Студентка, комсомолка, спортсменка - Арсеньев Сергей Владимирович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/94
• Следующая

– Дети всегда переживают, когда их впервые оставляют в садике. Обязательно нужно дать время на адаптацию. А вы хотите вот так вот сразу, в первый же день, оставить ребенка с утра до самого вечера.

– Я уверена, что Наташе времени на адаптацию не понадобится. Только прошу вас ни в коем случае не отбирать у нее ее газеты.

– Она что, читать умеет?! И читает газеты?

– Ну что вы! Не умеет она читать. Играет она так.

– Очень странная игра. Никогда не видела, чтобы дети играли в газету.

– А Наташа играет. Ну все, я побежала, а то на завод опоздаю. Наташенька, доченька, пока в садике с тетей побудешь, как мы с тобой договорились вчера, хорошо? В окошко маме помашешь?

– Да.

– Вот и молодец! Все, до вечера! Не шали и слушайся тетю!

Мама поцеловала меня и выскочила за дверь. Чтобы не огорчать ее, я подошел к окну и дисциплинированно помахал ей рукой. Вот и все. Я теперь самый настоящий детсадовец. Можно сказать, я сделал первый шаг в своей карьере. Первый шаг по моему Плану.

Да, теперь у меня есть План. Не просто план, а План. План на всю мою жизнь. Я знаю, что будет тяжело. Но я единственный человек в мире, который знает о приближающейся Катастрофе. И я обязан хотя бы попытаться что-нибудь предпринять.

Сзади подошла воспитательница, приглашает меня пойти посмотреть рыбок в аквариуме. На рыбок мне, конечно, глубоко плевать, но я все равно иду смотреть их. Зачем обижать женщину? Опять же, если я не пойду смотреть рыбок, она может придумать что-нибудь еще. Например, отправит меня играть в куклы. По мне, так лучше уж рыбки…

День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Закончилось лето, потянулась унылая осень. Я стою у окна в нашей группе и грустно смотрю сквозь оконное стекло на моросящий за окном ноябрьский дождик. Скучно. Опять мы сегодня не пойдем гулять. Газету я всю уже прочитал, и делать мне совершенно нечего. Мама придет за мной только часа через два.

Другие дети играют, но я к ним не иду. Что я там буду делать? Катать машинки и кормить из игрушечной посуды кукол мне совсем не интересно. Меня тут вообще вроде как чуть ли не за психа держат. Очень уж сильно я отличаюсь от других детей.

Но воспитатели в целом моим поведением вполне довольны. Меня не приходится кормить, я всегда сам съедаю все до конца. Причем, как правило, делаю это первым из группы. Когда пора ложиться спать, я сам раздеваюсь, а когда пора вставать – сам одеваюсь. Никогда ни с кем не дерусь и всегда сразу слушаюсь старших. В общем, чудо, а не ребенок. Мечта воспитательницы. Правда, с некоторыми странностями.

Я никогда и ни с кем ни во что не играю. Пока мы в помещении, я читаю свежую газету. Когда мы выходим на прогулку, то я начинаю бегать. Угу, бегать. Просто бегать. Кругами. Моему детскому телу это необходимо. Ему нужно развиваться. Это я понимаю. Бегать скучно, но нужно. А потому я заставляю себя.

Бегаю я по периметру площадки для прогулки нашей группы. Я никогда не выбегаю за ее границу и не пытаюсь спрятаться от воспитательницы. Понимаю, что женщина на работе и должна следить за нами. Зачем усложнять ей жизнь? Когда я устаю бегать, то начинаю заниматься другими физическими упражнениями. Пытаюсь подтянуться на перекладине лесенки или отжимаюсь от земли. Подтянуться пока не получается ни разу, но отжаться я могу уже трижды.

Дети смотрят на меня как на ненормального. Не играю, не копаюсь в песке, не катаю куклу в коляске, а бегаю. Пусть. Не важно. Сейчас мне можно так себя вести. По Плану налаживать контакт со сверстниками я должен буду только в школе. В детском саду можно выглядеть ненормальным. Тут спишется. Сейчас для меня главное – физическое развитие тела. В этом я должен обогнать ровесников уже сейчас. Ниночка… Второй раз я этого не допущу…

– Здравствуйте.

– Здравствуй, девочка. Тебе чего?

– Я хочу подстричься.

– Подстричься? А где твоя мама? Или папа.

– Мама пошла в магазин за хлебом. Она скоро придет.

– Как же она тебя одну отпустила?

– Я уже большая.

– А сколько тебе лет, «большая»?

– Мне четыре года.

– Четыре года? Действительно, большая.

