Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая

Кончил так яростно, что струя должна была пробить все на своем пути и залить телевизор. Иришкин взвыла в последний раз и вцепилась зубами в мою шею — впервые за время нашего знакомства. Она сразу стала раза в три тяжелее. Я бы отпустил ее, но боялся пошевелиться, чтобы не упасть — настолько ослабел. Классная поза — и наебался, и натанцевался. Так и стояли, положив голову на плечо друг другу, как любят делать лошади.

Первое, что выдала Ира, оклемавшись:

— Придется платье менять.

— Как и положено светской львице — два раза за вечер.

— Почему как?! — Она потерлась битой щекой о мою бритую, стянула через голову обвафленное платье, завернулась в халат и пошла в ванную.

Я завалился на ее кровать. Она пахла по-девичьи, той необъяснимой гаммой ароматов, которые имеют юность, чистота, светлые мечты. Показалось, что я вернулся в детство, в те многокрасочные дни, когда все, в том числе и будущее, было прекрасно. Все это держалось на плечах моего старика, тогда еще живого. Он много сделал для меня. В этой квартире я тоже благодаря ему. У меня складывалось впечатление, что иду по намеченной им дороге. Скоро она кончится и придется прорываться по целине. Наверное, случится это, когда у меня родится сын. Если не раньше — такое у меня предчувствие.

Я думал Ире будет неудобно сидеть за одним столом с папаней. Хотя бы потому, что он слишком много услышал за последние полчаса. Я ошибся. Казалось, у нее больше нет отца, а мнение случайных свидетелей ее не колышет. Мы ебать того хотели, кто чужой нашей артели.

Стол был накрыт обычным набором, с каким я сталкивался не раз, когда заходил просто так к девицам на выданье. Стоит заглянуть к русской девушке, как ее родители начинают подыскивать варианты размена квартиры. Разница была в том, что вместо водки — коньяк, а вместо дешевого портвейна — «Черные глаза» и закуска была поаристократичнее и не в слишком большом количестве. Только плебс жрет без ума, а потом срет без памяти. Я по-хозяйски налил бабам вино, мужчинам — коньяк и сделал себе бутерброд с черной икрой. От икры кровь густеет и хуй толстеет.

— За здоровье молодых! — произнес я тост и выпил, ни с кем не чокнувшись. Пусть себе выебываются, а я проголодался.

Будущий тесть тоже хлопнул стопарь ни с кем не чокнувшись. Видать, для храбрости. Пожевав губу, наскочил боевито на меня:

— То-то мне твое лицо сразу показалось знакомым…

— Все говорят, что вылитый отец, — поддержал я.

— Доходили до меня слухи, что ты в тюрьме сидел, — произнес он тоном разоблачителя заговора.

Эльвира посмотрел на меня чуть по-другому. Без отрицательных эмоций, скорее, с интересом: как выкручусь?

— Это когда мать просила заступиться, а вы отомстили из-за отца? — наехал я в ответ. — В жизни всегда есть место преступлению. Я и в этом преуспел: вор в законе.

Титул произвел впечатление. Просто вор — быдло, в законе — уважаемый человек. Еремин собирался загрызнуть печеньем и передумал. Ему важна была реакция дочери на услышанное, а Иришкин трескала с аппетитом все подряд.

— Да, папин сыночек, — повторил будущий тесть любимые слова своей первой жены, не дождавшись от дочери той реакции, какую хотел.

— Одни воруют по-крупному, не боясь ответить перед законом, а другие — палку колбасы копченой или мешок картошки, — припомнил я услышанное в детстве.

Еремин побледнел. В его взгляде было столько напряжения, желания выведать, как много я знаю, что я не удержался и блефанул:

— Наследие отцов надо хранить. Все до страницы.

Он мне поверил и скукожился. Сосулька догадалась кое о чем. Ночью она устроит мужу допрос и узнает о нем много нового. Не думаю, что он станет выше в ее глазах. Зато Иришкин пребывала в счастливом поглощении пищи за себя и того парня, который рос в ее животе.

— Я теперь не у дел, — выдавил будущий тесть. Мол, дочку забрал, а больше тянуть с меня нечего, поэтому шантажа не боюсь.

