Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 70

• Предыдущая
• 70/71
• Следующая

— Будешь? — предложи он и налил в два фужера газировки.

Я пригубил колючую воду с запахом лимона, спросил:

— Говорят, ты церковь строишь?

Смущенный Вэка промолчал.

— Прям, как Лужков! — подъебнул я.

— Он храм строит, а я всего церквушку.

— У тебя и грехов меньше.

Вэка улыбнулся:

— Это верно!

— Опять чернуха в голову лезет? — спросил я.

Во время запоев и выхода из них у него часто появляется мысль о самоубийстве. Поэтому я уверен, что Вэку не убьют. Судьба любит помучать самим собой.

— А-а!.. — махнул он рукой, выпил газировку залпом и сморщился так, словно дернул вонючего шмурдяка, настоянного на карбиде.

— Чего звал? — перешел я к делу.

— Да тут твоего компаньона заказали, Варваринова.

— Кто и за сколько? — улыбнулся я, представив, в какое положение теперь попадет Алик.

— Яценко-младший. За тридцатник сторговались, — ответил Вэка. — Договорились, что за неделю сделаем.

— Можешь с ним еще раз потолковать и записать на пленку? А то Алик не поверит, — попросил я. — Допустим, срок увеличь на неделю. Мол, у него охрана, последить надо сначала.

— Можно, конечно, — согласился Вэка.

Как ни странно, нам приходилось убивать только по заказу. Нам платили без базаров. Оно и понятно: под крышей не капает, можно спать спокойно. Весь город знал, что мы — люди солидные, через хуй не кинем, не только с конкурентами поможем разобраться, но и с властями уладим недоразумения. Часто и конкуренты были под нашей крышей, так что дело заканчивалось спектаклем под названием «Попытки убийства» или разъяснительной беседой. Самое распространенное наше занятие — выколачивание долгов. Обычно бизнесмен перекидывал долг на крутых за половину. Чаще всего заказывали из-за денег. На втором месте шли ревность и зависть, примерно треть от всех заказов. Исполнителей хватало, в очереди стояли, особенно новички. Работы — ерунда, а сразу на роскошную тачку загреб.

Получив кассету с записью переговоров, я встретился с Аликом в ресторане «Русская кухня». Сели в кабинете, потому что в зале по случаю выходного дня было шумно и людно. Оттягивались в основном мои подопечные да так отчаянно, словно узнали, что завтра им пиздец. Может, он и правда скоро наступит, но ведь всяк пиздец на свой образец — и от водки угорают.

— Что закажем? — спросил Алик, когда мы сели за стол.

— Что хочешь! — весело ответил я. — Тебя ведь самого заказали!

— Ты серьезно? — не поверил он.

— Тридцать штук. Срок — две недели.

— И кто? — все еще сомневался он.

— Угадай, — предложил я.

В это время в кабинет зашел официант.

— Как обычно, — отослал его Алик и перечислил мне четырех своих конкурентов.

— Очень холодно, — ответил я.

— Хочешь сказать, что кто-то из моих знакомых?

— Теплее.

— Очень хороший знакомый?

— Еще теплее.

— Говори ты, не выделывайся! — не выдержал Алик.

— Петя Яценко.

— Да ты охуел! — возмутился он.

Варваринов редко матерится, несмотря на тяжелую казарменную юность. С Яценко они корешевали в школе. Потом пути разошлись, потому что Алик поступил в военное училище. По возвращению в Толстожопинск Варваринов восстановил отношения, помог Яценко подняться. Петя, подзавязав с пьянками, на его деньги пригнал тачку из Германии, перепродал. Съездил за новой — и опять удачно. Машину водил хорошо в любом состоянии и разбирался в них — этого у Пети не отнимешь. Со временем перестал гонять сам, с помощью Алика открыл автосалон. Попробовал не платить Снегирю, а когда запахло жареным, прибежал ко мне. Я помог по старой памяти, и он от радости с неделю ссал кипятком.

Забавно слушать, как матерится человек, мнящий себя эталоном хороших манер. Это прачечная? — Хуячечная-пиздячечная, министерство культуры это!

