Последний легион - Манфреди Валерио Массимо - Страница 10

• Предыдущая
• 10/106
• Следующая

Ромул так уставился на тело матери, словно ждал: под его пылающим взглядом труп вот-вот потеплеет и чудесным образом вернется к жизни. Потом глаза мальчика наполнились слезами и он зарыдал в голос, прижавшись лбом к холодному мрамору. Амброзин подошел поближе, но не решился прикоснуться к воспитаннику. Он решил дать мальчику без помех выплеснуть все, что накопилось в измученной юной душе. Но вот, наконец, Ромул отер слезы и прошептал что-то настолько тихо, что Амброзин не разобрал ни слова. Потом мальчик повернулся к стражам, стоявшим рядом с ним, — это были солдаты-варвары из отряда Вульфилы, — и старый наставник был поражен твердостью, с которой Ромул произнес:

— Вы заплатите за это. Все вы. И пусть Господь отправит вас в ад, всю вашу стаю бешеных собак.

Ни один из варваров не понял слов мальчика, потому что говорил он на классической старой латыни, и проклятие тоже прозвучало на латинском языке. Амброзин подумал, что это только к лучшему. Однако над ними, на маленьком балконе над апсидой, стоял Одоакр, наблюдавший за сценой внизу. Он повернулся к одному из своих слуг и спросил:

— Что он сказал?

— Он дал клятву мести, — неопределенно ответил слуга.

Одоакр негодующе фыркнул, но Вульфила, скрывавшийся в тени за его спиной, выглядел как наглядный пример физического проявления данной клятвы. Широкая рана, нанесенная мечом Аврелия, изуродовала его лицо, а швы, наложенные дворцовым хирургом, заставляли щеку Вульфилы выглядеть еще более отвратительно. Губы варвара искривились в чудовищной гримасе.

Одоакр повернулся к стражу, стоявшему рядом с ним.

— Отведи мальчишку назад в его комнату, а старика доставь ко мне: он должен знать кое-что о ночной вылазке.

Он бросил последний взгляд на тело Флавии Серены, и на мгновение его взгляд потемнел от глубокого сожаления; но никто этого не заметил. Развернувшись, Одоакр пошел прочь, к императорским апартаментам, и Вульфила зашагал за ним следом. Один из стражей спустился в склеп и что-то сказал командиру. Ромула немедленно отвели в сторону от его наставника, а Амброзина повлекли куда-то. Мальчик крикнул ему вслед:

— Магистр! — Амброзин обернулся. — Не бросай меня!

— Не бойся. Мы скоро снова увидимся. Собери все свои силы, не позволяй им увидеть твои слезы. Никогда, ни по какой причине. Ты потерял обоих своих родителей, а в жизни не существует большей печали. Но теперь ты сумеешь подняться из глубин твоего горя. А я буду рядом, чтобы помочь тебе.

И он зашагал следом за стражем.

Одоакр ждал Амброзина в апартаментах императора, в комнате, которая служила рабочим кабинетов и Юлию Нефосу, и Флавию Оресту.

— Кто был тот человек, который прошлой ночью пытался освободить моих пленников? — спросил Одоакр без лишних церемоний.

Амброзин смотрел на длинные полки, заполненные свитками и книгами; в прошлом он многие из них держал в руках, ища ту или иную справку, когда ему удавалось попасть в эту роскошную резиденцию. Одоакр, впав в раздражение от рассеянности старого наставника, закричал:

— Смотри на меня! Я к тебе обращаюсь! И отвечай на мои вопросы!

—Я не знаю, кто это был, — спокойно произнес немолодой человек. — Я никогда прежде его не видел.

— Не лги мне! Никто не стал бы предпринимать подобную попытку, не условившись о ней заранее! Ты знал о его приходе, и, возможно, тебе известно, где он сейчас. Лучше сам скажи мне об этом. Иначе я заставлю тебя говорить, для этого есть много способов.

— Не сомневаюсь, — кивнул Амброзин. — Но даже ты не сумеешь заставить меня сказать то, чего я не знаю. Лучше бы ты спросил своих людей, что сопровождали нас: с того момента, как мы покинули виллу, мы ни с кем не разговаривали и никого не видели, кроме твоих варваров. В том отряде, который ты послал, чтобы устроить резню, не было римлян, и, как тебе хорошо известно, ни одного из людей Ореста не осталось в живых. Более того, я сделал все, что смог, чтобы не дать тому человеку увести мальчика…

— Ну, это просто потому, что ты не хотел подвергать ребенка риску.

