Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 107

• Предыдущая
• 107/147
• Следующая

Кто-то стал возмущаться несколькими городками, которые якобы позволяли себесовершать всякие зверства. Войско короля Наваррского кочевало по стране, неуставая мстить, насаждать мир и водворять порядок. Здесь же действовал тайныйсовет, каждый член имел право высказать королю свое мнение, и многие упрекалиего в том, что ведет он войну недостаточно сурово. Его двоюродный брат Кондеосуществляет свои военные операции гораздо энергичнее, и он-де жалуется нанерешительность Генриха. — Ведь это моя страна, а не его, — сказал Генрих,больше для себя, чем для других, и только Морней насторожился. Члены тайногосовета обычно говорили все сразу, шумно перебивая друг друга. Генрих привлек ксебе всеобщее внимание, начав рассказывать о королеве Наваррской. Он уселся настол, свесил одну ногу, другую поджал под себя и, покусывая стебелек розы,фыркал, как бы сдерживая смех; на самом деле он вовсе не испытывал особойрадости.

Королева Наваррская сначала помогла бежать своему брату монсеньеру, затем,опережая его, поспешила во Фландрию, чтобы там подготовить для него почву.Опасно, опасно затевать такое дело в стране, которую попирают сапоги испанцев,и самый большой сапог — дон Хуан Австрийский. — Но королева, моя супруга, всехпровела под предлогом болезни, которую она будто бы должна лечить водами Спа. Аиспанцы, да будет вам известно, народ недалекий, ходят словно на ходулях, и шеяу них не гнется, как и их высоченные крахмальные воротники; поэтому они ничегоне видят, что делается на земле. Так вот, не успели испанцы сообразить, о чемговорит королева, как ее величество взбунтовала всю страну. Правда, дон ХуанАвстрийский спохватился и тут же поспешил выпроводить ее из своих владений. Аим еще накануне вечером был устроен бал в ее честь. Но тут уж ничего неподелаешь, родной брат, король Франции, выдал ее испанцам из страха перед дономФилиппом.

Присутствующие ответили негодующим смехом, раздалось несколько проклятий.Генрих же, стиснув зубы, задумчиво добавил: — Ничего! По крайней мере во времяэтой поездки моя Марго чувствовала себя ужасно важной дамой, пока ее невыгнали. Золоченые кареты и бархатные носилки, в них сидит всемилостивейшаякоролева, и повсюду ее с восхищением встречают белокурые люди. И сама она ввосхищении. Вообще-то ей не очень сладко живется, моей бедной Марго, при такойсемейке. Ей следовало бы ко мне приехать. Здесь она мне нужна. К сожалению, еебрат-король запрещает ей жить с гугенотом. — Последние слова он сказал оченьгромко: Генрих заметил, что среди всеобщего шума только один человеквнимательно на него смотрит, — и это его дипломат.

— Как ни печально, господин де Морней, но король Франции ненавидит своюсестру и не разрешает ей видеться с нами.

В ответ Морней заметил, что ее величество королева Наваррская после своейнеудачной поездки во Фландрию, наверно, ничего так страстно не желает, каквстречи со своим супругом. Это все Лига восстанавливает царственного братапротив его сестры. Герцог Гиз…

— Давайте выйдем, — предложил Генрих и первым покинул комнату. Они быстро,как любил Генрих, прошлись по коридору — туда, обратно. Посол, прибывший из-подПарижа, рассказал о последних убийствах в замке Лувр. Гиз держит короля внепрестанном страхе и трепете. И король все чаще уезжает в монастырь; его гониттуда не только ужас перед потусторонним миром. Помимо собственной смерти, онбоится, что его дом вымрет, ибо королева до сих пор не подарила ему сына.

— И никогда не подарит, — быстро вставил Генрих. — У Валуа больше не будетсыновей. — Он умолчал о том, от кого узнал это наверняка: от своей матери,Жанны. Морней посмотрел на него и сказал себе, что господь бог правильносделал, приведя его к этому государю. И в то же мгновение он прозрелокончательно и понял, кто такой Генрих: вовсе не мельник из Барбасты, и небабник, и не командир двухсот вооруженных солдат, но будущий король, вполнесознающий себя избранником. Он надел на себя личину оттого, что мудр да иподождать может: молодость длится долго. Но Генрих никогда не забывал о своемпредназначении. И когда он открыл теперь Морнею свое сердце, Морней низкосклонился перед молодым государем. Слова уже были не нужны, они поняли другдруга. Генрих только указал ему легким движением руки на парк «Ла Гаренн», гдеим скоро предстояло встретиться без свидетелей.

Им помешали. Два старых друга Генриха — д’Обинье и дю Барта —воспользовались своим правом в любую минуту прерывать беседу своего короля.Они бросились бегом через двор, стремительно поднялись по лестнице и сейчас жезаговорили, перебивая друг друга. Правда, новость, которую они сообщили, стоилатого. Маркиз де Вийяр смещен. После неудавшегося нападения на замок губернаторанаместник попал в немилость, и король Франции назначил на его место маршалаБирона, который действительно все сделал, чтобы это заслужить. ОсобенноАгриппа уверял, что так оно и есть. Полный радостных надежд, расхваливал оннового наместника, который будто бы из одного душевного благородства употребилвсе свое влияние при дворе, чтобы сместить своего угрюмого предшественника. ДюБарта, у которого был совсем другой темперамент, ждал, что, напротив, новыйнаместник окажется еще вреднее. Когда члены тайного совета узнали об этойзамене, они тоже разделились на два лагеря.

Наиболее благоразумные, такие, как Рони и Лафорс, который был католиком,видели в Бироне прежде всего злобного и желчного человека. Однажды в порывеярости он разрубил саблей морду своей лошади, а это не говорило в его пользу.Лаварден и Тюрен, тоже принадлежавшие к различным вероисповеданиям, были,однако, согласны в том, что маршал Бирон все же заслуживает некоторого доверия:он ведь принадлежит к одному из самых старинных родов Гиенни. Поэтому,естественно, он будет стремиться поддерживать здесь мир. Это казалосьубедительным. Но Генрих, пока шумел и спорил его совет, прочел королевскийприказ, который ему передали старые друзья, И там было написано, что маршалуБирону даются неограниченная власть и полномочия распоряжаться по всейпровинции Гиеннь в отсутствие короля Наваррского. Как будто я отсутствую, ну,например, сижу пленником в Лувре! Так это понял Генрих. Ему стало холодно,потом бросило в жар. Он свернул приказ в трубку и никому не показал.

Рано утром Морней отправился в парк «Ла Гаренн». Там не было еще дажечасовых. Когда придет король, никто не будет наблюдать за ними, и их разговоростанется тайной. Посол Генриха надеялся, что король сообразит, насколько этоудобный случай для беседы, и явится один. Морней был весьма высокого мнения освоих дипломатических действиях, где бы они ни имели место — в Англии, воФландрии, во время войны или при заключении мира. Ожидая Генриха в парке «ЛаГаренн» и слушая щебетание и трели ранних птиц, он предавался размышлениям овеличии творца, допускающего, чтобы невиннейшая природа так тесно соприкасаласьс нашим мерзким миром; а через своего сына воссоединил он то и другое, ибоИисус умер в поту и крови, как умираем и мы, и так же, как мы, только еще болеетрогательно, нес в себе песнь земли. Морней записал эту мысль на своихтабличках для жены своей Шарлотты Арбалест. Уже три года, как они поженились,но бывали часто и долго в разлуке — из-за поездок мужа, ибо государи посылалиего добывать деньги все снова и снова, И Морнею приходилось больше вести счетдолгам и процентам, чем речам о жизни и смерти. Но их он все-таки записывал потребованию своей невесты, после того как они обрели друг, друга в Седане, вгерцогстве Бульонском, этом убежище беглецов.

Их встреча произошла в суровое время, когда действительно шел вопрос о жизнии смерти, — через два года после Варфоломеевской ночи, и оба они, хоть и нестали ее жертвами, но продолжали жить только ради славы божией, гонимые и вбедности. Поместья Шарлотты были конфискованы, так как и отец ее и первый мужпринадлежали к последователям истинной веры. Друзья тогда убеждали молодогоМорнея вступить в более выгодный брак; он же отвечал, что злато и серебро —последнее, о чем следует думать, выбирая себе жену; главное — благонравие,страх божий и добрая слава. Всем этим обладала Шарлотта; кроме того, у нее былясный ум — и она занималась математикой, зоркий глаз — и она рисовала. Она быламилосердна к беднякам и умела внушить страх даже сильным мира сего своейнепримиримостью ко всякому злу. Но больше всего старалась она всей силоюсвоего рвения служить богу и церкви. Именно это, а не злато и серебро принеслаона мужу в приданое. И Морней почувствовал себя богачом, когда она рассказалаему, что еще ее отец однажды в Страсбурге присутствовал при том, как мейстерМартин Лютер спорил с другими докторами богословия. А Лютер никогда и не был вСтрасбурге: Морней справлялся. Но если рассказ отца так светло преобразился — вее воспоминаниях, то разрушать высокое воодушевление Шарлотты Морней не хотел,и он промолчал. Таков был его брак с этой гугеноткой.

• Предыдущая
• 107/147
• Следующая