Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 120

• Предыдущая
• 120/147
• Следующая

В эти несколько месяцев он и держался и чувствовал себя, как будто он— человек вполне сложившийся, бесспорный наследник своих владений, мира исчастья, а ведь этого на самом деле не было, и радостное сновидение кончалосьвместе с парком «Ла Гаренн», за оградой которого начинались поля. И все-таки— как он был счастлив, что может хоть на некоторое время сделать свою Маргоповелительницей придворных и галантного короля — это был он сам, — что отнего в ее честь пахло благовониями и что его зубы были позолочены. К томуже он выписал сюда для нее из замка в По красивейшую мебель и серебрянуюпосуду; сама Марго во время посещения замка нашла там старинные арфы: бытьможет, в старину другие дамы своей игрой на них облегчали душу, так же кактеперь Маргарита Валуа, которая никогда еще за свою бурную жизнь не знала,что такое равновесие, и лишь здесь обрела его.

Она не раз с недоумением проводила рукой по лбу. Как, до сих пор ни одногоотравленного, ни одного заколотого кинжалом? Никто меня не сечет, и даже моистрасти не беспокоят меня? Мне не надо ни спускать моего брата д’Алансона наверевке из окна, ни самой искать приключений? Унижения, притворство, эти ужасывокруг меня, это мучительное томление во мне самой — неужели все миновало?Нет, я в самом деле здесь. Она провела по лбу своей чудесной рукой: он ужеснова был ясен, и королева этого двора шла танцевать с чинными дворянами ифрейлинами, которые держались удивительно пристойно. Певуче звучала музыка,пламя свечей чуть колебалось от легкого ветерка, веявшего в открытые окна;мягкой были эта музыка, свет, ветерок, мягкими были сердца и лица. Танцы иблагосклонность ко всем, Марго коротает долгую ночь слегка влюбленная,неизвестно в кого. Она могла бы каждому подставить губы для поцелуя, но целуетона только своего повелителя.

То же испытывают все при Наваррском дворе, даже сестра короля, а она ведьтакая строгая протестантка. И хотя она слегка прихрамывает на одну ногу,молодая Екатерина учит молодого Рони новому танцу, и все завидуют этой чести.Она даже на время забывает о своей единственной страсти, не вспоминает прокузена в его лесу и, заглушив укоры совести, разрешает легкомысленному Тюренуухаживать за нею, точно это пустяки, мелочь. Ведь и ее дорогой брат Генрихживет и любит как хочет, будто так и нужно. Но долго это продолжаться неможет.

Оправившись после приступа печени, Бирон стал злобствовать сильнее, чемкогда-либо; он решил, что бдительность губернатора усыплена, и изо всех силстарался оклеветать его перед королем Франции. Канцелярия Наварры и ФилиппМорней только тем и были заняты, что опровергали его доносы. Становилось ясно,что скоро уже нельзя будет продолжать эту распрю с помощью одной толькопереписки. Королева Наваррская взяла на себя часть забот о его судьбе. Еслиженщина в первый раз за всю свою жизнь по-настоящему счастлива, а у еевозлюбленного повелителя есть враги, — чем может она ему помочь в борьбе сними? Она открывает ему все, что ей удается выведать, она становитсянеобходимой ему.

И если король Франции, в уединении своей комнаты, будто бы высказывалсяпренебрежительно о своем зяте Наварре, это тут же становится известным Марго; акогда у нее не было свежих новостей, она что-нибудь придумывала. Она ненавиделасвоего брата-короля, он всегда только обижал ее; поэтому надо было восстановитьпротив него и Генриха. Ведь ее тоже задевают те оскорбления, которые наносятсяее повелителю. Герцог Гиз позволял себе издеваться над ним, даже ее дорогойбратец д’Алансон участвовал в этих насмешках, и все это происходило у госпожиСов, а ведь когда-то Сов считалась ее подружкой. Марго видела перед собойлукавую усмешку коварной фрейлины, и тем труднее ей было повторить самойсказанные там слова, особенно — прямо в лицо своему повелителю.

Среди ее фрейлин была одна совсем юная, почти девочка, и глубоко ейпреданная, а именно Франсуаза, из дома Монморанси-Фоссе. Ее прозвали Фоссезой,Генрих называл ее «дочкой», в угоду ему начала ее звать так и Марго, хотязнала, что Генрих питает к Фоссезе не совсем отеческие чувства. Ибо юнаяфрейлина рассказывала все своей глубоко чтимой королеве, а если и не все о том,как ее пытаются совратить, то описывала самым подробным образом, как онасопротивляется. Это робкое создание Марго и посылала к нему с самымирискованными сведениями: произнесенные детскими устами, они должны быливозмущать его тем сильнее. Короче говоря, в замке Лувр над ним смеются из-затого, что он до сих пор не смог завладеть приданым своей супруги, а в том числеи несколькими городами в его собственной провинции Гиенни. Бирон держал воротаэтих городов на запоре. — Дорогой мой государь! — говорила робкая девочка,преклоняя колени перед Генрихом и с мольбой воздевая руки. — Возьмите же,наконец, приданое королевы Наваррской! Покарайте, пожалуйста, гадкогомаршала!

Он и сам решил это сделать, но остерегался открывать свои намеренияженщинам. И даже когда его войска уже были стянуты и готовы к походу, он невыдал себя ни единым словом и провел последнюю ночь перед выступлением вспальне своей королевы. Потом ускакал, держа розу в зубах, словно ехал натурнир, или на веселое состязание. Если его план не удастся, Марго не будетпо крайней мере нести никакой ответственности и не пострадает. Все его дворянебыли бодры и веселы, как и он; опять наступил май, и все они были влюблены иназывали этот поход походом влюбленных. Д’Обинье и даже трезвый Рони уверяливполне серьезно, что город Каор следует штурмовать хотя бы из одних рыцарскихчувств к дамам. Генрих открывался лишь тому, кто сам способен был егоразгадать: а это мог только Морней. Все дело в том, чтобы на всех путях идорогах стремиться к одной и той же цели и, невзирая на изменчивость людей иявлений, оставаться верным внутреннему закону. Но этому не научишься. Этодолжно в нас жить: оно идет из далей былого и уводит в дали грядущего. Целыестолетия видит перед собой господь, когда смотрит на подобного человека.Поэтому Генрих столь спокоен и столь загадочен, ибо ничто не делает человекатаким таинственным и непостижимым, как внутренняя твердость.

Было жарко, в виду города, который предстояло взять приступом, войскосначала утолило жажду из родника, бившего в тени орешника. Затем все принялисьза работу, которая была нелегкой. Город Каор с трех сторон окружали водыреки По, и гарнизон защищал его именно оттуда, ибо с четвертой стороны иподойти было страшно — столько препятствии возвели на подступах к стенам; онине давали даже подобраться к городским воротам. Однако два офицера из войскакороля Наваррского — мастера по части подрывов — тайно осмотрели инженерныесооружения; маленькие чугунные ступки набивали порохом, приставляли вплотную кпрепятствию и поджигали фитиль. В одиннадцать часов вечера, пользуясь тем, чтонебо затянулось грозовыми тучами, войско незаметно вступило на укрепленныймост, который никем не охранялся. Впереди шли оба офицера с подрывнымиснарядами. При их помощи были уничтожены все заграждения, поставленные намосту, в городе взрывов не слышали — их заглушали раскаты грома. Несколькоотступя, чтобы не попасть под летящие обломки, следовали пятьдесят аркебузиров,затем Роклор с сорока дворянами и шестьюдесятью гвардейцами, а за ними корольНаваррский вел главные силы, состоявшие из двухсот дворян и тысячи двухсотстрелков.

Ввиду того, что это было дело новое, ворота удалось взорвать лишь частично.Несколько солдат проползли в образовавшуюся брешь и уж потом расширилиотверстие с помощью топоров; от этих ударов жители города проснулись и стализвать своих защитников. И вот весь город вооружается, гудит набат, и в темноте,над головами штурмующих, проносятся всевозможные метательные снаряды — кирпичи,булыжники, факелы, поленья. Слышен лязг, звон и скрежет ломающегося оружия.«Бей!» — доносятся крики, но глотки уже хрипят, задыхаясь. В тесноте противникисхватились насмерть. Четверть часа продолжается рукопашный бой, и нападающиевот-вот проиграют его, но тут появляется Тюрен, он ведет еще пятьдесят дворянда триста стрелков, и с их помощью король Наваррский проникает в самыйгород…

• Предыдущая
• 120/147
• Следующая