Исследование авторитарной личности - Адорно Теодор В. - Страница 9

Особого внимания заслуживает утверждение этой девушки – интервьюер характеризует ее как «чрезвычайно скованную» – что присутствие евреев создает атмосферу напряженности. Есть основания предположить, что это ощущение довольно распространено, и его едва ли можно приписать подавленному чувству вины или «чужеродности». Необходимо более детально исследовать конкретные формы проявления этой «чужеродности» в социальном контексте.

Отважимся на гипотезу, что причиной является некоторое беспокойство и неуверенность самих евреев в обществе неевреев, а также в известной степени и исторически обоснованное их противоборство против «стимулирующего» общения и невинной самозабывчивости с ее тенденцией наслаждаться мгновением. Поскольку речь здесь может идти о конкретном, благоприятствующем формированию антисемитизма и независимом от традиционных стереотипов факторе, следует проанализировать этот комплекс в будущих исследованиях особенно тщательно.

Для иллюстрации нашего утверждения о том, что представление о «двух типах» евреев не связано с объектом, а в большей степени обусловлено структурой психики индивида, ограничимся двумя примерами: 5013 с высокими баллами на всех шкалах

Жители южных штатов часто применяют формулу о «двух типах» в отношении к неграм: негры с Юга заслуживают их одобрение, те же, что переселились на Север, подвергаются осуждению, так как требовали равноправия, на которое не имели права. Поскольку в глазах белых негры на Юге более покорные и представляют собой более благоприятный объект для эксплуатации, это отношение с присущим ему рациональным обоснованием патриархального и феодального толка можно назвать полуреалистическим. Однако конструкция «двух типов негров» часто приобретает совсем иное значение, как, например, в случае с F340 (женщина с высокими баллами на шкалах F и РЕС и средними на шкале Е).

Здесь идея о «двух типах», очевидно, переходит в манию преследования

Если антисемитизм является «симптомом», выполняющим в психике субъекта «экономическую» функцию, то можно предположить, что данный симптом не природного происхождения, а сформировался на основе конфликта. Его иррациональность возникла именно благодаря психическим силам, принуждающим индивидуума по крайней мере в некоторых сферах отказаться от принципа реальности. Предубеждения можно рассматривать как результат конфликта, однако здесь нас меньше заботят клинические доказательства детерминант конфликта, чем следы конфликта в самом явлении антисемитизма. Некоторые доказательства к этому пункту мы уже приводили выше. Представление «проблемы» и дихотомия, приложимая к группе чужих, представляют собой своего рода компромисс между собственными влечениями и враждебными стереотипами, с одной стороны, а также требованиями совести и весом конкретного опыта – с другой. Интервьюируемые, «обсуждающие» проблему евреев, обычно стремятся по меньшей мере в формальном плане сохранять известные пропорции, хотя содержание их рациональных рассуждений ничтожно, а сама мнимая благоразумность искажена инстинктивным началом, которое следовало бы контролировать.

Как правило, сами Н обозначают конфликт такой фразой: «Мне не следовало бы, но…», которая является результатом примечательного сдвига. Как мы уже отмечали, антисемит разрывается между негативным стереотипом и личным опытом, который находится в противоречии к этому стереотипу. Как только он начинает анализировать свое поведение, отношение между стереотипом и опытом меняется, и он рассматривает терпимость как всеобщий закон, как стереотип, и персонализирует стереотип собственной вражды, представляя ее как неизбежный результат опыта или идиосинкразию, которая оказывается сильнее, чем он есть на самом деле. Частичное объяснение этому мы находим в официальной демократической идеологии, которая считает предубеждения чем-то неверным, частично в сверх-Я, которое, будучи психическим агентом общества в индивидууме, приобретает обычно некую универсальность, которая легко представляется субъекту, гонимому между его желаниями и удовлетворением инстинктов, как «застывший закон». Однако это едва ли дает исчерпывающее объяснение. Противоречие между стереотипом и опытом ставится на службу предвзятости. Обладающий предвзятостью индивид испытывает неясное чувство, что содержание стереотипа является воображением, а истиной становится собственный опыт, однако движимый глубинными психологическими причинами он держится за стереотип. Этого он добивается, превращая клише в выражение личного своеобразия, а антистереотипные элементы, напротив, превращая в абстрактные обязательства, причем потаенные убеждения помогают ему осознать, что мнимые клише терпимости в общественной реальности совсем не так сильны, как он себе это представляет. На самом деле он хорошо понимает, что, протестуя по якобы сугубо личным мотивам против таких ключевых понятий, как демократия или равенство, он в действительности движется в мощном общественном течении. Но тем не менее одновременно он хочет иметь репутацию искреннего и независимо действующего человека, не поддающегося влиянию чужого мнения. Помимо этого он ссылается на то, что собственные чувства всегда сильнее, чем все конвенции, что он просто должен им следовать и что его предрассудки одновременно являются фатальностью, бороться с которой бесполезно. По-видимому, в этой форме конфликтная ситуация антисемита часто рационализируется в пользу предубеждения.

Объективно она манифестируется в характерном противоречии: противоречии между общим требованием непредвзятости, с одной стороны, и предубеждением в высказываниях, с другой стороны, в случаях, когда нужно отвечать на специальные вопросы.

5056, 29-летняя домохозяйка с высокими баллами на всех шкалах утверждает,