Боишься! Еще и как! Если бы тогда, в молодости, нашел смелость ответить за свои делишки, прожил бы жизнь пусть и не такую сытую, но спокойную. А так — хуй соси, читай газету, прокурором будешь к лету! Ну, не прокурором, но директором я тебя сделаю.

— А у меня есть для вас работенка.

— Стар я уже для твоих дел.

Это он зря: воровству все возрасты покорны.

— Каких? — припер его.

Еремин не ответил, захрустел печеньем, стачивая резцами, как кролик. Нервничает, боится.

— Будете директором кооператива.

— Гробы делать, как Яценко?! — ехидно спросил он. — Ну, уж нет, увольте!

Так вот чем собирается заняться Яценко! Что ж, без работы не останется, мы поможем.

— Я похож на человека, который жмуриков шмонает?! — возмутился и я. — Будете скупать сверхплановую продукцию у заводов и продавать другим. Где и кому — вам подскажут.

— Пусть подсказчик сам и занимается, — отбрыкнулся тесть.

— Со знакомым человеком директора быстрее договорятся.

— Зиц-председатель потребовался?

— Зачем подставлять родственника?! Жена мне такое не простит! — сказал я и посмотрел на Эльвиру.

Эта стерва уже просчитала, сколько выгоды светит новая должность мужа. Всем ясно, что старая система рушится, и кто успеет сейчас отхватить кусок пожирнее, тот и будет боговать в дальнейшем. Жена тебе покажет, Колька, от пизды до жопы сколько! Согласишься и в зиц-председатели.

Затем я сообщил ему, что через три дня улетаю с Ирой в Ялту, а когда вернемся, сварганим свадьбу. В узком кругу — мне лишний шум ни к чему и так все время в центре внимания.

— Меня, значит, не спрашиваете?! — недовольно буркнул Еремин.

— Мы бы спросили, но внук на подходе, он ждать не будет, — выдал я ему напоследок. — Да, Ира?

— Да, — с вызовом заявила она и посмотрела надменно сначала на мачеху, а уже потом на отца.

На этом мы разошлись по спальням. Там Иришкин устроила мне допрос, потому что я не до конца вышиб из красивой головки глупые идеи.

— Ты правда не знал, что мой папа?..

— Твой старик у моего шестеркой был, поняла? Теперь у меня будет.

— Ты не обманываешь?

Я зацепил ноготь большого пальца за верхний зуб, щелкнул и побожился с задором малолетки:

— В рот меня ебать, сукой буду по-ростовски, блядью буду по-московски, пайку хавать, век страдать, хуй у пидора сосать и свободы не видать!

Клятва произвела впечатление. Ира не знает, что божба канает только между ворами, а фраера для того и существуют, чтобы их наебывали. То ли заподозрив, то ли по инерции, она спросила:

— Точно?

Точно: хуй стоит, но не прочно.

Тюрьма по-своему хороша. Во-первых, никаких забот о хлебе насущном. В положенное время дадут тебе положенную пайку. Пусть и не лучшего качества, но с голоду не умрешь. Во-вторых, общение. На воле людишки попрятались по норам, ближе телевизора друга нет. А в камере только и занятия — пиздунца заправлять. Собеседники бывалые, есть чем удивить и развеселить. Русского человека хлебом не корми, дай попиздеть. Изображай интерес — и тебе будут вешать сутки напролет, расскажут все о себе и не только. Отсюда и ненависть к стукачам. Хороший стукач — стукач на хую или на пике. Всех остальных — в пизду на переделку.

В камере нас было пятеро, все рэцэдэ, у каждого, кроме меня, больше трех ходок: два вора в законе — грузин Биджо и русский Майдан, два стремящихся — я и Шпак — и пидор Виталик Пуханов по кличке Цыпа. Последний обстирывал нас, поддерживал чистоту и олицетворял презренную половину человечества. Особенно классно он отсасывал, на себе натренировался. Позвоночник у него был гибкий, а хуй — длинный, многие мужики позавидовали бы. Но милостивый бог дает гондоны тому, у кого хуй не стоит. Место его было у параши под шатром из простыни, чтобы видом своим пидорастическим не портил нам настроение. Выбираться из-под шатра он мог лишь получив разрешение. Я понимаю, почему не завязывают воры, им и на зоне нехуево живется, а вот почему туда возвращаются пидоры — большой-большой секрет. Видимо, им без унижений жизнь не в жизнь.

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая