Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 126
- Предыдущая
- 126/147
- Следующая
Брат Франциск безнадежно заболел; кровь выступала у него из пор, как некогдау брата Карла. Во Фландрии он бессмысленно расточал свои последние силы, как иостальные братья, а теперь умирал. Король был бездетен, он уже не надеялсяиметь наследника, ибо ничто не помогало — ни лечение королевы водами, нивеликое паломничество, когда его ноги сплошь покрылись волдырями, нинастойчивые моления всего двора, который проследовал крестным ходом черезцерковь Нотр-Дам. Словом, было сделано все; страх, тревога и муки переднеизвестным должны отстать на полпути, если человек в одиночестве, один идетнавстречу своей смерти. Но ведь с роковым бесплодием и предопределенным свышевымиранием рода не так легко раз и навсегда примириться — и не у Валуа нашлисьбы на это силы. Двести лет господствовал его род, и он, последний Валуа,завершает его. Лишь по временам ему кажется, что жертва уже принесена.Неотступно и неуклонно устремлен духовный взор короля на предстоящий конец, ион ежедневно готовится к нему, рисуя себе ужас этого конца и надеясь, что, бытьможет, даже ужас наконец иссякнет и смерть перестанет быть страшной. Ведь и длякороля, завершающего былую эпоху, а также целый вымирающий королевский лом,смерть могла бы оказаться не тяжелее, чем для обычного человека, во всей егослабости.
И, чтобы добиться этой легкости, король танцевал один, или часами ловилчашечкой мячик, или вешал себе на шею корзинку со щенятами, перевязаннуюголубой лентой. Они в ней ползали и скулили: они жили, жили вместо него, а онмог не двигаться. Когда ему сообщили о смерти его последнего брата, он самстоял, застыв, как мертвец; и не очнулся, не отозвался. Вошедшие онемели передним, им хотелось ткнуть в него пальцем.
Двор ожидал, что он опять начнет разыгрывать монаха, петь в хоре вместе сбратией среди золотых подсвечников и кадильниц, рисунки которых сделал сам — оттоскливого желания создать хоть что-нибудь. Но нет, церемония погребениянапоминала роскошную свадьбу. Народу пришлось принимать в ней участие иоплачивать ее совершенно так же, как и свадьбы королевских любимцев. Впередишло все духовенство, даже те священники, которые с кафедры произносилипроповеди против короля. Затем дворяне покойного несли гроб, а за гробомследовал король, единственный представитель своего дома, уже умершего. Изрители дивились: Валуа вел себя так, словно особенно старался выставитьнапоказ, насколько он одинок — и теперь и всегда: улицы затянуты черным, и онвыступает один, без своей бесплодной королевы, в некотором отдалении от всехостальных, ибо там только чужие. Гроб его последнего брата был покрыт знаменемпоходов, принесших покойному довольно сомнительную честь и нередко направленныхпротив его брата-короля. Последний желал ему смерти, а теперь, когда этожелание исполнилось, он шел за телом один, между гробом и чужими людьми.
Первое место в свите занимали два его фаворита — Жуайез и Эпернон, корольподарил им герцогский титул и дал в жены двух сестер королевы. Сейчас же заними шли его враги, вознамерившиеся против его воли наследовать ему, — шлиГизы.
Они выступали пышнее самого короля, их собственная свита была роскошнее,породистые кони, которых вели под уздцы. И они сами казались воплощениемвластной и дебелой мощи. Черты герцога Гиза приобрели за это время суровуюжесткость. Он уже не изливал, как некогда, блеск своей красоты на простонародьеи почтенных горожан, это был уже не сказочный герой их жен. Все приманки теперьне нужны, не нужно ни соблазнять, ни задаривать. Теперь можно простоприказывать. Уже незачем уговаривать горожанина или мужика, чтобы они оказалиему поддержку, — напротив, кто не желал вступать в Лигу и не присягал в слепомповиновении ее вожаку, мог считать себя погибшим! Выполняй свою трудовуюповинность и неси повинность воинскую! Плати ему подати и, хоть жилы вздулись,торчи целый день на ногах каждый раз, когда Гизу вздумается созвать толпы своихприверженцев. А не хочешь, так не будет у тебя ни клиентов, ни работы, тыокажешься вне закона, и для тебя потрудятся только шпион да предатель, которыевыдадут тебя. И если кто потом набредет на твой труп, то обойдет егосторонкой.
