Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая

— Как живешь? — задал он традиционный вопрос, на который никто не отвечает правду, потому что слишком долго и скучно.

— Все так же: то рубашка короткая, а хуй длинный, то хуй короткий, а рубашка длинная.

Бармен принес бутылку армянского коньяка, два мясных салатика и два из свежих овощей. Шлема наполнил рюмки и произнес тост:

— За нас с вами и за хуй с ними!

— Согласен, — произнес я и опрокинул рюмку в рот.

Коньяк был, действительно, армянский. В прошлый раз Шлема угощал меня суррогатом, налитым в бутылку из-под настоящего. Догадываюсь, что он сам и производит этот суррогат на подпольном заводике. Значит, на этот раз дела у него совсем хуевые.

— Ну, выкладывай, — подтолкнул я.

— Рэкет наехал.

— Кто?

— Свои, блатные. Заправляет у них Деркач — не знаешь такого?

— Нет. Авторитет?

— Пацан, но, говорят, золотой.

— Отстегнул бы в общак — чего жлобишься?!

— Я бы с удовольствием, понемногу каждый месяц! — очень искренне заявил Шлема. — Но они требуют сразу все, разорить хотят!

— Сколько они хотят?

Вместо ответа на вопрос хитрый еврей предложил:

— Я готов по полштуке гринами взносить в общак каждый месяц…

Я начал прикидывать, сколько же с него запросил Деркач, если Шлема так легко расстается с такой суммой.

Он понял мои раздумья по-своему и накинул:

— Хорошо, семьсот… Ну, ладно, штуку!

Произнеся это, он скривился, будто получил хуй в жопу вместо укропу. Уверен, что и на две согласится. Это какими же бабками он сейчас ворочает?!

— Будешь мне отдавать, — сказал я.

Шлема поплямкал толстыми губищами, словно хотел пососать кончик длинного загнутого клюва, и родил:

— Грабишь ты меня, последнее забираешь… Ну, ладно, договорились, — быстро закончил он, зная, что я могу передумать, увеличить сумму, а торговаться со мной бестолку.

— С Деркачом я разберусь. Где его найти?

— Сейчас придут, — он посмотрел на часы, — через пятнадцать минут обещались.

— Подождем.

На его харе было написано: дай-то боже нашему ежику слониху выебать. Кто из нас ежик — я не догонял.

— А почему бы тебе не стать моим компаньоном? — закинул жидок. Жалко было выпускать деньги из своих рук.

— И каков пай?

— Десять штук.

Я окинул взглядом подсобку, глянул в окошко на автомастерскую, оценивая их.

— Есть еще кое-что, — сообщил Шлема, подтверждая мои подозрения о существовании подпольного заводика. — Я сейчас… налаживаю контакт с одним человеком на «Тяжмаше», можно будет покупать по госцене сверхплановую продукцию и перепродавать, нужны деньги, большие. Кстати, у тебя нет знакомых на «Тяжмаше»?

— Когда-то были, — блефанул я.

— Может, сведешь? Не пожалеешь!

— Знаю я твои «не пожалеешь».

— Бля буду! — поклялся Шлема.

Это точно: был, есть и будешь.

— Можно такое завернуть!.. — глаза его полыхнули, точно ведро бензина выдул.

В подсобку заскочил бармен с подрагивающим подбородком. У Шлемы лицо покрылось каплями пота величиной с мелкую сливу. Оба молчали.

— Веди их сюда, — сказал я бармену.

Каково же было мое удивление, когда в подсобку ввалились Куцый, Клещ и тот качок, которому я по яйцам заехал. У всех троих были наташки — длинные милицейские дубинки. Увидев меня, пацаны удивились не меньше.

— Ты, Куцый, останься, — приказал я, — а остальные идите со Шлемой, он угостит вас.

Перепуганный еврей выскользнул из подсобки вместе с пацанами. Куцый закрыл за ними дверь и встал в углу, не зная, куда деть дубинку.

— Ты с ней на мусора похож, — подъебнул я. — Поставь к стене, сегодня у нее выходной.

Я налил коньяк в рюмки, кивнул Куцему на Шлемину:

— Угощайся.

Выпили молча, я закусил, он не стал.

— Сколько вы хотите с него?

— Он знает.

— Я у тебя спрашиваю.

— Мне не говорили, — помявшись, признался он.

— Где Деркача найти?

Куцый рассматривал потолок. Так, наверное, вел себя на допросах или у кума на беседах.

— Пацан, смотри на меня, с тобой вор говорит! — рявкнул я.

Он сразу обмяк и оставил потолок в покое.

— Где? — повторил я.

Он нехотя назвал адрес и спросил:

— Что ему передать?

— Что Абрам уехал заграницу, обрезав хуй по ягодицу. Я сам с ним потолкую. А ты с корешами здесь посидишь, — сказал я и позвал: — Шлема!

Жид подслушивал под дверью — влетел сразу.

— Корми-пои пацанов, пока я не вернусь.

Шлема помахал бармену, а когда Куцый ушел к корешам, сидевшим в дальнем углу, заскулил, даже не убрав с носатого еблища радостную улыбку, что сейчас бить не будут:

— Грабишь меня! И так не дают подняться, щипают со всех сторон: милиции дай, врачам дай, пожарнику дай…

— Я не граблю, мне ворованного хватает, — произнес я и пошел к своей тачке, которую подогнал к двери мужичок из шиномонтажа.

Деркач обитал в большом двухэтажном особняке. Темно-красный двухметровый забор надежно укрывал жильцов от любопытных взглядов. Я снял с пальца золотой перстень, открыв татуировку, кинул его в бардачок и вылез из машины.

В широких воротах была дверь с хитроумной защелкой, я не сразу с ней справился. Пока возился, по ту сторону ворот рвал глотку пес. Он оказался внушительных размеров и лохматый, наверное, выблядок кавказской овчарки. Не пес, а кошмар домушника. Толстенная цепь, рассчитанная на быка, была такой длины, чтобы собачья пасть самую малость не доставала до человека, который перебирается от ворот к дому раком, боком и с прискоком по цементной дорожке, огражденной с другой стороны низеньким штакетником.

— Тихо, лохматый! — увещевал я пса. — Ничего я тебе не принес. Не маленький и хуй пососешь.

Из дома выскочил, теряя черные галоши с босых ног, брюхастый плешивый мужик с кротиными, подслеповатыми глазками. Старые синие штаны от спецовки были на коленях в земле. Если бы он прибежал с огорода, я бы решил, что по грядкам ползал.

— Псину убери, — упредил я его упреки.

— Подождал бы! Чего дразнить-то?! — пробурчал он и схватил собаку за ошейник двумя руками, но не оттаскивал ее от меня, а приготовился спустить с цепи. — Чего надо?

— С Деркачом потолковать.

— Не знаю такого, — сказал он, щуря подслеповатые глаза.

Я бы поверил ему, но уж больно на барыгу похож.

— Зато я знаю, — сказал я и пошел к дому.

Барыга подержался за ошейник, но так и не решился расстегнуть его.

— Тихо, Пират! — зло прикрикнул он, когда я дошел до крыльца, и шлепнул пса по крупу.

После сеней шла просторная горница, выстеленная дорожками, в которой за столом сидели трое, все каленые: один постарше, лет под сорок, с такой же плешью и кротиным взглядом, как у мужичка (сын или младший брат?) и два моих ровесника, судя по тупым рожам — бойцы-бакланы. Перед ними стояли две бутылки водки, закуска и четыре стакана. Четвертым собутыльником был, наверное, барыга. Справа от меня — дверь в другую комнату. Там было тихо.

— Привет! — поздоровался я.

— Здоров, коль не шутишь! — произнес старший, скорее всего, Деркач. — Кто такой, что надо?

— Потолковать.

Деркач кивнул бойцам и они подошли ко мне.

— Одержись, — предложил один, обладатель царского орешка — фиксы из платины.

Я поднял руки, давая обыскать. Шмонали сноровисто, наблатыкались у мусоров. Фиксатый даже за хуй помацал.

— Можешь подергать, — предложил я.

Он замахнулся — и тут же получил в пасть. Второго я скопытил следующим ударом и снова прорезал в дыню фиксатому. Удар получился славный: фиксатый спиной открыл дверь в соседнюю комнату и растянулся там на полу. «Пиздец, — сказал отец, — пойдет на холодец».

Деркач как сидел, так и остался сидеть, только нож придвинул поближе к руке. Хороший признак. Не люблю истериков, на серьезные дела не годятся. Я сел на стул напротив него и положил руки на стол, чтобы он видел, что пустые, и татуировку. Наколка — это, конечно, хуйня, мусора такую за пять минут нарисуют подсадному. Дальше я собирался представиться, ответить на вопросы, по которым ясно было бы, что я именно тот, за кого выдаю себя, и уже потом перейти к разговору. Еще правильнее было бы прийти сюда с авторитетным общим знакомым, который бы представил меня. Но все-таки малина — не светский салон да и вор должен быть с красивыми жестами типа: дал обшманать себя, а потом отпиздил.

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая