Повести и рассказы - Гончар Олесь - Страница 53

На пляже тем временем, видимо, говорили о них. Краем уха Мария услышала сказанное кем-то из женщин: «Смотрите, какая славная девчушка! Вовику нашему во всем везет!..» Приятно это было слышать Марии, и люди на пляже сразу стали приятны ей, потому что все они, наверно, тоже любили Вовика… Одни, встав в кружок, перебрасываются мячом, другие заводят на коврике патефон, а сам директор, товарищ Гопкало, в подтяжках, в натянутой на лысину женской панаме, сидит над корзинкой, потрошит рыбу для ухи. Директорша кричит ему, чтобы он набросил что-нибудь на плечи, а то совсем сожжется, но он и в ус не дует, хотя непривычные к солнцу плечи его стали уже розовыми, как у младенца.

Поймав на себе взгляд Марии, товарищ Гопкало приветливо помахал ей зажатым в руке ножом.

— Как там старик твой? Громы на меня мечет?

— Да было…

— Наверно, и с трибуны грозился ославить?

— А разве не стоит?

— Конечно, сами виноваты… Распоясались, зашли не в свои воды, он и вытурил…

— Вовик, — долетело из группы сидевших на песке женщин, — долго ты будешь там держать свою полонянку? Веди ее сюда!

Вовик неохотно предложил девушке:

— Пойдем к нашим?

— А тебе очень хочется?

— Не очень.

— Ну, тогда лучше пойдем, проводишь меня немного…

Они медленно пошли тропинкой по направлению к рыбацкому поселку.

— На уху мы вернемся! — крикнул на ходу Вовик своим. — Без нас не начинайте.

— Да, ты на готовое любишь… — прогудел ему вслед отец. — Смотри, стрелять там не вздумай!

— Есть, товарищ контр-адмирал! — бодро откликнулся Вовик и, засмеявшись, подхватил девушку под руку.

Рыбозаводцы скоро исчезли за пригорком, и Мария осталась с Вовиком с глазу на глаз.

— Куда мы идем? — с удивлением спросила она, когда высокая, по колено, трава зашумела у нее под ногами. Лишь теперь Мария заметила, что они, свернув с тропинки, идут куда-то в открытую степь. — Куда ты меня ведешь, капитан?

— А ты боишься?

— Нет, не боюсь… Веди куда хочешь!

— Вот это я люблю, — засмеялся Вовик, уводя Марию в глубь острова.

— А в самом деле, зачем ты ружье взял? — спросила немного погодя Мария.

— Как зачем? — удивленно поднял тонкие свои брови Вовик. — Может, я какую-нибудь жар-птицу там для тебя подстрелю! Хочешь, чтоб я жар-птицу к твоим ногам положил?

— Разве на жар-птиц сезон уже открылся?

— На жар-птиц, Марийка, сезона не бывает: летит — хватай!..

Сухим пахучим воздухом дышала на них степь. Отцветали травы, красовались последние дни перед тем, как вступить в пору красного лета и сразу пожухнуть на солнце. Встревоженный ветром ковыль серебристо волновался вокруг, задумчиво, тихо звенел, как и в седую старину, при каких-нибудь скифах.

Там, где они проходили, вспугнутые птицы тучами поднимались из трав, с пронзительным криком кружась в воздухе. Все тут смешалось: морские и степные чайки, кулики и жаворонки, бакланы и аисты. Все клекотало, все выражало беспокойство.

— Ага, почуяли, что браконьер идет! — весело шутил Вовик.

Несколько раз он порывался выстрелить, но Мария каждый раз хватала его за руку:

— Прошу тебя, не надо… Это они за свои гнезда тревожатся!..

В степи почти не было людей. Едва виднелись где-то на самом горизонте две девичьи фигуры, и Мария, удовлетворяя любопытство Вовика, объяснила, что это, наверное, снова приехали в степь студентки на практику по ботанике.

Кое-где маячили фигуры колхозных пасечников, одиноко хлопотавших возле своих ульев, раскрашенные кровельки которых едва виднелись из травы. Проходя мимо одного из таких пчелиных поселений, Вовик громко окликнул пасечника, спросил, богатый ли нынче сбор. Пасечник обернулся к нему в своей парандже, смешной, страшный.

— Проходи, проходи… — подал он голос. — Мои пчелы духу твоего не выносят…

— Вот дракон! — засмеялся, взглянув на Марию, Вовик. — А еще знакомый: на моем катере сюда переправлялся…

Вскоре впереди стеной встал камыш. Издалека он едва темнел, разбросанный отдельными крапинками по степи, а вблизи был как лес. Высокий — всадник спрячется, густой — мышь не пролезет. Каждый год косили его жители острова на топливо, но никогда не могли выкосить и наполовину.

— Добре черту в дудку грати, сидя в очеретi[9], — смеясь, вспомнила Мария любимую поговорку отца. — Одну зломить, другу вирiже!..

— Да там же полно оленей! — воскликнул Вовик, настороженно прислушиваясь к звукам, доносившимся из зарослей. — Но разве туда проберешься!

— Бывает, они и в степь выскакивают, но редко, — сказала Мария, тоже вслушиваясь в таинственный шорох камышей. — Говорят, что отсюда после акклиматизации наши олени по всей Украине пойдут.

— Уж и по всей!..

— Ну, хоть по югу…

— Смотри! — вдруг исступленно закричал Вовик, хватаясь за ружье..

— Не стреляй! — загородила ему дорогу Мария.

Что-то пышное, яркое, похожее и вправду на сказочную жар-птицу, внезапно мелькнуло в камышах, вспыхнуло на солнце и пропало в траве. Вовик, приготовившись для выстрела с колена, ждал, бледный, напряженный, пока оно появится снова.

— Ты куда это целишься? — неожиданно раздалось почти рядом. — Варвар ты, дикарь, убери ружье.

Затрещал камыш, и из зарослей выбрался, обливаясь потом, худущий высокий юноша с рыжим, как огонь, ежиком на голове. Мария сразу узнала его: это был новый, недавно присланный сюда зоолог — младший научный сотрудник заповедника. На ходу надевая пенсне, взмахивая зажатым в руке блокнотом, он приближался к Вовику с такой свирепой решимостью, словно собирался проломить ему череп этим своим блокнотом.

— Убери ружье, говорю! А то… а то я с землей тебя тут смешаю!

Вовик поднялся, немного растерянный, но не испуганный. Перекинув ружье через плечо, ответил с достоинством:

— Камышового луня каждому разрешено бить: хищник!

— Сам ты хищник, хоть и бакенбарды отпустил. Тебе камышового луня позволили, а ты по кому стреляешь? Фазана от луня не отличишь?

— A-а, это ж фазан! — удивленно воскликнула Мария.

Зоолог, словно только теперь заметив девушку, стоявшую у камыша, круто повернулся к ней.

— Три дня как завезли, а тут уже и коршуны вьются!..

— Я не знал, что это фазан, — примирительно сказал Вовик.

Зоолог не пошел на мировую.

— Разговаривать с вами не хочу! Вот тут, при девушке, выражаю вам свое презрение! Убирайтесь отсюда прочь!

Сказал, поправил пенсне и, задумчиво вглядываясь в заросли, стал что-то записывать в свой блокнот.

Вовику ничего больше не оставалось, как распрощаться с этими неприветливыми камышами. Взяв Марию под руку, он двинулся с ней обратно. Молча брели они по тем самым травам, что так надежно спрятали сверкнувшую на солнце жар-птицу. Солнце клонилось к западу, и цветущая степь, играя красками, сама уже вся пылала, словно громадная фантастическая жар-птица, притаившаяся, распластавшаяся на земле.

Девушка не решалась первая нарушить молчание: чувствовала себя неловко после этой стычки, которая казалась ей чистым недоразумением. Ведь Вовик, может, и в самом деле не знал, а тот сразу набросился… Нехорошо все получилось! И как горько, наверное, сейчас Вовику, как неловко ему перед ней…

Вовик, однако, из-за всего этого, кажется, не слишком расстраивался.

— Это ты виновата, Мария, — вскоре заговорил он в своем обычном шутливом тоне. — Не надо было тебе вспоминать про того черта… А то, видишь, вспомнила как раз под руку, он и выскочил из камышей в своем пенсне!

Мария улыбнулась.

— Ты веришь в приметы, Вовик?

— Хочешь не хочешь — поверишь… День выдался какой-то невезучий! То твой «олимпиец» набросился, то пасечник жало выпустил, а тут этот накрыл… Куда ни подайся — отовсюду гонят, всюду улюлюкают, словно сговорились… Уж не старик ли твой, Марийка, такую облаву на меня организовал?

— Что ты! Папа этого зоолога еще и в глаза не видел!