Преступное тайное сообщество неудержимо разрастается, оно охватывает своимищупальцами все государство и всасывает его в себя, а закон кажется таким жебессильным, как этот король, шествующий под балдахином на похороны своегопоследнего брата. И сегодня добрая половина участников шествия — духовные лица,военные, придворные, почтенные горожане и простолюдины — все они сегодняобсуждают вопрос о наследнике короля, словно уже хоронят его самого. Завтрадаже его любимцы переметнутся к Гизу. Лига сживет его со свету, оттеснит насамый дальний клочок земли, пока его кто-нибудь там не прикончит. В сущности,он многое знает заранее, но заставляет себя, выпрямившись, шагать под парчовымпотолком балдахина и слушать то, что не предназначено для его ушей: как ониделят между собой его провинции, заявляют о своих притязаниях на должности, нафинансы, на военные силы. В действительности он всего этого не слышит,расстояние между ним и всеми этими людьми слишком велико; но он ощущает. Всевнутри у него содрогается от предчувствий, похожих на жуткие шорохи. Онзакрывает глаза, и ему чудится, что он блуждает ночью в лесу, полномопасностей. Кто защитит его?
Он приходит в себя; произошла заминка, на ступенях церкви какая-то шайкавопит: «Валуа! Чтоб ты сдох!» Это для него не ново. Такие выступлениязаказываются и оплачиваются, и он знает, кем. Вмешивается стража, крикуныбегут, давка среди идущих, в процессии смятение. Балдахин вдруг оседает имедленно опускается на короля, а тот нагнулся, он становится на одно колено,потом на оба, наконец даже ложится на камни лицом.
Когда он, опомнившись, встает, оказывается: Гизы окружили его, чтобызащищать. Они заслоняют его от народа, который видит только их и приветствуетгромкими кликами. Кардинал Лотарингский бесстыдно кажет толпе свое лицонепревзойденного злодея. Второй, Майенн, выставляет телеса, более жирные, чемположено иметь человеку коварному: это уж проверено и всем известно. А герцог —«великий человек»; так восклицает его наемный хор.
«Да здравствует Гиз!» — ревет тайное сообщество убийц; он хочет, чтобы имстала вся страна. Он хочет весь народ этой страны обратить в такое сообщество,и лишь немногое теперь мешает этому — так уверяет герцог. «Герцог — великийчеловек! Да здравствует Гиз!» — И вот уже не доброту являет надетая им маска, астрогость. Мышцы его лица жестко напряжены, что говорит о суровой решимости.После того как он загонит короля в угол, он разделит королевство между своимидвенадцатью обер-мерзавцами, а всем унтер-мерзавцам будет тогда разрешеноубивать и грабить, однако лишь при условии их полного и беспрекословногоповиновения, иначе им самим придется протянуть ноги и не то что прекословить, анавсегда утратить дар слова. Это решено: видите, как напряжены у нашего вожакажелваки на скулах! Да, будут только убийцы и убиенные, нескончаемойВарфоломеевской ночью должно стать царствование нашего предводителя, даздравствует Гиз!
И когда они окружили короля и всякая дистанция исчезла, забытый Валуаутратил все свое знание, свою способность прозревать события и чуять ихприближение. Он привлек к себе одного из сыновей Гиза — у герцога есть дети, онне бесплоден, нет, не бесплоден, — взял мальчика за плечо и привлек к себе,словно собственного ребенка. Так отстоял он всю заупокойную службу и весьобратный путь в свой замок совершил, окруженный своими убийцами и убийцами егостраны, которые в этот раз все-таки еще защищали его. Процессия всеразрасталась: на всех площадях к ней присоединялись наемники Гизов и дворяне. Итеперь это шествие знаменовало собой уже не скорбь по одному из Валуа, новосходящую мощь Гизов. А последний из Валуа, обняв за плечи их отпрыска, шагалв такт барабанной дроби, которую отбивали их войска, — для них, а не для него.Под широким и суровым небом его государства ему принадлежал только резкий ижидкий похоронный звон небольшого колокола. И колокол все звонил, звонил.
- Предыдущая
- 126/147
- Следующая
