Александр Македонский. Пределы мира - Манфреди Валерио Массимо - Страница 62

• Предыдущая
• 62/88
• Следующая

Кратера охватили мрачные предчувствия. Он знал хитрость Спитамена и был почти уверен, что вторжение в окрестности Бактры было всего лишь провокацией, чтобы выманить из города столичный гарнизон и уничтожить его.

— В какую сторону они ушли? — спросил он гонца.

— Вон туда, — ответил тот, указывая на тропу, ведущую в пустыню.

— И мы тоже пойдем туда, — решил македонский командующий. — Только после необходимого отдыха. Идти в столицу бесполезно.

Они возобновили поход до рассвета и, перейдя вброд ручей, приблизились к ущелью, окруженному зарослями акации и тамарисков, — идеальному месту для засады. Тут к Кратеру подошел Кен, командир второго отряда гетайров.

— Смотри, — сказал он, указывая на небо.

— Что? — спросил Кратер, поднеся ладонь к глазам.

— Стервятники, — мрачно ответил Кен.

Открывшееся их глазам зрелище леденило душу: на земле валялись сотни убитых македонских солдат. Трупы были страшно обезображены, многие обезглавлены или со снятым скальпом. Других нашли посаженными на кол, третьих — привязанными к деревьям, со следами страшных пыток. Командиры, два представителя старой гвардии, друзья Клита Черного были распяты.

— Что будем делать? — мрачно спросил Кен.

— Собери всю конницу, — распорядился Кралер, — мы сейчас же бросимся за ними. Пехота пойдет вслед ускоренным маршем.

Кен велел трубить сбор и приказал коннице тихо пересечь поле брани, над которым висело призрачное молчание. Он хотел, чтобы солдаты, прежде чем броситься вдогонку, увидели, что враги сделали с их товарищами. Пусть в них возрастут безмерная ярость и жажда мести.

Как только ущелье расширилось и вывело солдат на холмистое, поросшее травой плато, Кратер построил войско в пять шеренг по шестьсот человек и крикнул:

— Я не остановлюсь, пока не растерзаю их! Оглянитесь назад, воины! Запомните, что они сделали с вашими товарищами!

Вражеские следы были еще свежими и легко различались, так что коннице даже не пришлось нарушать строй. Воины бросились галопом в туче пыли, рывком преодолев степную низину и длинный подъев к холму, скрывавшему следующую впадину. Кен оказался на вершине в числе первых вместе с Кратером и менее чем в трех стадиях увидел вражеских всадников. Не ведая об опасности, они шли шагом.

— Вон они! — крикнул Кратер. — Трубы, атаку! Не останавливайтесь! Уничтожьте их, перебейте до последнего! Вперед! Вперед!

Многократно прозвучал сигнал атаки, и конница лавиной устремилась вниз по спуску. Земля тряслась, воздух разрывали звуки бронзовых труб и яростные крики. Захваченный врасплох Спитамен во главе войска, набранного из бактрийцев и скифов-массагетов, приказал развернуться лицом к врагу, но маневр удалось выполнить лишь наполовину, когда македоняне налетели на них с копьями наперевес. При первой атаке пало до сотни мятежников, сброшенных на землю и растоптанных копытами. Центр был смят и рассеян, фланги оказали некоторое сопротивление и попытались выполнить ряд отвлекающих маневров, но Кратер не попался на это. Он созвал своих воинов, перестроил и снова бросил в мощную лобовую атаку. Менее чем через час остатки войска Спитамена были разгромлены и уничтожены. Самому сатрапу с несколькими сотнями скифов-массагетов с трудом удалось спастись и бежать в пустыню.

Кратер вернулся назад, чтобы оказать погребальные почести павшим солдатам, но сначала он вызвал к себе Кена.

— Ты знаешь, кто был перед нами?

— Скифы.

— Массагеты. Племя, которое триста лет назад разбило войско Кира Великого и убило его самого. Посей между ними страх, сделай так, чтобы они больше никогда на нас не нападали… Никогда! Ты меня понял?

— Я тебя понял, — ответил Кен и добавил: — Пришли мне баллисты, все, что у тебя есть, и отряд агриан.

Кратер кивнул. Он вернул своих гетайров назад, на поле побоища, куда уже прибыла пехота. Солдаты, сняв с себя доспехи, собирали павших, складывали расчлененные, растерзанные трупы и со слезами на глазах относили их на край поля. Там уже нарубили деревьев и возводили погребальные костры.

Дождавшись прибытия баллист, Кен велел агрианам обезглавить все трупы скифов-массагетов, после чего подошел к границе их территории, обозначенной ручьем Артакоэн и охраняемой отрядами вражеской конницы, державшимися на небольшом расстоянии. Там он зарядил баллисты и метнул соединенные гроздьями отрубленные головы, так что они покатились под ноги скифским коням. Потом развернул своих солдат и отправился назад, к остальному войску. Оно двинулось к Бактре, по пути получая знаки покорности от всех селений, ранее присоединившихся к восстанию Спитамена.

Тем временем первое войско, которое отправилось с Александром, временно расквартировалось в Мараканде. Персидские командиры набрали в царскую армию как можно больше юношей из Бактрии и Согдианы, так что теперь воинство Александра имело довольно мало общего с тем войском, которое шестью годами раньше покинуло Пеллу. Врагу оставалось все меньше ресурсов, чтобы подпитывать сопротивление.

Но фактически поход добился лишь ограниченных успехов, и это оказывало влияние на престиж царя, тем более что многие его товарищи отговаривали его от подобной стратегии. Тогда Александр попытался заставить их забыть о создавшейся ситуации, устраивая праздники и пиры. Он пожелал, чтобы там присутствовали и персидские командиры, и это снова создало напряжение среди македонян, в том числе даже среди его собственных друзей. У многих вызывал неприязнь Гефестион, который, казалось, не меньше царя вошел во вкус персидских нарядов и часто одевался на восточный манер.

Прибывало много посольств — вести переговоры; среди них приехал и вождь одного скифского племени, жившего за Оксом, и царь установил для всех протокол персидских приемов с «низкопоклонством». Он часто принимал гостей в кандисе и тиаре. Это только усиливало недовольство.

Привлеченные славой царских походов, а еще больше — распространившимися слухами о сокровищах, захваченных войском, из Греции и Анатолии понаехали философы, гадальщики, ораторы, поэты и актеры — все в надежде ухватить хоть толику этого бесконечного богатства или хотя бы познакомиться с молодым завоевателем. Александр принимал и их и даже допускал на пиры. Ему казалось, что так в эти отдаленные края переносится частичка Греции. Кроме того, он от природы любил слушать философские беседы и диспуты ораторов. Но у всего этого пришлого люда не было других намерений, кроме как добиться расположения царя, и потому они льстили ему, как только можно, причем зачастую так тонко и искусно, что бесстыдство этой лести не сразу бросалось в глаза. И это тоже раздражало македонян, привыкших к товарищескому, почти грубому обращению со своим царем, не считая традиционного поцелуя в щеку, припасаемого лишь для самых близких.

Однажды прибыл некто с грузом сушеных фруктов в дар царю — с фигами, миндалем, грецкими орехами прямо из Греции. Александр попробовал, и они показались ему такими вкусными, что он решил предложить часть Клиту Черному — в знак своего расположения и для полного примирения после многих, порой бурных разногласий.

Черный, несмотря на свой раздражительный и довольно спесивый характер, был человеком набожным. Когда пришел посланник с приглашением от царя, военачальник как раз приносил в жертву богам нескольких баранов. Бросив свое жертвоприношение на середине, Клит последовал за посланником, не заметив, что два барана увязались за ним.

Когда он с этой свитой зашел во внутренний двор дворца, Александр не удержался от смеха.

— Черный! — воскликнул он. — Ты заделался пастухом?

Но когда он узнал, что следовавшие за его полководцем животные предназначались для жертвоприношения, то обеспокоился. Царь одарил его фруктами, а как только Клит ушел, позвал Аристандра и рассказал ему о случившемся. Ясновидец помрачнел.

— Это нехороший признак, — ответил он. — Это не к добру.

И в ту же самую ночь, возможно под влиянием услышанных от гадальщика слов, царю приснился Клит. Весь в черном с головы до ног, он сидел вместе с тремя умершими сыновьями Пармениона. Александр проснулся в тревоге и не посмел рассказать свой сон Аристандру, но решил в тот же вечер устроить праздник, чтобы прогнать тяжелое чувство. Несмотря на частые размолвки, он был глубоко привязан к Клиту, чья сестра в детстве кормила его грудью, — по македонским традициям это создавало очень сильную, почти родственную связь.

• Предыдущая
• 62/88
• Следующая