Кардинал в серой шинели - Конторович Александр Сергеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая

Прихватив автомат и надев на ремень подсумки, выхожу к воротам.

Пайшанбе уже стоит у распахнутой двери кабины. Залезаю внутрь и пристраиваю автомат между ног. Водитель — немолодой уже мужик, заросший черной бородой по самые уши, только покосился, но промолчал. Мардонаев ловко запрыгивает в кабину, хлопает дверца, и машина трогается вперед. Следом за нами отчаливает еще один грузовик, до этого мирно стоявший в стороне. Однако! С охраной катается парень! Нечего сказать — предусмотрительный товарищ!

Из кабины грузовика я вижу дорогу впервые. И это — совсем другое зрелище!

Блокпост наш остался далеко, госпиталь располагался между ним и целью нашей поездки. Так что посмотреть на него у меня не вышло.

Ехали долго. Два раза останавливались, и водители доливали воду в радиаторы. Воспользовавшись одной из таких остановок, мы устроили перекус. Ребята Мардонаева выложили на расстеленную плащ-палатку сыр, лепешки и бурдючок с кислым молочным напитком. Добавили пучки какой-то зелени и специально для меня поставили открытую банку тушенки. Всего парней Мардонаева было около десятка. Неплохо вооруженных, кстати говоря! У них было два «ПК», автоматы и даже «СВД». Да и в кузовах наверняка что-то еще лежало.

После перекуса мы снова закружили по серпантину.

Дед Рахмон даже на первый взгляд выглядел не просто дедом — а патриархом! Весь белый, в смысле — седой. Он неподвижно сидел внутри дома, куда Пайшанбе меня привел. Света здесь мало, только на приступке стоит керосиновая лампа.

— Здравствуйте! — вежливо наклоняю я голову. Черт его знает, как тут с такими дедами здороваться надо? Руку протягивать? А вдруг — это по местным обычаям не положено?

Он медленно приоткрывает глаза, и в неярком свете лампы заметно, что они смотрят совсем не по-стариковски.

— Здравствуй, шурави! — говорит он. — Садись!

И сухая старческая рука указывает мне на место, куда я должен сесть.

— Дедушка не очень хорошо говорит по-русски, — шепчет мне на ухо Пайшанбе. — Поэтому я буду ему помогать.

Рахмон некоторое время молчит.

— Ты храбро сражался, воин. Сколько вас было на посту?

— Двадцать человек. Но бой приняли только четверо, причем один из них был ранен. Остальных убили сразу.

Мардонаев наклоняется к уху деда и что-то ему тихо говорит. Переводит?

— Душманы хотели взорвать дорогу? — спрашивает у меня Пайшанбе. — Кто им помешал?

— Мы. С Ваней вместе.

После перевода дед отрицательно качает головой.

— А точнее? — спрашивает Мардонаев.

— Ну… я бросился на них. Двоих уложил прикладом, третьего сбил с ног. Его потом Ванька добил. Четвертому врезал и стал с пятым драться. Тут и товарищ мой подоспел, помог.

— Ты не стрелял?

— Нет, мог по своему товарищу попасть.

— Почему ты не взорвал дорогу? Ведь тогда никто бы не сумел подойти к вам, и вы бы спокойно дождались своих.

— Так по ней же машины ездят!

— Ну, да. Ваша колонна ходит каждый день.

— Наша колонна и в обход пойти может. Для бешеной собаки полста верст — не крюк! А вот как твои люди на базар поедут… интересно было бы знать?

Дед снова молчит. Повернувшись к Пайшанбе, что-то тихо ему говорит. Тот утвердительно кивает головой.

— Над вашим блокпостом есть развалины крепости. Ты там был?

— Заходил. Интересно же!

— Это старая крепость Александра Македонского. Знал про это?

— Откуда?

— Этой дороге очень много лет. По ней ходили разные люди. Торговцы и воины, разбойники и беглецы. Но никто из них не пытался ее разрушить. И вредить живущим рядом с нею людям. Знаешь, почему?

— Нет.

— Когда строили крепость, правитель вспомнил про старый обычай. И в стене замуровали заживо самого сильного воина.

— Ни фига себе! За что ж его так?!

— Ты не понял. Это очень большая честь! Охранять мир и после своей смерти! Только немногие могут быть удостоены подобной чести! И это должен быть самый сильный воин!

— А как это узнать? Да и захочет ли он?

— Не захочет — значит, чувствует себя недостойным. Будут искать другого.

— А этому что будет?

— Ничего. Он поступил правильно, признал, что не достоин подобной чести.

— И как же будут искать?

— Воин должен в рукопашной схватке победить нескольких вооруженных противников.

— Убить?

— Победить. Для этого необязательно убивать.

— Круто! Это надо действительно быть мощным мужиком! Так этот воин и сейчас там?

— Нет. Когда сюда приходили инглизы, они взорвали стену — искали сокровища. Ничего не нашли, только старые кости и поржавевший меч. С той поры и не стало покоя в этих местах…

Так… если до моей башки что-то доходит, то доходит быстро! Дед, что — решил меня вместо того бедолаги приспособить? И ведь не убегу, тут в кишлаке с полсотни бойцов да во дворе десяток! А мой автомат у дверей остался.

— Ты всегда был воином?

— Нет. Я вообще-то в фотоателье работал…

Пайшанбе что-то долго переводит Рахмону. Тот удивленно поднимает брови.

— Художником?

— Ну… не совсем. Ты же видел фотографии, небось и сам снимался не раз? Вот и я так. С фотоаппаратом.

Дед опять молчит какое-то время, размышляет.

— Ты подумал о других. Тех, кого никогда не видел и ничего о них не знал. Это — достойный поступок. Так поступают смелые и сильные воины.

Согласно киваю. А какого еще ответа он от меня ждет?

— Будь нашим гостем сегодня. Ничего не опасайся и не хватайся за свое оружие. Тебе здесь ничего не грозит. Каждый мужчина нашего рода отдаст свою жизнь за то, чтобы с тобою ничего не случилось.

Войдя в дом, который мне отвели на ночлег, присаживаюсь возле очага. Дома здесь устроены интересно. Глинобитные, с вкраплениями валунов и сучьев, стены. Толстые, иногда почти по метру. Вход в дом, как правило, один. В большой центральной комнате расположен очаг и стоит тандыр — печка, в которой пекут лепешки. Пара таких лепешек и шир-чай — вот и весь рацион на день. И только вечером тут готовят что-то более основательное.

Так вышло и на этот раз.

Стоило нам с Пайшанбе войти, как симпатичная молодая девчушка положила на расстеленную скатерть несколько лепешек и поставила две пиалы. Отдельно, на обыкновенной фаянсовой тарелке, лежали несколько картофелин и приличный шматок мяса.

Однако!

Мясо тут едят… нечасто, в общем. Не по праздникам, но уж точно — не каждый день. А уж картошка… одним словом — деликатес.

Мардонаев берет чайник и плескает мне на дно пиалы немного шир-чая.

Вам такую штуку пробовать не приходилось? Много потеряли…

Делают его так: варят в чайнике заварку. Именно что — варят. Пока все не отдаст. Второй раз ее уже не заварить. Потом в этот, с позволения сказать, чай кидают зелень — все, что во дворе растет. Добавляют кусочки сала, корешки какие-то. Солят и кладут сахар. Все — можно пить. Если сможете, конечно.

А что мало наливают — так это обычай такой. Налили много — пей и проваливай! А уважаемому человеку плеснут совсем чуток — некуда спешить, дорогой, сиди и наслаждайся. Если таким напитком можно насладиться… В первый раз я чуть не проблевался с непривычки. Чифир с солью и жиром… это, знаете ли… тот еще букет ароматов. Но ничего, выдержал. Потом уже так не колбасило. Хотя, откровенно говоря, так мало никому из нас еще никогда и нигде не наливали…

— Слушай, Пайшанбе, а что твой дед хотел узнать? — спрашиваю я у Мардонаева.

— Он не мой дед. Он очень старый. Даже не прадед!

Ну да, тут народ долго не живет. Вот эта милая девчушка — будет такой лет до двадцати. В двадцать пять у нее уже трое-четверо детей, в тридцать — уже пожилая женщина. В сорок — почти старуха. А до пятидесяти тут дотягивают немногие. Мужчинам не лучше. Так что, если деду лет восемьдесят… или больше.

— А все-таки?

— Когда он узнал про бой около крепости…

— Около блокпоста!

— Блокпост стоит там сколько? А крепость — более двух тысяч лет! Уйдете вы, уйдут другие — она останется.

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая