильяра, то с высокой степенью вероятности впадешь в кому, как твоя мать.

— Но я...

Лоуренс оборвал ее, отрывисто скомандовав:

— Ты должна отправиться на охоту и использовать соблазнение. Зов. Теперь другого выхода нет.

Церемония Оскулор — так назывался ритуал между вампиром и человеком — обычно служила развитием уже существующих отношений. Потому-то люди-фамильяры традиционно были любовниками или друзьями Голубой крови. Но кодекс также разрешал применять силу соблазнения, если вампир оказывался в безвыходном положении. Вампир мог использовать зов, чтобы притянуть человека к себе, а потом загипнотизировать его и напиться крови.

— Я научу тебя словам на священном языке, которые инициируют это воздействие, — произнес Лоуренс. — Сегодня вечером я пойду в клуб. И надеюсь, что, когда вернусь, ты уже выполнишь все, что нужно.

Вскоре после этого дедушка ушел, оставив Шайлер в ее комнате.

«Я не хочу! — горько подумала она. — Я не хочу делать это с чужим человеком. Я ни с кем не хочу это делать. Я вовсе не в безвыходном положении! Или все-таки в безвыходном?»

Потом кто-то постучал в дверь спальни Шайлер, словно бы привлеченный зовом.

— Что такое, Хэтти? — спросила Шайлер.

Дверь отворилась.

— Это не Хэтти, это я, — сказал Оливер и, ссутулившись, перешагнул через порог.

— Я не слышала, как открывалась входная дверь. Что ты здесь делаешь? — настороженно спросила Шайлер.

— Твой дедушка сказал, что ты хочешь, чтобы я зашел ктебе, — объяснил Оливер.

Ага. Так значит, Лоуренс сам прибег к зову. Только воспользовался для этого всего лишь телефоном.

«Очень умно, дедушка», — подумала Шайлер.

Оливер пересек комнату и сел на сундучок напротив кровати Шайлер. Он печально взглянул на девушку.

— Я тут подумал... если ты все еще хочешь, мы можем это сделать.

— Ты хочешь сказать...

— Да.

— Здесь? — спросила Шайлер, обведя взглядом свою комнату, с ее постерами «Эванесенс», розовым кукольным домиком Барби, с рядами обложек «Плейбилл», с плакатами «Рент», «Авеню кью», «Мальчика из страны Оз», развешанным по стенам еще с тех времен, когда Корделия регулярно брала ее с собой на бродвейские мюзиклы. Это все еще была детская спальня, выкрашенная в ярко-желтый цвет. Она не походила на логово вампира.

— А чем это место хуже любого другого? — Оливер пожал плечами. — Кроме того, так мне не придется тратиться на гостиничный номер.

— Ты точно уверен? — спросила Шайлер, коснувшись его руки.

— Да, — выдохнул Оливер. — Я знаю, что с тобой произойдет, если ты этого не сделаешь, и, между нами говоря, предпочту, чтобы ты не превращалась в овощ. Терпеть не могу овощи, — пошутил он. — Особенно брокколи... Ну, так как мы?.. — произнес Оливер. — Мне как, стоять? Или?..

Он встал и огляделся по сторонам. Он был настолько выше Шайлер!

— Нет, лучше сядь, — сказала Шайлер и мягким толчком отправила юношу на свою кровать. — Так я смогу до тебя достать.

Она встала между его ног. Оливер поднял на нее взгляд. Шайлер подумалось, что он никогда еще не выглядел таким красивым — и таким уязвимым.

Оливер закрыл глаза.

— Только осторожно...

Шайлер наклонилась, поцеловала ямку в основании его шеи, а потом выпустила клыки и осторожно вонзила их в шею.

Оливер шумно втянул воздух сквозь зубы, словно бы от боли.

— Мне остановиться?

— Нет... продолжай, — отозвался юноша, махнув рукой.

— Я сделала тебе больно?

— Нет... На самом деле... даже приятно, — прошептал он.

Оливер положил руку девушке на голову и привлек ее обратно к своему горлу.

