Не мир принес - Манов Юрий - Страница 11

• Предыдущая
• 11/105
• Следующая

— Давай еще одну, командир! — прокричал Юдин.

Васинцов уже скинул колпачок второй гранаты, когда большое, покрытое инеем стекло вагона со звоном разлетелось, за ним второе. Морозный ветер ворвался внутрь и, словно обжегшись о раскаленную печку, закружился вихрем по углам временного жилища.

— Ого, да их тут много! — крикнул Юдин и со всей дури вмазал по первой роже, появившейся в оконном проеме. Из рожи полетели красные брызги. — Стрелять?

— Стреляй! — истошно заорал Васинцов, бросая в окно СШГ. Он уже не сомневался, что не просто хулиганье. Краем глаза он глянул на монитор, и на одной из «четвертушек» увидел распростертое тело в белом маскхалате. Не совсем белом, на груди халат был пропитан чем-то бурым. Лица человека не было видно, мешали два оскаленных ублюдка, топтавшихся над телом. Но Васинцов готов был поклясться, что это был Полуянов, совсем молоденький контрактник из последнего набора.

Они уже попрощались с жизнью, когда на эстакаде у складов завыла сирена и появился первый армейский «уазик» с синим маячком.

— Живем, командир! — радостно проорал Юдин и наконец дал длинную очередь. А чего жалеть, хоть и последний магазин, а помощь, вот она уже…

Выехавший следом за «уазиком» на эстакаду «ГАЗ-66» резко развернулся и осветил тупик мощной фарой. Зашуршал откидываемый брезент, раздался грохот подкованных сапог, звяканье железа.

— Я старший лейтенант Дзюба, городская комендатура! Со мной спецназ! — прохрипел мегафон с эстакады. — Приказываю всем оставаться на местах, в противном случае открываю огонь!

На улице завыло, завизжало, послышался металлический звук передергиваемых затворов, топот ног.

— Слышь, командир, давай местами махнемся, а то я задубел, и патроны все равно кончились, а ты весь дымишься, — предложил Юдин.

Васинцов глянул на себя, действительно, мазут, которым он угваздал штаны в тамбуре, дымился около раскаленной буржуйки. Да и Юдина было жалко, на улице мороз, а он в одной тельняшке около разбитого окна. Кинув сержанту «Макарова», чтобы дверь все-таки держать под прицелом, Васинцов подошел к окну и, не опуская автомата, выглянул наружу. Около десятка тел лежало вповалку у самого вагона в быстро замерзающих лужах крови. Один из нападавших стоял на четвереньках и судорожно дрыгал левой ногой, словно заводил мотоцикл. Подбежавший человек в черном комбинезоне мощным ударом сбил его на снег и крикнул:

— Эй, живы там?

— Живы, спасибо, браток, вовремя подоспели! Врач есть?

— Есть, есть, не переживай. Дзюбе спасибо скажи, он нас вызвал. Ладно, оставляю тебе санитара и десяток бойцов, а мы сами дальше. Вот черт, что творится-то! Словно взбесились все! Че в тюрьмах щас творится — не поверишь!

«Черный» вдруг присел на корточки, заглянул под вагон и дал длинную очередь:

— Вот скотина хитрая, за колесами прятался! Ладно, пока. Четвертое отделение здесь, остальные к машине!

Васинцов уселся на топчан, хотел вытащить сигарету и только сейчас заметил, что руки у него трясутся. Худощавый санитар в бронежилете с красным крестом отстранил Юдина, деловито вытащил второго «паука» из спины стонущего Толича, ловко наложил повязку. Юдин прикурил от печки и, глядя на оскаленную морду трупа, свисавшего из оконной рамы, сказал:

— Слышь, капитан, а я думал нам сегодня точно «кирдык».

Юдин вытащил из пачки последнюю сигарету, аккуратно заклеил ее посередине папиросной бумагой и прикурил, с наслаждением выпустив колечко дыма:

— Так вот, понял я, что если начну препираться с этой дурой, ночевать мне на станции, перепрыгнул через турникет и еле-еле успел запрыгнуть в последний вагон, чуть поллитру не разбил, в пакете она у меня была. Зашел, мест свободных полно, хоть ложись да дрыхни. В вагоне от силы человек тридцать, бабули, пролетарии отважные, кто ж еще в такое время поехать решится, пара девчушек молоденьких совсем у входа, прям под кнопкой вызова милиции. Опытные уже! А холодно, все окна в инее, попа чуть к кожзаму сиденья не прилипла. Я так прикидываю, что тепла не дадут, газетку на сиденье положил, уши у шапки опустил, достаю поллитру и прямо из горла. Благодать! Не поверишь, почти сразу согрелся, и похорошело мне. Сижу, потихоньку водочки отхлебываю, девчушкам напротив глазки строю. Ну, думаю, все, мытарства мои кончились, через час буду дома, как войду, сразу в койку к Люське под теплый бочок, даже телик смотреть не буду. Как же, кончились! Тут подходит ко мне мужик, здоровенный, метра два высотой, в плечах — примерно столько же, в стеганой фуфайке и шапочке вязаной. Знаешь, такие черные, как на макушке держатся — неизвестно. Вот, подходит он ко мне и смотрит так жалостливо, мол, не погуби, брат, дай хлебнуть. А мне чего, жалко, что ли? Тем более терпеть не могу пить в одиночку. Налил я ему в пластиковый стаканчик, он принял, рукавом занюхал, глянул так с благодарностью неподдельной и тут же к окошку привалился и глазоньки свои офигевшие прикрыл. Знает свою дозу — уважаю. Смотрю я на него и умиляюсь, прям-таки Илья Муромец былинный, что тридцать лет и три года сиднем сидел. Вот встанет сейчас, развернет плечо и… Тут объявляют станцию, то ли «Пролетарская», то ли «Профсоюзная», то ли «Заводская», не помню точно, вваливается компашка. У меня прям под ложечкой екнуло, волчата, точно волчата, человек десять, всем лет по шестнадцать. Ну все, думаю, приехали, а я, как назло, пистолет в «оружейку» сдал. Сколько раз зарекался по ночам с собой возить, а тут… В общем, пацаны эти вагон внимательно оглядели и шасть к девчонкам на переднее сиденье, вроде с шуточками-прибауточками, а гляжу, у одной наушники плейера с головы снимают, вроде как послушать, в сумочку к девчушке лезут. И ведь хитрые, сволочи, одного «отморозка» прямо под кнопку «тревожную» посадили, чтобы делишки свои спокойно творить. Смотрю, а девчонки уже чуть не плачут, да они и заплакали бы, коли не испугались бы так. А эти «отморозки» уже глазами рыскают, за кого дальше взяться. Я так прикидываю, что в вагоне мне больше надеяться не на кого, бабки, интеллигенты в очках, остальные все так на волчат затравленно смотрят, от страха трясутся. Я так аккуратненько ключи из кармана достал, в кулак их зажал и оторванной ручкой от пакета обмотал. И бутылочку так незаметно под правую руку ставлю, а в ней еще водочка плещется, жалко-то как. Думаю, долбану кому-нибудь из них бутылкой по башке, и пропадет водочка-то. А тут, на счастье, этот Вася, ну, тот здоровяк, икать начал. И кто-то из волчат, на свою беду, и говорит, че, мол, этот пидор разыкался. Нет, конечно, видели бы они Васю целиком, вряд ли решились бы былинного богатыря будить. Тут двое из них встали в проход вагона, на меня смотрят и так спокойненько ножички из карманов вынимают. Что мне оставалось делать? Я ногой так Васю тихонечко пихаю и спрашиваю: «Еще выпьешь?» Он проснулся, как ждал, я ему всю бутылку отдаю и ненавязчиво так намекаю, мол, эти вот козлы тебя пидором обозвали. Видел бы ты, что тут началось. Вася этот едва водкой не поперхнулся: «Меня, пидором?! Кто?! Убью!» — вскочил, тех двоих в проходе смел, как и не заметил, и на остальных. А кулаки у него, ну вот как тебе сказать, попробуй обхватить рукой трехлитровую банку, что-то типа этого получится. Волчата-то мигом смекнули, что к чему, с места вскочили и в тамбур. А Вася за ними. Хвать одного за шиворот, одна куртка в руках осталась, он снова его хватает, один свитер в руках. Короче, гнал он их три вагона, пока на следующей станции двери не открыли.

— А ты?

— А что я. Я сразу за тем, что плейер у девчушки отобрал и сумочку. Это же статья чистая, а остальных-то за что привлекать, они-то пока ничего не сделали, разве что Василия в устной форме оскорбили. Так вот, догнал я этого «отморозка», скрутил его и в тамбуре сложил до прихода милиции, он даже обгадился со страху. Ой, и воняло же от него, слезу ведь, гаденыш, пустил, про маму больную рассказывал. А у самого в карманах и финка, и кастет. Вот такая история, я тогда поутру как проснулся, Люську под мышку, сначала в баню, потом в церковь, самую дорогую свечку поставил за счастливое избавление и еще одну за здравие раба божьего Василия.

• Предыдущая
• 11/105
• Следующая