Когда он стих, я достал диктофон, включил и поставил посреди стола. Динамик немного менял голоса, но по манере говорить легко угадывался Петя Яценко. Насупленный Варваринов слушал, слушал торг из-за своей головы, а затем рукой смел диктофон со стола. Японская техника хрястнулась о стену, упала на пол и, как ни в чем ни бывало, продолжила бухтеть Петиным голосом. Алик как с хуя сорвался — выскочил из-за стола и несколько раз припечатал диктофон каблуком, пока не добился тишины.

Зашел официант, накрыл на стол, бросая косяки на насупленного Варваринова и разбитый диктофон. Когда официант ушел, Алик налил себе полный фужер водки, дернул лихо, по-армейски, и так же по-армейски взял рукой из тарелки несколько кружков соленого огурца, закусил.

— За что?!

Я пожал плечами: сам знает ответ, только не хочет поверить. Подождав, пока он немного остынет, я перешел к делу:

— Решай, или ты, или он.

— Пидор, бля! — долбанул он кулаком по столу.

От возмущения у Алика дрожали губы. Хуй сосешь — губой трясешь?! Он все никак не мог понять, почему я стал вором. Теперь, думаю, ему легче будет понять, что в бандитской стране или ты, или тебя — третьего не дано.

И послал человек человека…

— Тридцать надо? — спросил он деловым тоном.

— Да.

— Одолжишь? А то у меня свободных нет. Потом рассчитаемся.

— Конечно, — ответил я.

На следующий день встретился с Михалевским и напомнил наш разговор по пути на свидание с Динамитчиком. Вэкины ребята сделали бы просто и грубо, а я этого не хотел. У нас с Петей много общих знакомых, которым не понравится расправа над своим.

— Кого? — спросил бывший кагэбэшник.

Я сказал и объяснил за что.

— Гнида, — произнес он и кивнул головой.

Я назвал сумму, которая его устроила, и выдвинул условие:

— Чтобы приняли за несчастный случай.

Михалевский задумался:

— За полторы недели трудно уложиться. Надо последить за ним: привычки, наклонности…

— Не надо, — сказал я и помог: — Он по пьяне любит играть в русскую рулетку. Только патрон заряжает холостой.

Михалевский презрительно хмыкнул.

— Пьяный он каждый день. Револьвер держит в письменном столе, в верхнем ящике, ключ от которого носит с собой. По выходным родители на даче, — продолжил я и достал из кармана ключи от новых замков квартиры Яценко, сделанные когда-то давно именно для такого случая.

— Хорошо с тобой работать! — произнес Михалевский и, напоминая Муравку, посожалел: — В органах бы тебе служить.

В органах я предпочитаю хуем ковыряться.

В следующее воскресенье Петя Яценко застрелился, перепутав патроны. Ира была на похоронах, а я сослался на дела. Он вошел в мою жизнь, круто изменив ее. Я вошел в его и сделал то же самое, но лучше.

Опять осень. В этом году — с ранними ночными заморозками. Трава еще зеленая, а покрыта серебристым инеем. и лужи скованы тоненьким, прозрачным ледком.

Позанимавшись в лесу и выебав дома жену, я сел завтракать. В одиночку. Ирка сидит в ванной, разводит кайф теплой водой, чтобы на подольше хватило. Домработница умиленно смотрит, как я уплетаю за обе щеки. Мой аппетит принимает, как и все бабы, за выражение симпатии к ней. Впрочем, я действительно отношусь к ней хорошо.

— В Москве опять черт знает что творится, — сообщает она, поглядывая на дверь в детскую, где слышен работающий телевизор.

— Что именно?

— Руцкой назначил себя президентом.

— А почему не Наполеоном сразу?

Домработница на полном серьезе пожала плечами:

— Не знаю.

Не знак ли это судьбы, что мне опять надо туда ехать? Только уже на постоянное жительство. Недавно разговаривал по телефону с Биджо и он сообщил, что перебирается за город, в охраняемый поселок по Рублевскому шоссе, рядом с правительственными дачами. Бандита к бандитам тянет. Несколько домов в его поселке пустует. Я сказал, чтобы придержал один для меня.

• Предыдущая
• 70/71
• Следующая