— Разумеется. Я бы ни за какие блага не согласился на подобный план, если бы знал о нем заранее! Он был обречен на неудачу с самого начала, а цена могла оказаться просто чудовищной. Конечно, тот воин не хотел причинить вреда ребенку, но его попытка кончилась бедой для всех. Моя госпожа, императрица, могла бы сейчас быть среди живых, если бы не тот человек. Так что я ни за что не одобрил бы подобную глупость, причем по самой простой причине.

— По какой же?

— Мне отвратительны неудачи. Тот человек, безусловно, очень храбр, и собака из твоей стражи надолго его запомнит, потому что лицо у него разрублено пополам. Я знаю, что ты жаждешь мести, но я ничем не могу тебе помочь. Даже если ты разрежешь меня на куски, ты не узнаешь больше, чем я уже сказал тебе.

Амброзин говорил с такой уверенностью, что на Одоакра это произвело впечатление: он решил, что старый наставник может быть ему полезен, потому что он явно обладал не просто умом, но мудростью, и мог служить проводником через путаницу придворных интриг, в которые намеревался погрузиться Одоакр. Однако тон, которым наставник произнес слова «моя госпожа, императрица», не оставлял сомнений в том, каковы его убеждения и кому он предан.

— Что ты намерен сделать с мальчиком? — спросил Амброзин.

— Это не твое дело, — ответил Одоакр.

— Пощади его. Он не причинит тебе никакого вреда. Я не знаю, почему тот человек хотел его спасти, но тебя это ни в каком случае не должно тревожить. Он действовал в одиночку: если бы за ним кто-то стоял, они бы выбрали другое место и время, разве не так? И тогда бы пришло гораздо больше людей, и были бы наготове лошади, и был бы разработан маршрут побега… а знаешь ли ты, что маршрут предложил именно я?

Одоакр был не на шутку удивлен внезапным признанием старого человека, а также непреодолимой логикой его слов.

— Но как тот воин нашел ваши комнаты, а?

— Не знаю, но догадываюсь.

— Ну, и?..

— Он знал твой язык.

— Почему ты в этом так уверен?

— Потому что я слышал, как он говорил с твоими солдатами, — пояснил Амброзин.

— Но как он с мальчиком выбрался наружу? — продолжал спрашивать Одоакр. Ни он, ни его люди не в состоянии были объяснить, каким образом Ромул и Аврелий очутились за стенами дворца, когда все выходы были перекрыты.

— Вот это мне неизвестно, потому что твои люди отрезами меня от них; но мальчик был мокрым насквозь, и пахло от него просто ужасно. Так что, полагаю, они могли проскользнуть через одну из сточных труб. Но не все ли равно? Тебе незачем бояться мальчика, которому едва исполнилось тринадцать лет. Я ведь говорю только о том, что тот незваный спаситель действовал сам по себе. И он был серьезно ранен. Наверное, он уже умер. Пощади мальчика, умоляю тебя. Он ведь просто ребенок; что он может сделать, какой вред причинить кому бы то ни было?

Одоакр посмотрел в глаза старого наставника, и вдруг у него закружилась голова от охватившего его чувства неуверенности. Он отвел взгляд, делая вид, что обдумывает свои слова, затем произнес

— Иди пока. Вам недолго придется ждать моего решения. Но если вдруг повторится то, что случилось этой ночью, забудь о надежде.

—Да разве такое возможно? — возразил Амброзин. — За каждым нашим движением следят десятки твоих воинов… старик и мальчик! Но если ты позволишь дать тебе совет…

Одоакр не желал унижаться, отвечая согласием, но ему было страшно интересно услышать, что может сказать этот старик, способный лишить его уверенности в себе простым взглядом. Амброзин все понял и продолжил:

— Если… если ты уничтожишь этого ребенка, это может быть воспринято как злоупотребление силой и властью… например, восточным императором, у которого в Италии много сторонников и огромная армия. При таких обстоятельствах он никогда не примет твои полномочия. Видишь ли, римлянину дозволено лишить жизни другого римлянина, но… — Амброзин на мгновение заколебался, прежде чем произнести следующее слово: — Но варвару — нет. Даже великий Рицимер, твой предшественник, ради реальной власти был вынужден скрываться за спиной незначительной фигуры императорского рода. Если ты пощадишь мальчика, на тебя будут смотреть как на человека великодушного и благородного. Ты завоюешь симпатии христианского духовенства, а оно ведь весьма могущественно, и правитель Востока будет вынужден действовать так, как будто ничего и не случилось. Ему ведь на самом деле неважно, кто правит на западе, потому что для него от этого ничего не меняется, но его очень беспокоит то, как все… как все выглядит. Помни, что я сказал: если ты будешь соблюдать внешнюю благопристойность, ты сможешь править этой страной, пока жив.

• Предыдущая
• 10/106
• Следующая