– Не смейтесь надо мной. Вам тоже когда-то было четыре года. Я вырасту.

– Что ты, я и не думала смеяться. Так ты хочешь подстричься?

– Да.

– Тогда ты ошиблась. Это мужской зал. Тут мы стрижем мальчиков. А тебе нужно по коридору направо. Ты знаешь, где право?

– Я знаю, где право. И я не ошиблась. Мне нужно сюда. Подстригите меня, как мальчика. Коротко. Мне надоели эти лохмы.

– Что ты, девочка! У тебя ведь прекрасные косички. Они тебе очень идут.

– Нет, я не хочу. Отрежьте их. Мне нужны короткие волосы.

– А что на это скажет мама?

– Если волос уже не будет, то ей придется согласиться.

– Нет, девочка. Так нельзя. Вот твоя мама придет, пусть она сама скажет, как тебя подстричь.

Так. Не удалось. Очень хочется избавиться от длинных волос. Они мне мешают. За ними нужно следить, ухаживать, расчесывать. Они постоянно за что-то цепляются. А мама меня не понимает. Ей кажется, что у девочки волосы обязательно должны быть длинными. По-моему, в идеале она хочет, чтобы у меня была коса до колен. А вот я так не хочу.

Кстати, я поразился тому, с какой легкостью мама отправила меня стричься в одиночку, а сама пошла за хлебом. Всего лишь спросила, не боюсь ли я. Невероятно! Она настолько уверена в том, что днем в центре Москвы с четырехлетним ребенком не случится ничего плохого, что запросто бросила меня и ушла. А я Ниночку в школу провожал и забирал до пятого класса. Потому что осел. Нужно было до одиннадцатого. Эх!

Пришла мама. Да уж, как писал классик, «вам не видать таких сражений». Впервые в жизни я закатил маме самую натуральную истерику. Я орал на всю парикмахерскую, а слез было столько, что мой платок очень быстро промок и приходилось вытирать их подолом платья. На бедную маму жалко было смотреть. Она впервые столкнулась с таким и не знала, что ей делать. Ее тихая и спокойная Наташенька никак не хотела успокаиваться. Но сдаваться я не собирался. Длинные волосы действительно надоели. Особенно раздражало меня то, как много времени ежедневно уходило на плетение косичек. Надоело!

В конце концов, мы с мамой согласились на компромисс. Стрижку мне сделали все-таки женскую, в женском зале, но очень короткую. Когда я дома внимательно рассмотрел себя в зеркало, то в целом остался доволен достигнутым результатом. С моей точки зрения, волосы все равно были слишком длинными, но теперь они хотя бы не свисали у меня ниже плеч…

«ДЕ-ДУШ-КА МО-РОЗ!!! ДЕ-ДУШ-КА МО-РОЗ!!! ДЕ-ДУШ-КА МО-РОЗ!!!» – скандируют малыши в зале. Я стою недалеко от наряженной елки в общей толпе ребятишек, периодически зеваю и делаю вид, будто мне все это безумно интересно. Мама привела меня на новогоднюю елку в Дом культуры железнодорожников. У нас тут начался новый, 1965 год, а три дня назад мне исполнилось четыре года.

Совсем недавно, пару месяцев назад, Брежнев-таки отправил Хрущева на пенсию. Пока расхождений с моим вариантом незаметно. Так все и должно быть. Единственное, Брежнев сейчас на генсек, а 1-й секретарь ЦК. Но таких тонкостей я не помню. Возможно, в моем мире тоже так было.

А вообще, судя по фотографии в «Правде», Леонид Ильич еще бодрячок. Телевизора у нас нет, стоим на него в очереди, но по радио я выступление Брежнева слушал. Говорит вполне внятно. Никаких «сисек-масисек» или «сосисок сраных» пока не наблюдается. Но по мне, лучше уж «сиськи-масиськи», чем «процесс пошел» или тем более «дорогие россияне».

Мальчишка рядом со мной хватает меня за руку и куда-то тянет. Что ему нужно? А, понятно. Дед Мороз вышел к народу и сейчас вместе с упитанной Снегурочкой пытается организовать хоровод. Снегурочка сует мне в свободную руку чью-то потную ладошку, и мы, нестройно и фальшиво выкрикивая первый куплет песни «В лесу родилась елочка», начинаем двигаться по залу. Родители стеной окружили хоровод и с умилением глядят на нас. Да, я когда-то тоже так стоял. Помню, как водил на елку Вовку. Тут все, как было тогда, с той лишь разницей, что никто не снимает нас ни на камеры, ни на мобильники. Нет их еще. Только изредка щелкают немногочисленные фотоаппараты.

• Предыдущая
• 5/94
• Следующая