Шайлер закрыла глаза и снова погрузила клыки в шею юноши. При этом чувства ее обострились, а разум Оливера открылся перед ней. Память крови внезапно хлынула в нее. Это было в точности как рассказывала Блисс: она поглощала его душу, самое его существо и... что это? Теперь сознание Оливера было для нее открытой книгой, его кровь смешалась с ее кровью, воскрешая ее... и она могла прочитать любую его мысль, все, о чем он только думал в течение жизни... увидеть любое его воспоминание.

Оливер был влюблен в нее.

Он был влюблен в нее все это время. С тех самых пор, как они познакомились. Все эти долгие годы.

Шайлер давно подозревала это, но заглушала свою догадку. Однако теперь она подтвердилась. Девушка не могла больше отрицать очевидное.

«Ох, Олли! Мне не следовало это делать!»

Шайлер впала в отчаяние. Священное целование лишь усилит его любовь, а не развеет ее.

Теперь они связаны друг с другом новым, более сложным образом.

Этого Шайлер не ожидала. Она понимала теперь, что их дружбе грозит опасность. Возврата назад нет. Им остается лишь идти вперед. Существовать как вампир и фамильяр. Связанные древним ритуалом крови.

Шайлер закончила. Она насытилась. Она вытащила клыки и почувствовала, как животворная энергия течет по телу. Ощущение было такое, будто она проглотила несколько галлонов высококлассного кофе. На щеках девушки играл румянец, а глаза блестели.

Голова Оливера упала на грудь. Он уже спал. Шайлер осторожно положила его на кровать, где ему предстояло отдыхать ближайшие несколько часов, и накрыла собственным одеялом.

«Что я наделала?» — подумала Шайлер, чувствуя, как ее зрение и прочие чувства обостряются.

Сумеют ли они скрыть эту тайну от Комитета? А вдруг Оливера изгонят, обнаружив, что проводник стал фамильяром? Шайлер помнила, как Корделия говорила ей, что Аллегра вышла замуж за отца Шайлер, своего фамильяра, вопреки кодексу вампиров. Ее мать сменила одни узы на другие.

А как же теперь Джек?

Когда Оливер проснулся, Шайлер сидела за столом и смотрела на него.

— Ну, — сказал юноша, почесывая шею, где все еще саднили отметины от зубов, — думаю, это можно назвать — о пользе друзей.

Они дружно рассмеялись.

Шайлер бросила в него подушкой. Она проводила Оливера до дверей и еще раз поблагодарила. А он перед уходом поцеловал ее в губы. Быстро, едва коснувшись, но все-таки в губы.

Шайлер заперла за ним дверь. У нее было тяжело на сердце.

«Это было ошибкой».

Отдельная палата Аллегры ван Ален располагалась на верхнем этаже Колумбийской пресвитерианской больницы, в отдельном крыле, где размещались богатые и знаменитые пациенты, уже идущие на поправку. Комната была отделана в стиле, более уместном для лучших гостиниц города: белое итальянское постельное белье, роскошные ковры и хрустальные вазы со свежесрезанными цветами. Каждый день бригада медсестер делала Аллегре массаж и растирала ее тело, чтобы уберечь от пролежней и атрофии мышц.

Правда, сама Аллегра этого не замечала. Некогда она была самой прославленной красавицей этого города, а теперь лежала, погрузившись в сон и не замечая ничего вокруг, — женщина с прекрасным и трагическим прошлым, но без будущего. Стоявший рядом с кроватью монитор сердечной деятельности показывал, что пульс у пациентки ровный. Долгое время в палате не было слышно ничего, кроме размеренного попискивания механизма.

Лоуренс ван Ален сидел в кресле напротив кровати Аллегры. Он пришел навестить дочь впервые с момента своего возвращения. Он долго откладывал этот визит, предчувствуя, как тяжело ему будет увидеть своего ребенка в таком плачевном состоянии.

— Ох, Габриэлла, — сказал он, в конце концов. — Как же оно так получилось?

— Она тебя не слышит, — произнес Чарльз Форс, входя в комнату.

Он нес еще одну вазу с цветами. Чарльз поставил цветы на столик рядом с кроватью. Он не удивился, обнаружив здесь Лоуренса.

• Предыдущая
• 43/47
• Следующая