Голова - Манн Генрих - Страница 104

• Предыдущая
• 104/132
• Следующая

Так дело и не было доведено до конца. Куршмид и Терра прибегли к сложным махинациям, с целью залучить в Кнакштадт главу административного совета, парижского магната собственной персоной. Когда это удалось, наступило уже лето 1907 года, предстоящая мирная конференция в Гааге[48] влекла за собой такие опасности, с которыми родственным предприятиям было легче бороться совместно.

Удушливый день, Кнак боится умереть. Ни намека на остроконечный живот, даже плечи опустились. Сюртук приходилось ежедневно утюжить, чтобы он не западал на тающем теле.

Жалкая лукавая маска преступника, серая, как пыльная тряпка. Челюсти вываливались, когда раскрывался рот, остатки ржавой щетины ниспадали с макушки и висков на глаза. Блуждающие глаза, скребущая рука, — а мощь этого разлагающегося полутрупа все еще держит народы во всеоружии ненависти и неколебимой воли к войне!

Терра покинул Кнака, когда явился гость. О нем доложили как о враче, иностранном специалисте. Он пробыл час, Кнак еще сохранил силы для совещаний, Терра и Куршмид были за дверью на своем посту. Минуту спустя после ухода гостя из кабинета хозяина Куршмид со всех ног налетел на него в коридоре. Не прошло и трех минут, как Терра, прочитав документ, через верные руки передал его в надежное место.

Он пошел к Кнаку, иностранный гость снова был там. Они с Терра испытующе оглядели друг друга; гость был румяный крепкий блондин, безукоризненно одетый. Так как правая рука его была спрятана, Терра наполовину вынул свою из кармана брюк; под ней обрисовались контуры какого-то предмета.

— Мне опять стало хуже, — пожаловался Кнак.

— Рецепт доктора непонятным образом исчез по дороге, — сказал Терра. — Господину доктору придется вторично написать его.

По соседству чем-то громыхал Куршмид, предварительно удалив секретарей. Рослый блондин, видимо, убедился, что пока ничего поделать нельзя; он ушел, предоставив больному соратнику выпутываться самому.

Кнак, в полуобморочном состоянии, обратился к Терра:

— Дорогой друг! У меня есть одно заветное желание. Но сперва дайте руку!

Терра подал левую, обмороку не следовало доверять вполне.

— Женитесь на моей дочке! Я отдам ее за вас.

Тут даже Терра отпрянул. Единственной дочерью Кнака была Беллона Мангольф. Вот каков его ответ на кражу сделанных им в письменной форме признаний! Терра наводящими вопросами выяснил положение. Да, Беллона собирается развестись. Мангольф, по-видимому, попал на службе в тупик, он будет попросту отставлен. Кнак заговорил вполне откровенно.

— Вы один достойны стоять во главе предприятия в качестве моего зятя. Разве я могу передать его в неопытные руки, когда наступают трудные времена! Ведь если вскоре не будет войны, от чего избави боже, — заключил Кнак, — экономический кризис неизбежен.

Возможно, он еще до тех пор уйдет из предприятия, многозначительно заметил Терра. Политические задачи как раз в настоящее время выдвигаются для него на первый план. С этими словами он оставил Кнака и отправился в Берлин к Ланна. Доклад его не терпел отлагательств. Терра решил не дожидаться скорого поезда. Автомобиль стоял наготове, когда ему передали просьбу госпожи Беллоны Мангольф захватить ее с собой.

Он даже не знал, что она здесь, и не поверил этому. Уловка старика, чтобы задержать его! Но когда он садился в автомобиль, появилась она сама, и ему пришлось покориться.

Не дождавшись, чтобы завели мотор, она принялась жаловаться. Брак ее несчастлив. Ее обманывали с самого начала, как она понимает теперь. На чью еще долю выпало столько страданий?.. Тут они сшибли какого-то человека. Автомобиль остановился, шофер спрыгнул; он помог старику подняться, потом сказал ему внушительно: «Это вы умышленно сделали». Старик завыл еще настойчивее; он хотел опять повалиться, но шофер не пустил его.

Неподалеку к заводу устремлялся поток рабочих; привлеченные криком, они с молчаливой угрозой обступили автомобиль. Терра подле скрытой вуалью дочери Кнака снял фуражку, автомобильные очки и показал лицо, так явно выражающее скорбь и омерзение, что угрожавшие отступили.

Шофер, по-своему истолковав гримасу Терра, сказал:

— Они это проделывают чуть ли не каждую неделю.

Но Терра вспомнил о том времени, когда был адвокатом бедняков. Как он дошел до того, чтобы сидеть рядом с дочерью Кнака, в то время как бедняк бросается под колеса? Он сам этого не понимал.

Белла сделала для приличия паузу. Лишь на шоссе она вновь заговорила вполголоса, словно одержимая одной мыслью. На чью еще долю выпало столько страданий? И если она нашла мужество мстить, то это вовсе не мужество. К чему месть, которая не задевает никого, кроме нее самой? Она любила Мангольфа; она никого не может любить, кроме него.

Тут неожиданно для нее Терра взял ее руку и проявил искреннее сочувствие. Он назвал ее честной натурой и товаркой по несчастью своей сестры, — последнее совсем некстати. Бедные женщины! Течение жизни влечет их к случайным целям, как его или тех рабочих, что, опустив руки, смотрят на несчастье своих собратьев.

Ее стесняло его сочувствие, жалобы полились менее обильно. Когда стемнело, они почти перестали разговаривать.

Впрочем, Белла начала снова, но чувствительное сердце, которое она обнаружила подле себя вместо делового человека, мешало ей договориться до главного. Только когда они очутились в скором поезде, в закрытом и ярко освещенном купе первого класса, она, наконец, высказалась: Терра должен помочь Мангольфу снова выплыть на поверхность политической жизни. От этого зависит все. Правда, она и сама ему навредила тогда историей с дуэлью. С тех пор Леа опять взяла верх и, того и гляди, совсем вытеснит ее. Ах, он полюбил бы ее снова, — какое значение имеют измены! — если бы оказался опять на подъеме!.. А это во власти Терра.

Деловой человек подле нее тотчас спросил:

— Что вы предлагаете, сударыня?

Все очень просто. Он должен, наконец, жениться на своей Алисе, тогда Толлебену грош цена, несмотря на договор с Мангольфом. Ланна устранит его: если он не зять, следовательно, и не преемник. Мангольф будет назначен статс-секретарем и войдет в соглашение с Терра…

— Как вошел уже в соглашение с Толлебеном, — вставил деловой человек, но его собеседницу это не смутило. Неужто он думает, что такой отсталый политик, как Ланна, окажет активную поддержку его ультрасовременным идеям? Неужто вернее опираться на Ланна, нежели на друга своей юности?

Белла привыкла к светской болтовне, весь последний час она говорила без умолку. Лишь на прощание он напомнил ей об Алисе. Белла, которая борется за свое счастье, должна ведь понять, насколько тяжелее там, где борьба идет даже не за счастье… Нет, никто не сочувствует тому, что происходит рядом. Каждый для себя, в своей закупоренной ячейке.

«У меня в руках сейчас самый крупный козырь моей жизни, — думал Терра, сидя уже дома. — Такой человек, как Ланна, не может спокойно принять то, что я собираюсь ему сказать. Не пройдет и получаса, как у нас будет революция — сверху! С моей стороны было бы глупо вносить сейчас смятение в его семью».

Он пришел после двух, во время «передышки», но не застал рейхсканцлера в библиотеке. Значит, он уже за работой! В самом деле, Зехтинг сам удивлялся такому рвению. Однако Терра может войти.

Князь Ланна что-то писал гусиным пером, в которое, однако, было вставлено вполне современное стальное перо. Он кивком указал гостю на плетеный диван подле стола, дописал последнюю строку и поднял взгляд, как всегда олимпийский, хотя в данную минуту и несколько вялый.

— Важные вести, — тотчас заявил Терра.

— Вас они волнуют? — спросил Ланна, наклоняя голову. Его гладко зачесанные на пробор волосы стали белоснежными, а лицо побледнело и осунулось. — Что может быть важного в этом мире? Не тормошить этот мир — вот что важно.

— Это было хорошо для одряхлевшего Бисмарка. Вы, ваша светлость, в расцвете сил, и, бог даст, на долгие годы.

• Предыдущая
• 104/132
• Следующая