Обрученные - Мандзони Алессандро - Страница 63

• Предыдущая
• 63/161
• Следующая

— Что же мне ещё-то рассказывать? Я больше ничего не знаю. Моей головы едва хватает, чтобы со своими делами справляться.

— Смотрите в оба, чтобы он не ушёл.

— Надеюсь, глубокоуважаемый синьор капитан учтёт, что я не замедлил исполнить свой долг. Целую руки вашей милости.

На рассвете, когда бедняга Ренцо, прохрапев уже около семи часов, спал ещё крепким сном, два сильных встряхивания за руки и раздавшийся совсем рядом оклик: «Лоренцо Трамальино!» — заставили его проснуться. Он очнулся, потянулся, с трудом открыл глаза и увидел в ногах кровати человека во всём чёрном, а по обе стороны изголовья двух полицейских. От неожиданности, да ещё спросонья и с похмелья из-за вчерашнего вина, про которое вы знаете, он какое-то мгновенье пребывал словно в чаду и, полагая, что это сон, да притом сон не совсем приятный, заёрзал, чтобы проснуться как следует.

— Так что же, поняли вы, наконец, Лоренцо Трамальино? — сказал человек в чёрном плаще, тот самый уполномоченный, которого мы видели накануне вечером. — Живей же! Вставайте и следуйте за нами.

— Лоренцо Трамальино! — сказал Ренцо Трамальино. — Что всё это значит? Что вам от меня надо? Кто вам сказал моё имя?

— Поменьше болтай да поживей собирайся! — сказал один из полицейских, снова беря его за руку.

— Ого! это что за насилие? — вскрикнул Ренцо, вырывая руку. — Хозяин, эй, хозяин!

— Заберём его в рубашке? — спросил уполномоченного полицейский.

— Вы слышали? — сказал полицейский, обращаясь к Ренцо. — Так мы и сделаем, если вы сейчас же не встанете и не последуете за нами.

— А зачем? — спросил Ренцо.

— Зачем, это уж вы узнаете у синьора капитана полиции.

— Я? Я честный человек, я ничего не сделал, и удивлён…

— Тем лучше для вас, тем лучше. Вас в два счёта отпустят, и вы пойдёте себе по своим делам.

— Отпустите меня сейчас, — сказал Ренцо, — мне совершенно нечего делать в полиции.

— Ну, будет, пора кончать! — сказал один из полицейских.

— В самом деле, заберём его? — сказал другой.

— Лоренцо Трамальино! — произнёс уполномоченный.

— Откуда вы знаете моё имя, ваша милость?

— Исполняйте свой долг, — сказал уполномоченный полицейским, и те сразу взялись за Ренцо, стараясь стащить его с кровати.

— Эй, вы, не трогайте руками честного человека. Я сам сумею одеться.

— Тогда одевайтесь поскорее, — сказал уполномоченный.

— И одеваюсь, — ответил Ренцо и действительно начал собирать одежду, в беспорядке разбросанную по кровати, словно остатки кораблекрушения на берегу. Начав одеваться, он без умолку продолжал говорить:

— Я вовсе не желаю идти к капитану полиции, нечего мне там делать. Раз уж меня так незаслуженно оскорбляют, я желаю, чтобы меня отвели к самому Ферреру. Его я знаю, знаю, что он благородный человек и кое-чем мне обязан.

— Конечно, конечно, сынок, мы и отведём вас к Ферреру, — отвечал уполномоченный.

В другое время он от души расхохотался бы, услышав подобное требование, но сейчас ему было не до смеха. Ещё по дороге он заметил на улицах какое-то движение. Не легко было определить, что это — отголоски ли ещё не совсем утихшего волнения, или начало нового: отовсюду выползали люди, объединялись, ходили толпами, собирались кучками. И сейчас, не подавая вида, или по крайней мере стараясь не подать его, уполномоченный насторожился, и ему показалось, что гул всё растёт. Поэтому ему хотелось и отделаться поскорее и вместе с тем увести Ренцо полюбовно, без шума, ибо вступи он с ним в открытую борьбу, он совсем не был уверен, что, очутившись на улице, их окажется трое против одного. Уполномоченный подмигивал полицейским, чтобы они набрались терпения и не раздражали зря парня, а сам пытался уговорить его ласковыми словами.

Между тем Ренцо, неторопливо одеваясь и стараясь припомнить события вчерашнего дня, почти безошибочно догадался, что виной всему были указы и расспросы про имя и фамилию. Но откуда же, чёрт возьми, этот в чёрном узнал его имя? И что за дьявольщина случилась в эту ночь, раз полицейские так обнаглели, что пришли наверняка и хотят схватить одного из хороших ребят, что верховодили всем накануне и которые, вероятно, не всё же пошли спать, потому что Ренцо тоже услышал всё возраставший на улице рёв. Взглянув в лицо уполномоченного, он подметил в нём лёгкое подёргивание — признак нерешительности, которую тот тщётно силился скрыть. А потому, с одной стороны, чтобы проверять свои предположения и нащупать почву, а с другой — чтобы выиграть время и, пожалуй, даже попробовать вывернуться, Ренцо заговорил в таком духе:

— Я хорошо вижу, откуда всё это пошло, — всё из желания узнать моё имя и фамилию. Вчера вечером я, правда, был немножко навеселе; у этих хозяев остерий порой попадаются такие предательские вина, а ведь известное дело, что, как говорится, коли вино выпито, то оно и говорит. Но если всё дело в этом, я готов теперь же дать вам полное удовлетворение. Да к тому же моё имя вам уже известно. Кой чёрт сказал вам его?

— Так, так, сынок! — отвечал уполномоченный необыкновенно вкрадчиво. — Я вижу, вы человек разумный, и уж поверьте мне, — а я-то своё дело знаю, — вы куда хитрее других. Это самый лучший способ отделаться и быстро и благополучно: при таком вашем добром расположении вы с двух слов будете отпущены на свободу. Но, видите ли, паренёк, у меня ведь руки связаны. Я не могу отпустить вас сейчас же, как мне хотелось бы. Ну, ну, собирайтесь поскорей и ничего не бойтесь. Как только увидят, кто вы… да и я тоже скажу… Вы уж предоставьте мне… Ну, поторапливайтесь же, сынок!

— А! Так вы не можете, я понимаю, — сказал Ренцо и продолжал одеваться, жестами отстраняя всякую попытку полицейских взяться за него и заставить одеться поскорее.

— А мы пройдём по Соборной площади? — спросил он затем уполномоченного.

— Где вам угодно, кратчайшей дорогой, только бы скорее отпустить вас на свободу, — отвечал тот, в глубине души взбешённый невозможностью использовать этот загадочный вопрос Ренцо, который мог послужить поводом для всевозможных расспросов. «Ведь не везёт же иному с самого рождения, — думал он. — Вот уж попался в руки молодчик. По всему видно, что ему только и надо, что поразглагольствовать. И если бы хоть маленькая передышка, можно было бы просто так, extra formam[105], совсем незаметно, путём простого дружеского разговора, без всякого принуждения, заставить его признаться в чём угодно; это такой человек, которого можно доставить в тюрьму уже обработанным, причём он этого даже и не заметит. И вот этакий-то человек, как нарочно, попадается мне в такую суматошную минуту! И ведь нет иного выхода, — продолжал он размышлять, прислушиваясь и повёртывая голову назад, — и ничего не поделаешь, день-то, чего доброго, будет похуже вчерашнего». Об этом говорил необычный шум, доносившийся с улицы. Уполномоченный не удержался и открыл окно, чтобы выглянуть наружу. Он увидел сборище горожан, которые на требование патруля разойтись разразились бранью и в конце концов стали расходиться, продолжая ворчать. Тревожным признаком показалось уполномоченному и то, что солдаты были при этом чрезвычайно вежливы. Он закрыл окошко и на минуту оставался в нерешительности, довести ли ему дело до конца, или оставить Ренцо под охраной двух полицейских, а самому бежать к капитану полиции и доложить о происшедшем. «Но ведь мне скажут, — внезапно подумал он, — что я ни на что не годен, что я трус, что я должен исполнять приказания. Мы на балу, — значит, надо танцевать. К чёрту всё это усердие! Проклятое ремесло!»

Ренцо был уже на ногах; телохранители стояли у него по бокам. Уполномоченный кивнул полицейским, чтобы они не слишком подгоняли юношу, а ему сказал:

— Ну, поспеши, сынок, идёмте поскорее!

Ренцо тоже всё слышал и видел, он размышлял. Арестованный уже был совсем одет, за исключением куртки, которую он держал в одной руке, обшаривая другой карманы.

— Эге! — сказал он, весьма выразительно взглянув на уполномоченного. — Здесь были денежки и письмо, синьор мой!

• Предыдущая
• 63/161
• Следующая